Опасность исламофобии

Каким образом ислам влияет на реальную политику на Северном Кавказе, рассказывает обозревателю "МН" известный исламовед Александр Игнатенко.

МН: Как, на ваш взгляд, повлияют на ситуацию на Северном Кавказе политические процессы конца 2007 – начала 2008 года?

Игнатенко: Думаю, что в итоге повлияют положительно – в том смысле, что будет сформировано адекватное политическое представительство российских граждан, проживающих в Северо-Кавказском регионе. Хотя не обойдется без "точечного" обострения ситуации – "точечного" потому, что на большее немногочисленные противники позитивной политической динамики в регионе не способны, и они избирают тактику нанесения "резонансных" ударов по одиночным целям с последующим быстрым отступлением.

МН: С чем связано недавнее обострение ситуации в регионе, особенно в Ингушетии?

Игнатенко: Обострение ситуации, выражающееся в терактах против милиции, мусульманского духовенства, простых граждан, военнослужащих, по-моему, напрямую было связано с выборами. Исполнители этих терактов – и они своего "авторства" не скрывают, выкладывая "заявления", "декларации" на сепаратистских сайтах, – это немногочисленные недобитки того бандитско-террористического движения, которое формировалось на Северном Кавказе со второй половины 90-х годов прошлого, XX века с претензией на то, чтобы быть "мусульманским". Это движение было (а его недобитки остаются) яро "антиэлекторальным", "антивыборным" в том смысле, что оно стремилось установить в республиках российского Северного Кавказа (сначала в Чечне, а затем в других регионах) – нет, не "исламскую власть", а самопровозглашенную диктатуру полевых командиров и эмиссаров международно-террористической сети. На территории, контролировавшейся самопровозглашенной Чеченской Республикой Ичкерия, летом 2002 года был совершен своего рода переворот – был создан без выборов (какие там выборы!) "Меджлисуль-Шура", состоявший из сговорившихся в узком кругу чеченских полевых командиров и арабов – эмиссаров "Аль-Каиды". "Меджлисуль-Шура" поставил себя над всеми органами власти Чеченской Республики Ичкерия, включая ее "парламент" и "президента" Аслана Масхадова. В последующем, после исчезновения самопровозглашенной ЧРИ "Меджлисуль-Шура" был преобразован в виртуальные "фронты" – по разным республикам Северного Кавказа, в том числе Ингушетии.

Идеологическим или, если хотите, вероучительным обоснованием этого бандитско-террористического переворота в самопровозглашенной ЧРИ были тезисы о том, что не может быть для мусульман никаких иных законов, кроме шариата, и никакой другой власти, кроме власти Аллаха. Как "куфр" ("неверие") стали обозначаться любые законодательные органы типа парламента и любая власть "не от Аллаха", а власть избранная – пусть даже мусульманами. К мусульманам, участвующим в любой форме политического процесса – в правотворчестве ли, просто в выборах ли, стало применяться слово "вероотступник". "Вероотступничество" – страшное обвинение мусульманину: в наследии ислама есть не применяемая ныне норма, предписывающая убить вероотступника, правда, после трех обращений покаяться и возвратиться в ислам.

Нетрудно увидеть, что бандитско-террористическая диктатура, установившаяся на территории, контролировавшейся ЧРИ, во-первых, не имея на то абсолютно никаких оснований, провозгласила себя властью "от Аллаха" и, во-вторых, присвоила себе право судить, кто является мусульманином, а кто нет. "Меджлисуль-Шура" создал "шариатский суд", который, что примечательно, первым делом вынес смертные приговоры как "вероотступникам" духовным лидерам России и Чечни – председателю Центрального духовного управления мусульман России, главе Совета муфтиев России, муфтию Чечни. "Вероотступниками" для этой диктатуры оказались и чуть ли не все мусульмане, а также религиозные деятели в Чечне, да и по всему Северному Кавказу, включая потомков пророка Мухаммеда. Их стали методично уничтожать. А "антиэлекторальность" этой бандитско-террористической диктатуры – не более чем попытка легитимизировать самоё себя.

Ранее, летом 1999 года, эта диктатура полевых командиров и эмиссаров "Аль-Каиды" – ее олицетворением были Шамиль Басаев и Хаттаб – "Черный Араб" – попыталась распространить свою власть на соседний Дагестан, отличающийся, к слову сказать, мощными исламскими традициями, и мусульмане Дагестана организовали результативный отпор агрессорам. Отразив, с помощью регулярных войск, вооруженную агрессию, мусульмане Дагестана выставили и законодательные препоны идеологии и практике диктатуры полевых командиров и эмиссаров "Аль-Каиды". Народное собрание Дагестана приняло закон "О противодействии ваххабизму и иным формам религиозного экстремизма". В Ингушетии и Чечне ваххабизм был запрещен в иных формах – указами.

