Лоскутки

"Прилоги" – безумные, хульные, греховные мысли, внезапные и вроде бы беспричинные – посещали даже святых. Об этом много сказано в аскетической литературе. Враг рода человеческого не дремлет, обстреливая нас даже из глубин испорченной грехом души. Но совершенно неправильно отчаиваться, с этими "прилогами" сталкиваясь. Сколько раз приходилось слышать на исповеди: "Я знаю, меня Бог проклял, мне в церкви нечего делать"! Вот именно к такому настроению нас и подводят нечистые духи, посылая все эти дурные помыслы, ложные видения, греховные сны. Они – не повод для уныния. Наоборот, пусть они подвигают нас к покаянию, к молитве, к борьбе с грехом! И – к вере в помощь Божию, которая сильнее любых бесовских наваждений.

Иногда говорят, что "пафос борьбы", который то здесь, то там да полыхнет в православной среде, – это признак малой церковности. Может быть, отчасти это верно. Отсутствие мирного духа действительно говорит о духовном нездоровье. Но мы не должны уклоняться от прямого свидетельства об истине, от того, чтобы называть ложь – ложью, порок – пороком, ересь – ересью... Только делать все это надо с миром в сердце. С ненавистью ко греху и с любовью к грешникам. Если будем говорить правду не для того, чтобы "уничтожить врага", а для того, чтобы помочь грешнику покаяться, наше обличительное слово не останется бесплодным.

В ХХ веке много говорили о разрыве между богословием и жизнью, о том, как его преодолеть. Одно из последствий этого разрыва – очень разные, до противоположности, представления о человеке. Читаешь классических богословов – и понимаешь, что они говорят о личности почти идеальной, которая обладает сильным умом и крепкой волей, осознанно и самостоятельно делает духовный и нравственный выбор. Читаешь аскетическую литературу, наставления современных духовников – и видишь человека слабого, подверженного случайным страстям, мятущегося, колеблющегося, безвольного, ничего не понимающего, за которого Бог и диавол борются, а сам он в этом участия почти не принимает...

Можно долго спорить о том, кто здесь прав – старцы или дипломированные богословы. Опасность есть и в том, чтобы преувеличить силу богоданных качеств человека, и в том, чтобы отказаться от воспитания его самостоятельной воли, презреть его свободу. Но в любом случае мы не можем подходить с мерками идеальной личности к большинству современников – людей, отягощенных своими грехами и грехами общества, индивидов с помраченным умом и притупленными чувствами, с мозгами и сердцами, "промытыми" телевидением, рекламой, "нормальной" греховностью родителей, соседей, сослуживцев... Таких и вправду держит в своих путах демон – дух века сего, и без посторонней помощи, только своей волей и своим разумом, этим людям не выкарабкаться... Вот почему в духовнической практике у нас бывает так много указаний и действий, для пасомого поначалу непонятных. Апеллировать к его разуму и чувствам почти бесполезно...

Впрочем, надо сокращать и пропасть между "академическим" и "жизненным" богословием. Для этого старцы и профессора должны, по крайней мере, чаще беседовать и воспринимать друг друга всерьез. А то – "да это профессор, они же все безбожники"... Или – "ну, это фанатик, колдун, семинарии не закончил, а людьми помыкает"...

Дискуссия о литургической и пастырской практике в нашей Церкви неизбежно будет продолжаться. Хотя бы потому, что в России, на Украине, в Белоруссии, в русской православной диаспоре с каждым годом появляются тысячи и тысячи активных людей – мирян, клириков, архиереев, которые настроены такую дискуссию развивать и мнение которых в силу их знаний, опыта и энергии никто не сможет проигнорировать. Но если в начале девяностых, в условиях реальной опасности церковных расколов и переворотов, такая дискуссия носила чрезмерно эмоциональный характер, то сейчас есть все возможности сделать ее компетентной, спокойной, а главное – наполненной духом соборности и взаимной любви, а не поисками "врагов Православия" справа или слева.

Цель подобной дискуссии, как и вообще соборного процесса, – это чтобы открылись между нами искусные (см. 1 Кор. 11. 19) и чтобы в итоге Церковь устранила из своих кровеносных сосудов все наслоения, чреватые одышкой, склерозом, инфарктами и инсультами. Думаю, мы уже преодолели опасность замалчивания проблем во имя ложно понятых "мира и безопасности". Рецидивы подобных настроений еще возникают, но люди, так мыслящие, просто не смогут управиться с нынешними задачами, а потому не будут уже восприниматься как духовные лидеры, как пророки и апостолы нашего времени.

