Идея русского православного самодержавия: три исторические вехи

В историческом аспекте тема самодержавия представляет интерес по крайней мере с двух сторон. Во-первых, важно попытаться проследить, как осознавали и принимали долг своего служения высшие носители власти в русском обществе. Во-вторых, не менее интересны изменения народной психологии в осознании той или иной формы власти. Остановимся для начала на трех исторических точках: времени правления великих князей Андрея Боголюбского (XII век), Василия Тёмного (XV век) и императора Николая II Романова (конец XIX – начало XX века). Именно эти исторические фигуры взяты как по причине мистического сходства их судеб, так и с учетом качественного своеобразия их времени.

Обращение к теме самодержавия актуально еще и потому, что, с одной стороны, все чаще слышны мнения о возрождении монархии в России, а с другой стороны, из книги в книгу, из статьи в статью кочует привычный большевистский штамп об "устарелости", "отсталости", "реакционности" самодержавной формы правления. Говоря словами Ф.М. Достоевского, от идеи самодержавия, кажется, "не осталось ни одного непроплёванного места". Но справедливо ли такое отношение?

На протяжении столетий с монархией неразрывно были связаны такие высокие понятия, как Отечество, православие, патриотизм, служение, верноподданничество, державность, даже святость (Святая Русь). Почему же с появлением революционеров всех мастей самодержавие стало вдруг "плохим"?

...Мысленно перенесёмся в беспокойный XII век. Сын Юрия Долгорукого Андрей повелением отца начинает своё княжение в Вышгороде, недалеко от Киева. Тогда князья считали всю землю "в общем нераздельном владении целого рода своего, причём старший в роде, великий князь, сидит на старшем столе, другие родичи, смотря по степени своего старшинства, занимают другие столы; когда умрёт старший, то достоинство его вместе с главным столом переходит не к старшему сыну его, но к старшему в целом роде княжеском, который и перемещается на главный стол, а вместе с этим перемещаются и остальные родичи на те столы, которые теперь соответствуют их степени старшинства. Когда великим князем был отец, дед, то отношения его к младшим членам рода, сыновьям, внукам были определённы, ясны; но когда с умножением членов рода великим князем бывал троюродный или четвероюродный дядя или брат, то родственные отношения ослабевали, ослабевало и повиновение младших старшему. Завязались споры между различными линиями о старшинстве, население волостей вмешалось в эти споры, стало выбирать князей, которые были ему любы, не обращая внимания на родственные счёты Рюриковичей; отсюда новые смуты, новая запутанность, новые усобицы" (С.М. Соловьёв. Чтение и рассказы по истории России. – М.: изд. "Правда", 1989, с. 185).

В это же время идёт процесс колонизации земель, сначала на юго-запад, потом, при Юрии Долгоруком, на северо-восток, в сторону Верхноволжья. Эта новая область всецело обязана была князю своим политическим существованием. В то время как на юге власть напряжённо перераспределялась, здесь, на севере, она беспрепятственно укреплялась и распространялась. Среди этого-то нового мира около 1111 года родился и вырос знаменитый Андрей Боголюбский. Он был воспитан в отдалении от других линий княжеского рода, в отчуждении от их привычных междоусобных интересов. Более тридцати лет прожил он на севере, укрепившись в православной вере, полностью сформировавшись как личность, и когда явился на юг, то чужд и враждебен показался он ему. В доме отца получил Андрей прекрасное воспитание, за ум и благочестие современники назвали его "вторым Соломоном": "Мужество и ум в нём жили, правда и истина с ним ходили". Отличала его и особая любовь к сиротам и нищим. Нездоровая атмосфера княжеских междоусобиц, гордое киевское вече и столичное благополучие Киева, приобретённое, в основном, за счёт торговли, в том числе и рабами, – всё это гнало Андрея обратно в родные земли на север. И когда досталось ему старшинство в целом роде, Бог дал ему осознать два важнейших момента для дальнейшей судьбы русской власти.

