Епископ Иларион: "Равеннский инцидент" был подстроен, чтобы поставить Московский патриархат перед фактом новой модели церковного устройства

Конфликт между Московским и Константинопольским патриархатом, возникший в ходе последнего заседания Смешанной православно-католической богословской комиссии, продолжает развиваться, несмотря на то, что с момента октябрьской встречи членов комиссии в Равенне прошло уже более месяца.

Делегация Московского патриархата покинула одно из первых заседаний комиссии, не согласившись с участием в нем представителей так называемой "Эстонской апостольской церкви", созданной в 1996 году Константинопольским патриархатом на канонической территории Русской церкви. В результате участники заседания в отсутствие представителей Русской церкви приняли итоговый документ, определяющий их общий взгляд на природу власти во Вселенской церкви. Последующие заявления со стороны Московского патриархата о том, что без подписи крупнейшей поместной Православной церкви равеннский документ легитимным считаться не может, были отвергнуты членами комиссии как с православной, так и с католической стороны.

Глава делегации Московского патриархата в Равенне, представитель Русской православной церкви при европейских международных организациях епископ Венский и Австрийский Иларион представил свою оценку как спорных пунктов равеннского документа, так и всего хода развернувшейся вокруг него за последний месяц полемики в интервью порталу "Интерфакс-Религия".

– Владыка, на днях итальянская газета "Репубблика" опубликовала подробный комментарий "секретного", по ее словам, итогового документа октябрьского заседания Смешанной православно-католической комиссии в Равенне. Издание утверждает, что 46 пунктов документа могут стать "дорожной картой" в разрешении православно-католических проблем. Как бы Вы могли прокомментировать основные положения документа, с учетом того, что подписи Московского патриархата под ним до сих пор нет?

– Равеннский документ не является "секретным". По крайней мере, я его получил из секретариата Смешанной комиссии по православно-католическому диалогу недели три назад и, поскольку пометки "эмбарго" на нем не было, включил его в 130-й номер электронного бюллетеня "Europaica", имеющего более 7000 подписчиков. С текстом можно ознакомиться на сайте брюссельского представительства Русской православной церкви.

Документ посвящен "экклезиологическим и каноническим последствиям сакраментальной природы Церкви". Один из его разделов касается понятия "соборности". Как известно, соборность – термин, изобретенный русскими философами-славянофилами в XIX веке. Это понятие имело важнейшее значение в экклезиологии Алексея Хомякова. На языке славянофилов "соборность" – термин не юридический, и относится он не столько к церковному управлению, сколько к Церкви как таковой, к ее внутреннему характеру.

Вот как хомяковское понимание соборности излагает Николай Бердяев: "Для него (А.Хомякова – "ИФ") субъектом Церкви был церковный народ. Соборность церковного народа была свободным единством в любви. Соборность Церкви, основная идея всего славянофильства, в которой славянофилы видели сущность православия, не заключает в себе признаков формальных и рациональных, в соборности нет ничего юридического, ничего напоминающего власть государственную, ничего внешнего и принуждающего... Соборность – живой организм, и в нем живет церковный народ. В деятельности вселенских соборов всего ярче сказался соборный дух Церкви. Но и авторитет вселенских соборов не внешний, не формальный, не выразимый рационально, не переводимый на язык юридический. Вселенские соборы авторитетны лишь потому, что в них открылась истина для живого соборного организма Церкви. Церковь – не авторитет, Церковь – жизнь христианина во Христе, в Теле Христовом, жизнь свободная, благодатная".

Сегодня слово "соборность" используется как термин, указывающий на соборную структуру Церкви, ее соборное управление. Именно в этом контексте о "соборности" говорит равеннский документ. В то же время для авторов документа соборность выражается прежде всего в соборе епископов. И понятие соборности в церковном управлении неотделимо от понятия "власти" (английский термин "authority" в документе трактуется как синоним греческого слова "exousia" – власть). Сочетание соборности и власти рассматривается на примере трех уровней существования Церкви – местном, региональном и вселенском.