Но возникает и другая опасность: стремление к реформам ради реформ. Иногда читаешь тексты, реальный смысл которых один – все всё делают плохо, дайте мне "порулить". А все церковные проблемы сводятся к рассуждениям о том, что кто-то плохой: "фундаменталисты" или "либералы", старики, молодежь и, конечно же, иерархия. Вывод из этого не провозглашается, но, подразумевается – тех, кто виноват, надо переделать помимо их воли, а еще лучше изгнать. Но разве так нужно мыслить и действовать в Церкви?! Если человек критикует то, что делали или делают другие, – нужно хотя бы непременно начать с себя. А главное – предложить на общий суд и постараться отстоять в прямом диалоге свои предложения о том, как лучше творить дело Божие.

Однажды кто-то сказал насчет Шамиля Басаева: не христианам рассуждать, в аду он или нет, пусть этим муфтии занимаются... На самом деле нам не надо стесняться вспоминать слова Христовы, сказанные апостолам: "Примите Духа Святого. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том оставятся" (Ин. 20. 22-23). Церковь вправе по крайней мере предполагать, какова судьба в посмертии того или иного человека. Уж Басаева – точно. И вправе назидать людей, отвращая их от греха, напоминая им грозные предостережения Евангелия и православных тайновидцев.

Апостол Павел пишет о чудесном явлении: "Знаю о таком человеке (только не знаю – в теле, или вне тела: Бог знает), что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать" (2 Кор. 12. 3-4). И это пишет великий тайновидец! Между прочим, сейчас появилось множество людей, которые уверенно, в подробностях описывают различные явления и даже сны, "открывая" людям "тайны" иного мира. Но не глупость ли и не дерзость – пытаться описать человеческими словами то, что апостол счел неописуемым? Не зашел ли в тупик католический Запад, стремясь вербализовать или описать при помощи человеческих эмоций надмирные реалии? И не слишком ли мы ему в этом начали подражать?

Вспомним об апофатическом пути православного богословия. Задумаемся: не достаточно ли нам лишь намека, мимолетного благовония, невербального резонанса в нашей по образу Божию созданной душе для того, чтобы уловить дыхание Неба? Если кто услышит глас Божий таким образом – пусть благодарит Его. Но не стоит, наверное, пытаться сразу принизить это ощущение при помощи человеческих понятий и образов. Ведь неизреченные Небесные слова "человеку нельзя пересказать"... И сейчас мы можем видеть лучший мир только "как бы сквозь тусклое стекло, гадательно". Лишь в иной жизни, увидев его "лицем к лицу" (1 Кор. 13. 12), мы сможем понять, как были нелепы, если пытались выразить невыразимое.

Многие, включая и некоторых священнослужителей, говоря о христианской нравственности, сводят ее к отношениям между людьми. "Не делай другому того, чего не желаешь себе" – этого, дескать, и довольно. Да, Господь говорит: "Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними" (Мф. 7. 12). В этом "закон и пророки", но отнюдь не вся библейская этика. Из ветхозаветных Десяти заповедей первые четыре – об отношениях с Богом. Нагорная проповедь предостерегает от грехов против ближнего. Но еще больше там говорится о правильном устроении религиозного чувства, о внутренней чистоте от блудных мыслей и стяжательства. Говорится там и об истинной вере: "Не давайте святыни псам" (Мф. 7. 6); "Берегитесь лжепророков" (Мф. 7. 15); "Не всякий, говорящий Мне: "Господи, Господи!", войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного" (Мф. 7. 21). Христианская этика нераздельно объемлет и отсечение греховных помыслов, и внутренний религиозный настрой, и чистоту сердца, и чистоту веры, и добрые отношения с ближними. Нельзя одно исполнять, а остальное отбросить или забыть.

Не стоит ставить знак равенства между христианством и традиционализмом. Да, мы сохраняем мудрость, культуру, обычаи, оставленные нам благочестивыми предками. Но разница между христианством и миром – это разница не между старым и новым, а между истинным и ложным, вечным и изменчивым. Разве не было в прошлые века ересей, заблуждений, безнравственности и все тех же попыток мирского порабощения Церкви – даже в православных царствах? Наша дискуссия с многоразличными оппонентами – не о том, что раньше было хорошо, а сейчас хуже, а о том, чем отличается христианство от других мировоззрений, старых или новых (а новые так часто повторяют старые – возьмем хоть гедонизм, так знакомый нам по истории Древнего мира)... Не случайно отец Дионисий Поздняев однажды блестяще сказал на страницах "Церковного вестника": "Вера ценна не в силу своей традиционности, а в силу своей истинности".

Сегодня мы не должны бежать за миром, но точно так же не должны становиться пленниками прошлого. Нам не следует отождествлять себя с той или иной прежней эпохой, но не следует и сообразоваться с "современностью". Пусть ни прошлое, ни настоящее, ни туманное и грозное будущее не мешают нам проповедовать Христа, Который "вчера и сегодня и во веки Тот же" (Евр. 13. 8).