Во-первых, для единства государства нужно было, чтобы великий князь получил не одно только родовое значение, как старший, но чтобы он стал смотреть на остальных родичей как на подданных, опирался бы на них и имел бы при этом достаточно авторитета и силы, чтобы заставить родичей смотреть на себя как на государя. Во-вторых, нужно было, чтобы князья перестали считать всю землю общим достоянием целого рода, но чтоб каждый утвердился навсегда в своей волости, заботился об увеличении её, собирал Русскую землю, а не раздирал её.

И первым, кто решился поступать не как один из рода, но как государь, стал князь Андрей. Князья-родичи поняли всю опасность для себя, они упрекали Андрея: "Мы признали тебя старшим, а ты поступаешь с нами не как с родственниками, но как с подручными", т. е. подданными. Тогда ещё ни народ, ни власть, видимо, не готовы были воспринять необходимость единения под сильной рукой, и лишь тяжелейшие испытания восточным ордынским игом и западной католической экспансией подвели постепенно к этому необходимому шагу.

В Вышгородском женском монастыре находилась древняя икона Божией Матери, написанная, по преданию, евангелистом Лукой. В XII в. икона была из Царьграда привезена в дар Юрию Долгорукому. В 1155 г. она чудесным образом начала сходить со своего места, как бы в поисках нового пристанища. Князь Андрей понял это знамение как указание пути из города. Он усердно молился, прося Пречистую быть ему Заступницей и Помощницей в Суздальской земле. С молебным пением он поднял своими руками чудотворный образ и ночью вышел из Вышгорода с княгиней, боярами и многими людьми. У города Владимира, на повороте к Суздалю произошло новое чудо. Лошади под иконой стали и не пошли дальше. Запряжены были новые, но и те тоже не шли вперёд. Тогда Андрей остановился на ночлег, и в полночь во время молитвы Богоматерь явилась ему и завещала не ехать дальше, а поставить святую икону Её во Владимире, а на месте явления Своего построить монастырь. Таким образом, князь Андрей Юрьевич первым на Руси удостоился чудного видения Божией Матери по глубокому благочестию своему и беззаветной вере.

С той поры место это стало называться Боголюбовым. Князь построил здесь каменную церковь и монастырь, скоро новое селение сделалось городом и любимым местопребыванием Андрея, а сам князь получил прозвание Боголюбского. Икону же он поставил в новопостроенном Владимирском Успенском храме и украсил с таким богатством, которое почиталось дивным для его времени: более 30 гривен золота, не считая серебра, драгоценных камней и жемчуга. На 300 лет стал этот собор главным на Руси. Всего построено было Андреем Боголюбским более 30 храмов, в том числе красивейшая по архитектуре и местоположению церковь Покрова на Нерли. Князь любил водить в храмы язычников: "И болгары, и жиды, и вся погань, видевши славу Божию и украшение церковное, крестились" – говорит летописец (А. Нечволодов. Сказания о русской земле. Репр. Кн. 2. – М.: "Православная книга", 1991, с. 145). С именем Андрея Боголюбского связано установление праздников Спаса Всемилостивого 1 (14) августа и Покрова Пресвятой Богородицы 1 (14) октября.

По существу, следуя водительству Пресвятой Богородицы, князь Андрей перенёс столицу из Киева во Владимир. Богатый торговый Киев являл тогда собою торжество мирского над небесным, но сердце князя искало не экономического, а духовного обоснования единовластия, собирающего Русь. Андрей Боголюбский стал первым русским властителем, положившим начало идее православного самодержавия. Некоторые историки называли его некоронованным царём. Как человек, глубоко любящий свою Родину и притом нелицемерно верующий в Бога, он не мог отнестись к своему званию как к пустой обязанности. Он сознавал, что она возложена на него милостью Божией и обязывает его отныне быть для всей земли – Государем, и первым делом поднять значение старшего князя, так упавшее во время усобиц.