На уровне местной Церкви, то есть епархии, власть принадлежит "епископу, легитимно рукоположенному в апостольское преемство, научающему вере, полученной от апостолов, в общении с другими епископами и их церквами" (пункт 18 равеннского документа). На региональном, то есть межъепархиальном уровне, власть принадлежит собору епископов. Именно на этом принципе зиждется идея патриархата или митрополии: координацию действий епископов отдельных епархий осуществляет первый среди них – патриарх или митрополит.

Пока равеннский документ говорит о местном и региональном уровнях, серьезных проблем не возникает. Они возникают, когда речь заходит о соборности и власти на "универсальном" уровне, то есть на уровне Вселенской церкви. В данном случае имеется в виду не Православная или Католическая церкви в том виде, в каком они существуют сегодня, а скорее некая теоретическая Церковь, построенная по модели Церкви времен Вселенских соборов. Как осуществлялась или должна осуществляться соборность в такой Церкви? Кому принадлежит первенство на уровне Вселенской церкви? Отвечая на эти вопросы, документ приводит целый ряд сомнительных доводов и утверждений, не основанных на исторической правде.

– В таком случае какую позицию в отношении равеннского документа должна занимать Русская православная церковь?

– Я думаю, что равеннский документ должен быть тщательно изучен группой специалистов по каноническому праву, экклезиологии и церковной истории. Такая группа создана в рамках Богословской комиссии Русской православной церкви. Думаю, именно Богословская комиссия должна дать официальную оценку документа, которая должна быть затем утверждена Священным Синодом. Я могу сделать лишь некоторые предварительные комментарии.

Прежде всего, в 39-м параграфе документа утверждается, что после разрыва между Востоком и Западом в 1054 году, "сделавшего невозможным созыв Вселенских соборов в строгом смысле слова", обе Церкви продолжали созывать соборы в кризисных ситуациях. "На этих соборах присутствовали епископы поместных Церквей в общении с Римским престолом и, хотя это и понималось по-другому, в общении с Константинопольским престолом".

Эти слова я оспорил еще в Белграде в 2006 году, назвав их противоречащими экклезиологическому самопониманию поместных Православных церквей. Разве мы, православные христиане, являемся таковыми только потому, что находимся в общении с Константинополем? А как же общение с Иерусалимом, Александрией, Антиохией и другими Церквами? Почему – на основании какого канона – оно менее важно, чем общение с Константинополем?

А если по каким-либо церковно-политическим обстоятельствам прерывается общение между какой-либо поместной Православной церковью и Константинопольским престолом, она перестает быть Православной церковью? В XIX веке Элладская церковь находилась вне общения с Константинополем на протяжении 30 лет, а Болгарская в XIX-XX веках – на протяжении 70 лет. Русская церковь была вне общения с Константинополем в 1996 году на протяжении четырех месяцев. Что же, в течение указанных периодов Элладская, Болгарская и Русская церкви не были Православными церквами? Но пусть покажут хотя бы один канон Древней Церкви, который подтверждает подобное мнение.

Все каноны Древней Церкви, в частности, 28-е правило Халкидонского собора (451 года) отводят Константинопольскому патриарху второе, а не первое место. Это правило говорит о том, что, поскольку Константинополь – новый Рим – является "городом царя и синклита", то и епископу Константинополя должна усваиваться такая же честь, как и епископу Древнего Рима. Мотивация, как видим, чисто политическая. Но разве идет здесь речь о каком-нибудь первенстве юрисдикции, об универсальной власти?

Далее, в 41-м параграфе документа утверждается, что епископ Рима в Древней Церкви занимал первое место среди патриархов. В 42-м параграфе делается осторожная попытка определить роль Римского епископа на Вселенских соборах: "Соборность на универсальном уровне, выраженная во Вселенских соборах, предполагает активную роль римского епископа как первого среди епископов крупных городов, в согласии с собравшимися епископами. Хотя епископ Рима не созывал Вселенские соборы ранних веков и никогда лично не председательствовал на них, он, однако, был активно вовлечен в процесс принятия решения на соборах". Что это за активная вовлеченность епископа Рима в работу Вселенских соборов? Католики считают, что решения соборов вступали в силу только после того, как они утверждались епископом Рима. Православные так не считают.