С какого-то момента своего служения священник почти полностью перестает сталкиваться с критикой. Хороший батюшка, хороший, а если и сделал что-то неправильно – так это он не сам, его обманули, "подставили"... Наша церковная среда подчас слишком убаюкивает, не дает посмотреть на себя со стороны, усомниться в своей "всегдашней правоте". Как знать, может быть, иногда и полезны для нашего смирения и для нашей самокритики выпады атеистов, разные критические статьи – пусть даже несправедливые. Все-таки священник, сталкивающийся со враждебным "миром", подчас оказывается гораздо более духовно здоровым, чем тот, что общается только с прихожанами и собратьями по служению.

Порой удивляет, как дети, несмотря на все общественные перемены, копируют образ жизни родителей, их поведение в семье и социуме, да и вообще всю их судьбу. Брежневские времена, с их жалкими эмоциями, воспроизводятся среди вроде бы "продвинутых" наших современников, которые повторяют кое-как проживших жизнь папу с мамой. Только наиболее сильные личности способны сказать себе: "Нет, я не хочу быть как они, я не стану повторять их пороков"!

Симфония Церкви и власти – идеал, от которого наша Церковь не отказывается, как бы ни хотелось этого части интеллигентов, будь то православных или "внешних". Но что такое симфония сегодня? В эпоху, когда отнюдь не всякое действие властей Церковь может одобрить, да и сами власти нередко дистанцируется от евангельской этики, а главное – от веры Христовой? Может, и правда отказаться от самой идеи симфонии, оставив ей лишь византийско-московское прошлое или (как скажут некоторые) неясное "новосвяторусское" будущее?

Глубоко убежден: симфония не только нужна, но и существует сегодня. Симфония со всем достойным, нравственно оправданным, со всем христианским, что делают или желают делать власть и общество. Симфония со всеми, кто живет и действует как православные христиане – в политике, экономике, науке, журналистике, любой другой сфере жизни народа. И таких людей все больше, а значит, и пространство симфонии расширяется.

Мы, русские православные христиане, нередко склонны к черно-белому мышлению. Это касается многого – в частности, интерпретации истории и особенно оценки исторических личностей. Либо абсолютный злодей – либо абсолютный герой и святой. Вот возьмем споры о Сталине: для одних он убийца и монстр, для других – чуть ли не тайный ревнитель Православия.

В этом человеке было много перемешано. На нем – личная и бесспорная вина за гонения на Церковь, за уничтожение храмов, за гибель и страдания новомучеников. Насколько известно, и тени раскаяния за те преступления у Сталина не было. Но он же, когда это было для него политически выгодно, расширил для Русской Церкви рамки свободы и даже посодействовал укреплению ее международного влияния. Не думаю, что это говорит о нем как о тайном христианине и чуть ли не "строителе Третьего Рима". Просто у него, как у бывшего семинариста и человека не лишенного исторических знаний, должны были присутствовать интуиции, которые подсказывали: укрепление российских религиозных центров, снижение зарубежного на них влияния и повышение их собственного авторитета в мире – всегда на пользу государству. Это понимали цари и имперские министры, почему не мог этого понимать и глава Советского Союза? Но – повторюсь – это была скорее прагматическая политика, лишенная предрассудков марксистской идеологии, а вовсе не свидетельство "тайной христианской миссии".

И в Сталине, и во многих других исторических личностях было хорошее и плохое. То же самое относится и к каждому человеку. Даже к святым, которые нередко ошибались и грешили. Но от этого их подвиг – подвиг борьбы с грехом – совершенно не умаляется. И правда этого подвига всегда для людей более убедительна, чем ретуширование истории, чем превращение реального человека в лакированную картинку.

Обретая свободу от внешнего принуждения, мы должны жертвовать ею ради Божия призыва. Однажды американский раввин Артур Шнайер, комментируя позицию нашей Церкви по правам человека, сказал такую вещь: евреи вышли из Египта и освободились от рабства только для того, чтобы принять заповеди Божии, то есть отказаться от части своей свободы. Вот нам и еще один урок ветхозаветной истории...

Жизнь – это движение к осознанию того, как мало ты можешь. Но, поняв это, ты вовсе не получаешь права говорить от имени всех, от имени жизни как таковой. Христианин не должен опускать руки, даже если он слышит трубный глас Апокалипсиса. Он не может по-человечески ничего, но дерзновенно восклицает: "Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе" (Фил. 4. 13). И не случайно окружающие удивляются нашей решимости и энергии, нашему самозабвению и отказу от человеческого расчета сил.