Святой благоверный князь Андрей Боголюбский опередил свое время. Подняв знамя православного самодержавия, он явился началом преобразования власти на Руси. Это возбудило вражду других князей, думающих прежде о своих интересах. Общество не готово было поддержать стремления великого князя, и он пал жертвой заговора в 1174 году от рук близких, облагодетельствованных им людей.

В начале XV века мы видим сходную картину с точки зрения смуты между князьями, но уже совсем иное отношение народа. Великий князь Василий Васильевич (Темный), внук Дмитрия Донского, был призван на княжение в 10-летнем возрасте, после смерти своего отца, когда старшим в роду был его дядя – князь Юрий Звенигородский, претендовавший на великокняжеский стол. Юрия звали присягать новому князю, но он бежал в Галич и стал собирать войска. Московские бояре, посадив на коня маленького великого князя, сейчас же двинулись на отступника, который, видя, что сочувствие земли не на его стороне, запросил перемирия на год. Семь лет спустя он добивался в Орде своего признания, настаивая на старинных правах и неверно толкуя завещание Дмитрия Донского. Но советник Василия Всеволожский убедил хана дать ярлык на княжение именно Василию, который за оказанную услугу обещал жениться на дочери Всеволожского. Однако, возвратившись в Москву, великий князь по настоянию своей матери Софии Витовтовны, которая никак не соглашалась на этот брак, женился на другой, чем была нанесена обида боярину Всеволожскому, и он примкнул к мятежному Юрию Звенигородскому.

Вскоре Василий Московский был разбит дядей Юрием и захвачен в плен (1433г.). Юрий въехал в Москву победителем, а Василия отпустил в Коломну. И тотчас же к Василию со всех сторон стали стекаться князья, бояре, воеводы и слуги, отказываясь от службы Юрию. Видя это народное движение, Юрий послал за Василием, а сам уехал в Галич. Въезд Василия в Москву был необыкновенно трогателен: вся дорога от Коломны до Москвы превратилась в сплошную многолюдную улицу, где пешие и конные обгоняли друг друга, стремясь за князем, "как пчелы за маткой".

Теперь уже сыновья Юрия подняли смуту, разбили войско московское и вместе с Юрием опять нанесли поражение Василию. И он ушел сначала в Новгород, затем в Нижний, намереваясь отправиться даже в Орду, но узнал о неожиданной смерти Юрия. Сын Юрия Василий Косой захотел стать московским князем, однако ему воспротивились братья – Дмитрий Шемяка и Дмитрий Красный, они сами призвали опального князя Василия занять Москву, получив от него за это богатые уделы. Василий Косой после этого занялся жестокими смутами и злодеяниями, пока не был схвачен и ослеплен московскими боярами, чем они взяли большой грех на душу, мстя злом за зло. Шемяка выжидал до поры до времени. В 1445 г. Улу-Магомет неожиданно напал на малое войско Василия у Нерли и захватил князя в плен. В этот момент Шемяка поспешил заключить мир с татарами, предложив держать Василия в вечном заточении. Но Москва собрала огромный выкуп и освободила Василия из плена, а когда пришла весть, что князь отпущен, жителей Москвы охватила такая радость, что он был встречен еще торжественнее, чем при возвращении из Коломны.

Тем не менее Шемяка продолжал козни. В сговоре с некоторыми изменниками он обманом овладел Москвой, захватил Василия в Троице-Сергиевой Лавре и приказал ослепить его, а затем сослал в Углич. По преданию, князь Василий сказал ослепившему его: "Теперь ты дал мне средство к покаянию".

Несмотря на все беды, у Василия Темного осталось много верных и преданных слуг. Шемяка, видя, что весь народ на стороне слепого князя, заточенного в Угличе, решил в 1446 году с ним примириться и поместил его с семьей в Вологде, взяв с него так называемую тогда "проклятую грамоту" – не искать великого княжения. Но приверженцы и здесь не оставили Василия. Когда он поехал молиться в Кирилло-Белозерский монастырь, игумен монастыря Трифон от своего имени и всех старцев прямо объявил Василию, что долг его, завещанный предками и святым чудотворцем Петром, идти на Московское княжение для пользы Русской земли. Что же касается до "проклятой грамоты", данной Шемяке, то она, будучи вынужденной, – незаконная, при этом игумен добавил: "Да будет грех клятвопреступления на мне и на моей братии! Иди с Богом и правдою на свою отчину; а мы, Государь, за тебя будем молить Бога". После этого Василий Темный решил двинуться на Москву.