Равеннский документ в параграфе 45-м признает: "Роль Римского епископа в общении всех Церквей должна быть изучена более основательно". И ставит вопрос: "Какова специфическая роль епископа "первого престола" в экклезиологии общения?"

Именно этот вопрос должен послужить отправной точкой следующего этапа диалога, когда на повестку дня будет поставлен вопрос о первенстве во Вселенской церкви. И здесь, по-видимому, мы окажемся в западне. А именно: католики будут стараться сформулировать экклезиологическую модель Вселенской церкви, чтобы роль "первого епископа" была описана максимально близко к той, которую играет в нынешней Католической церкви Римский папа. В свою очередь Константинопольский патриархат будет стремиться к тому, чтобы "первому" были усвоены те права, которыми сегодня Константинопольский патриарх в Православной церкви не обладает, но, очевидно, хотел бы обладать.

– Но ведь Константинопольскому патриархату в самом деле принадлежит определенная степень первенства среди всех поместных Православных церквей?

– Мы действительно чтим Константинопольского патриарха как "первого среди равных" в семье предстоятелей Православных церквей. Более того, исторически именно Константинопольский патриархат был Церковью-Матерью для многих поместных Православных церквей, в том числе для Русской церкви.

Но одно дело – история, другое – экклезиология. Мы признаем за Константинопольским патриархом примат чести, но отнюдь не примат власти: он не имеет прямой юрисдикции над предстоятелями и епископами других поместных Церквей, а лишь занимает первое место в ряду предстоятелей, когда они собираются на совместное служение.

В последнее время митрополит Иоанн (Зизиулас), сопредседатель Смешанной комиссии с православной стороны, начал озвучивать точку зрения, согласно которой понятие "примата чести" противоречит церковным канонам: по его мнению, каноны признают лишь один примат – реальной власти. Именно этим приматом он хотел бы наделить Константинопольского патриарха. И формат Смешанной православно-католической комиссии как нельзя более подходит для выработки такой принципиально новой модели церковного устройства. Ведь в Католической церкви такая модель уже де-факто существует, так почему бы нам не воспроизвести ее у нас? Но только там она сложилась в результате многовекового исторического развития, а у нас, в православной традиции, такой модели никогда не было.

Более того, мы на протяжении веков в полемике с католиками именно такую модель оспаривали, подчеркивая, что единственным подлинным Главой Вселенской церкви является Сам Христос. У Него, с нашей точки зрения, не может быть земного заместителя, викария.

Я думаю, что именно с этой проблематикой комиссии придется столкнуться на следующем этапе работы.

– В сложившихся обстоятельствах намерен ли Московский патриархат и дальше принимать участие в работе Смешанной комиссии?

– Я уже высказывал предположение, что Константинополю будет легче добиться принятия принципиально новой экклезиологической модели в отсутствие делегации Русской церкви, чем в присутствии этой делегации. Я даже не исключил, что "Равеннский инцидент" был специально подстроен для того, чтобы исключить – на время – Московский патриархат из православно-католического диалога, принять в его отсутствие необходимые формулировки, а затем поставить нас перед фактом: новая модель церковного устройства принята, и вы должны к ней подключаться.

Сейчас и представители католической стороны (отец Димитрий Салахас), и представители Константинополя (митрополит Иоанн Зизиулас) пытаются всем внушить, что выход Московского патриархата из диалога не подрывает легитимность диалога: если, мол, одна Церковь выходит, а все прочие остаются, то диалог продолжается.

Но я думаю, что без Русской церкви, численность которой превышает численность членов всех остальных поместных Православных церквей вместе взятых, будет трудно сохранять впечатление, что в диалоге участвует полнота Православной церкви. Это уже не будет православно-католический диалог, а будет диалог Ватикана лишь с некоторой частью Православной церкви. И я не уверен, что все Православные церкви примут результаты такого диалога.

При сложившейся после Равенны конфигурации православного участия в диалоге этот диалог не только не приблизит православных и католиков друг ко другу, но лишь внесет новое разделение в среду православных. Дай Бог, чтобы такого развития событий удалось избежать.