Историк И.Е. Забелин писал: "Шемякина смута послужила не только испытанием для сложившейся уже крепко вокруг Москвы народной тверди, но была главной причиной, почему народное сознание вдруг быстро потянулось к созданию Московского Единодержавия и Самодержавия. Необузданное самоуправство властолюбцев и корыстолюбцев, которые с особой силою всегда поднимаются во время усобиц и крамол, лучше других способов научило народ дорожить единством власти. Василий Темный, человек смирный и добрый, который все случившиеся бедствия больше всего приписывал своим грехам, всегда уступчивый и вообще слабовольный, – по окончании смуты, когда все пришло в порядок и успокоилось, стал по-прежнему не только великим князем или старейшиной в князьях, но, помимо своей воли, получил значение Государя, т.е. властелина Земли, Земледержца, как тогда выражались.... Личность великого князя, униженная, оскорбленная и даже ослепленная во время смуты, тотчас после того возстановляет свой государственный облик, и в еще большей силе и величии".

Прежним русским людям были не столь важны сильные, волевые качества правителя: ты наш князь по Божьему промыслу, и этого достаточно, будем отстаивать наш московский порядок, и этим мы сильны. Так поступают истинно верноподданные.

И совершенно уникальной предстает фигура Василия Темного на фоне позорной Флорентийской унии, подчинявшей Православную Церковь Латинской в 1439 году. Вернувшийся в 1441 г. в Москву униатский "митрополит-кардинал" Исидор посмел служить по-латински, поминать вместо патриарха – папу и объявил другие нововведения. Все растерялись. "Вси князи умолчаша и бояре и инии мнози", – говорит летописец. Не растерялся только один великий князь Василий Васильевич, он назвал Исидора латинским "ересным прелестником" и лютым волком, а не пастырем, велел свести с митрополичьего стола и заключил под стражу.

Уния не спасла Византию, и в 1453 году она пала под иго турок. И после ее падения Москва с ее Государем, митрополитом и народом сделалась средоточием истинной Христовой веры. В сознании всех православных людей Москва стала третьим и последним Римом, хранителем Нового Завета. Этому значению Москвы в деле сохранения Православия русские люди обязаны всецело Божией благодати, осенившей благодушного и слабого Василия Темного восстать как скала против Флорентийской унии. "Это одно из тех великих решений, – говорит историк С. Соловьев, – которые на многие века вперед определяют судьбы народов".

Конец XIX и начало XX века – время страшного исторического надлома России. Время, казалось бы, наиболее полного развития идеи самодержавия – и одновременно время массового отступления от Православия, время обмирщения, стремительное расползание нигилизма и неверия.

Царствование Императора Николая II исторически близко нам, и нет необходимости перечислять основные его события, важнее попытаться проследить духовно-мистические переживания Царем и народом идеи Православного Самодержавия.

Мировоззрение Государя, определившееся еще до восшествия на престол, было таким же, как и у его отца. Основой его взглядов была вера в Бога и в свой долг. Он полагал, что вся ответственность за судьбы государства лежит на нем. В.С. Кобылин в книге "Анатомия измены" пишет: "Государь обладал большим личным обаянием, он производил чарующее впечатление на своих собеседников, часто недоброжелательно к нему относившихся. Но была у Государя еще одна черта – он не обладал властным авторитетом личности, в нем не было той внутренней мощи, которая заставляет людей беспрекословно повиноваться, иначе говоря, Государь не обладал даром повелевать. Это совсем не значит, что Государь был слабоволен, как это часто утверждают, отнюдь нет, он умел настоять на исполнении своих решений, которые оспаривались его министрами. Чтобы выразиться яснее, скажу, что Государя не боялись. А власть, в особенности Верховная, должна внушать это чувство. Император Николай II этого чувства своим подданным не внушал. Очень мягкий, добрый, чрезвычайно деликатный и чуткий, он казался многим или слабовольным, или бесчувственным".

Интересно также суждение И.Л. Солоневича: "Государь Император Николай II был, несомненно, лично выдающимся человеком, но "самодержавным" он, конечно, не был. Если при Императоре Николае Первом Россией правили "сто тысяч столоначальников", то при Императоре Николае II их было триста тысяч. Правили нацией, по существу, они. Страна боролась против них. Но против них же, правда, в других формах, боролось и "самодержавие". Таким образом, обе линии совпадали – линия монархии и линия нации. И всё шло более или менее гладко до военных катастроф японской войны... Устарелый правящий слой страны не годился никуда. Из установления этого – совершенно бесспорного факта – был сделан, по меньшей мере, спорный вывод: "долой самодержавие". Спорный потому, что "самодержавие" не связано ни со слоем, ни со строем: монархия может быть и крепостническая, и социалистическая, а "самодержавие" в старой Москве означало – в переводе на нынешний язык – национально-суверенную Монархию, ограниченную и Церковью, и Соборами, и традицией".

Монархическое начало есть выражение того нравственного начала православия – смирения перед Промыслом Божиим, дающим народу Царя – носителя власти и подвига, которому народное миропонимание придает значение верховного принципа жизни. Что же произошло с религиозным сознанием народа к началу XX века? Профессор Киевской Духовной Академии В. Певницкий писал: "Представьте себе святую православную веру, хранимую в Церкви, посланницею небес. Где же среди нас обиталище её, и где её принимают? Принимают её люди простые, держащиеся руководства Церкви. Но нет ей благоприятного приёма там, где, по-видимому, должен быть особенно слышен и понятен голос её. Она хотела бы занять и утвердить себе место среди руководителей общественного мнения, заправляющих печатным словом. Но многие ли здесь принимают её и признают своей руководительницей? Читайте и перелистывайте наши светские газеты и журналы: чувствуется ли в них такой тон, чтобы вы могли сказать, что это говорят люди воспитанные в православии? Редко, весьма редко".

У архимандрита Константина (Зайцева) находим как бы продолжение этих мыслей: "Достаточно на этом фоне представить себе облик нашего последнего Царя, чтобы реально ощутить ту непроходимую пропасть, которая лежала между Государем Императором Николаем Александровичем и русской общественной средой. Отчужденное одиночество – вот на что был обречен этот истинный и истовый православный христианин на Престоле Православного Царя. Теми именно свойствами своими, которые делали из него идеального Русского Царя, он становился загадочным и непонятным "лучшим" людям своей Земли! Вот корень национально-общественной трагедии всего Его царствования, вот корень катастрофы, которая вырастала из этой трагедии". Приведенные слова и многие другие поздние исследования свидетельствуют, что это не Царь "не понимал народа и требований времени" – это народ уходил от Царя и от Бога, это многие приближенные готовы были предать его, забывая присягу и долг.

И снова вспомним великое княжение Василия Темного: как народ стеной стоял тогда за своего князя! Наши благочестивые предки понимали, что любовь к Отечеству выражается через любовь к своему Царю-Батюшке. Послушание Государю как Помазаннику Божию – основа здоровой государственной деятельности и, по слову преподобного Серафима Саровского, "суть первый долг наш русский и главное основание истинного христианского благочестия". Нет Отечества без личности Отца, нет государства без Государя, нет державы без скипетра и державы самодержца, и нет благословения Божия на народ без Царя-помазанника. Нет спокойствия и в Церкви без верного сына и защитника ее – Царя православного.

А что происходило при последних наших царях? Либерально-демократические течения в России окончательно сформировались примерно в середине XIX века и сразу же заявили о себе антимонархическими устремлениями, спекулятивно приписывая все грехи государственной власти лично царю. Примеры развращенности и произвола чиновной бюрократии вызывали ропот и негодование населения, а политические вожди и общественные деятели (декабристы, Герцен, нигилисты, революционеры) подогревали злобу и террор в отношении верховного лица страны. Такой провокационный стиль деятельности типичен для разрушения, а не для созидания. Очень показателен в этой связи записанный графом Струтынским со слов А.С. Пушкина рассказ о беседе поэта с императором Николаем I. Говоря о декабристах, Пушкин обратился к царю: "Ваше Величество, Вы сокрушили главу революционной гидры, Вы совершили великое дело, кто станет спорить? Однако... есть и другая гидра, чудовище страшное и губительное, с которым Вы должны бороться, которое должны уничтожить, потому что иначе оно Вас уничтожит! Это чудовище – самоуправство административных властей, развращенность чиновничества и подкупность судов. Россия стонет в тисках этой гидры. Что ж удивительного, Ваше Величество, если нашлись люди, чтоб свергнуть такое положение вещей? Что же удивительного, если они, возмущенные зрелищем униженного и страдающего Отечества, подняли знамя сопротивления, разожгли огонь мятежа, чтоб уничтожить то, что есть, и построить то, что должно быть: вместо притеснения – свободу, вместо насилия – безопасность, вместо продажности – нравственность. Вы можете осудить развитие этой мысли, незаконность средств к ее осуществлению, излишнюю дерзость предпринятого, но не можете не признать в ней порыва благородного".

В ответ Николай I сказал: "У тебя нет недостатка ни в благородных побуждениях, ни в чувствах, но тебе недостает рассудительности, опытности, основательности. Видя зло, ты возмущаешься, содрогаешься и легкомысленно обвиняешь власть за то, что она сразу не уничтожила зло и на его развалинах не поспешила воздвигнуть здание всеобщего блага. Знай, что критика легка и что искусство трудно: для глубокой реформы, которую Россия требует, мало одной воли монарха, как бы он ни был тверд и силен. Ему нужно содействие людей и времени. Нужно соединение всех усилий и рвений в одном похвальном стремлении к поднятию самоуправления в народе и чувства чести в обществе. Пусть все благонамеренные, способные люди объединятся вокруг меня, пусть в меня уверуют, пусть самоотверженно и мирно идут туда, куда я поведу их, и гидра будет побеждена! Гангрена, разъедающая Россию, исчезнет! Ибо только в общих усилиях – победа, в согласии благородных сердец – спасение".

Мудрые слова императора остались пустым звуком для последующих революционных поколений, которые не цель созидания преследовали, а разрушение. Более того, православный царь как созидатель, хозяин земли Русской, символ державности – был им ненавистен.

Сопоставляя три исторические фигуры, три характера – Андрея Боголюбского, Василия Темного и Николая II, приходится сделать существенные поправки к известному социальному закону о роли личности в истории. Согласно этому закону, для успешной деятельности и решающего влияния на ход событий руководитель, во-первых, сам должен обладать выдающимися способностями; во-вторых, учитывать особенности и "болевые точки" общественно-исторической обстановки; в-третьих, опираться на более или менее широкий круг единомышленников с устоявшимися взглядами. Безусловно, если из трех рассматриваемых нами лиц двое – святые, а третий – Василий Темный – стоял во главе растущей Московской Руси и сохранил от латинской ереси высокое звание Православного Государя, – критерии "успешной деятельности" и "решающего влияния" выполнены, причем, подчеркнем: и в плане социально-экономическом, и в плане духовном.

Что же касается условий этой успешности – здесь начинаются некоторые несоответствия. Например, Андрей Боголюбский был и сильной личностью, учитывал и своеобразие сословно-политической обстановки, но сильного круга единомышленников не имел. Василий Темный, насколько можно судить по летописям и другим источникам, большого личного авторитета, силы воли или интеллекта не имел, не всегда бывал и тонким прозорливым политиком, но народ был за него, и это в ответственные моменты решало всё. Император Николай II (если опять-таки следовать не расхожему клеветническому мнению о якобы "слабохарактерности", а честным историческим документам) волей и энергией, скажем, Петра I, не обладал, хотя обстановку в стране знал прекрасно. Но самое трагичное и решающее в его судьбе, а также и в судьбе всей страны – то, что народ в огромной своей массе отвернулся и от Бога, и от царя. В такой ситуации ни Петр, ни какой иной волевой правитель ничего не исправил бы. Следовательно, надо сделать вывод, что не выдающиеся личности "делают историю" – народы ведет Бог, учитывая их духовное состояние.

Приведем такое сравнение: сражающийся и попавший в тяжелое положение отряд. Пока над отрядом реет знамя, бойцы не щадя жизни бросаются в атаку. Знамя – символ чести и доблести отряда, свидетельство героизма и боевой истории. И не важно, что по вещественной сути это просто палка и кусок ткани, главное, что по сущности духовной – это Знамя отряда. Каждый защищает его, поднимает, если оно падает, подхватывает, если убьют знаменосца – и отряд жив и боеспособен. Если же знамя гибнет или захвачено врагом – горе сжимает сердце, смятение наступает в рядах бойцов. Отношение подданных к правителю качественно сходно с отношением бойцов к знамени. Плох царь или хорош – это, конечно, важно, но решающим является не это, а то, что царь вообще есть и что он – царь. Именно это ярко проявилось на примере правления Василия Темного. Более того – сам он, видя поддержку народа, год от года возрастал и мужал, окреп духовно. Верна пословица "каков поп, таков и приход", но также верна и обратная: "каков приход, таков и поп".

Любой царь прежде всего – человек. Со своими особенностями и слабостями, достоинствами и недостатками. Но будучи тщательно воспитан и подготовлен, призван и миропомазан, он получает иное измерение – духовную санкцию на царство и одновременно – высокий долг быть отцом своего народа. В любой нормальной семье отец – глава, его любят и уважают, иногда – боятся, иногда – нет, но всегда почитают и ставят в пример. И совсем не обязательно отец должен быть умен как Соломон, красив как Аполлон и могуч как Самсон. А бывает даже и так, что отец совсем не лидер, по характеру слаб или поведением не блещет, – что же, выгонять его? или семье разваливаться? В таких случаях мудрая жена, добрые дети своими заботами и любовью покрывают слабости отца, и семья остается крепкой и жизнеспособной, а по вере и молитвам домочадцев и сам отец становится лучше. Вспомним историю ветхозаветного Ноя: разве была бы крепка семья, если бы все дети поступили так, как Хам? А в России накануне революции ситуация была весьма сходная: вместо того, чтобы поддержать своего монарха в столь трудное время, либералы "хамски" травили его в Думе и в печати, измена, клевета и провокация были их излюбленным оружием. Благородный царь не одергивал их сурово – и это расценивалось как "слабость".

Подведем некоторые итоги сказанного. Пример святого Андрея Боголюбского важен как начало самодержавного устроения власти на Руси. Он первый осознал необходимость соответствия и гармоничности между православием и государственностью. Его мученическая кончина поразительно перекликается с гибелью всей царской семьи святого Императора Николая II. Князь Андрей погиб от заговорщиков, среди которых были и два облагодетельствованных им "жидовина". Расстрелом семьи последнего русского царя также заправляли большевики-евреи. И там, и здесь прослеживается роковой след сил сионизма, злого антипода православной монархии...

Княжение Василия Темного показывает великую силу веры и единения верноподданного народа вокруг православного правителя и начисто отметает домыслы и упреки в отношении Николая II. Все три рассматриваемые исторические фигуры являются бесспорно выдающимися правителями, являя нам пример святой веры, большой любви к Отечеству и высокого осознания своего долга.

Как это не похоже на современные либеральные идеи демократического "администрирования" корыстных временщиков, выбираемых оболваненной толпой на короткое время!..