Антитеррористические операции в регионе, укрепление границы с Грузией и Азербайджаном, перекрытие каналов финансирования незаконных вооруженных формирований из-за рубежа, в том числе с использованием некоторых частных банков и бизнес-структур в столице России, давление по внешнеполитической, дипломатической линии на те государства, которые потворствуют засылке "моджахедов" в Россию, – всё это дало свои позитивные результаты. Но малочисленное "антиэлекторальное" и антимусульманское бандитско-террористическое подполье еще остается, давая о себе знать насильственными акциями.

МН: Похоже, что российские партии никак и не боролись за голоса мусульман Северного Кавказа?

Игнатенко: Кажется, в нынешнем электоральном цикле, в отличие от прошлых, по всей России наблюдается общее снижение роли религиозного фактора, в частности исламского. Раньше даже создавались или активизировались "под выборы" партии со словом "исламский" или "мусульмане" в названии и, получив какое-то количество голосов северокавказских мусульман (большее, чем по России в целом), впадали в спячку или даже исчезали с политического горизонта. Что, к слову сказать, дискредитировало и эти партии, и саму идею "политического представительства мусульман". И это мусульмане Северного Кавказа не забыли, настороженно относясь к политикам, прибегающим к исламской риторике.

Некоторые партии, стремясь охватить и православный, и мусульманский электорат, в своих программных документах и предвыборных лозунгах стремились как-то обозначить представительство интересов и православных, и мусульман. Есть партии, прибегающие к националистической и православной риторике, они всегда могут рассчитывать на какое-то количество голосов русских и русскоязычных на Северном Кавказе, но наверняка недоберут голосов мусульман – и вовсе не потому, что те настроены "антирусски", как кто-то мог бы ошибочно утверждать, а потому, что верующие остро чувствуют фальшь политиков, апеллирующих к религии в электоральных целях. Думаю, успех принадлежит тем политикам, которые, не занимаясь религиозной риторикой, предлагают конкретные решения реальных социальных проблем Северного Кавказа (и всей России).

МН: Насколько сейчас актуальна проблема борьбы с религиозным экстремизмом на Северном Кавказе? Ощущается ли сейчас в регионе влияние международных радикальных исламских организаций?

Игнатенко: Проблема религиозного экстремизма (на Северном Кавказе предпочитают употреблять выражение религиозно-политический экстремизм) остается актуальной. Это подтвердила прошедшая летом этого года в Махачкале Всероссийская научно-практическая конференция "Актуальные проблемы противодействия религиозно-политическому экстремизму", в которой приняли участие полномочный представитель президента в ЮФО Дмитрий Козак (ныне глава Минрегионразвития), руководители федеральных министерств и ведомств, главы северокавказских субъектов Российской Федерации, ученые, общественные деятели, а также представители духовенства (мусульманского и православного) юга России и Закавказья.

Если попытаться резюмировать всё разнообразие взглядов, позиций и предложений, то вырисовывается следующая картина. Во-первых, религиозно-политический экстремизм в его вооруженной форме пошел на убыль. Но, во-вторых, в регионе (и не только там) пустила корни идеология религиозно-политического экстремизма, особая опасность которой – в ее "мимикрии" под ислам. Представьте ситуацию, при которой с конца 80-х годов прошлого века регион (как и вся Россия) был объектом ваххабитской религиозно-политической пропаганды. Сейчас на Северном Кавказе, как и по всей России, имеют хождение сотни тысяч, если не миллионы, экземпляров ваххабитской литературы, которая оформлена как "исламская". В-третьих, на Северном Кавказе, как и в ряде других регионов России, есть ряд острых и вполне реальных социально-экономических проблем – экономическая депрессия, безработица, коррупция, непотизм или, говоря по-русски, кумовство и тому подобное. На них спекулируют религиозно-политические экстремисты, интерпретируя их в пропагандистско-агитационном ключе как прямое следствие деятельности "неверных" и "вероотступников" и предлагая в качестве панацеи установление в ходе джихада шариатской власти, которая сразу все эти проблемы решит, хотя, еще раз подчеркну, на самом деле речь идет о диктатуре полевых командиров и эмиссаров международно-террористической сети.

Если на рубеже 2000-х годов иностранные международные террористы исчислялись на российском Северном Кавказе тысячами и происходила их активная "ротация" – в Саудовскую Аравию, Алжир, Марокко, Кувейт, Турцию, Пакистан, Великобританию, Францию и другие страны сотнями возвращались "чеченцы", ветераны джихада в Чечне, и на их место прибывали другие, то сейчас их не более нескольких десятков. Сказываются два обстоятельства – последовательная борьба российских правоохранительных органов против международных террористов на территории России и позитивная политическая динамика в регионе. Не последнюю роль сыграла и война в Ираке, которая "оттягивает" на себя "пехоту" международного терроризма. Однако отдельные эмиссары "Аль-Каиды" еще остаются на территории российского Северного Кавказа. Среди них – некто Муханнад, саудовец, сменивший Хаттаба, Абу-ль-Валида аль-Гамиди, Абу-Омара ас-Сайфа, Абу-Хафса аль-Урдуни, всех тех реальных руководителей международно-террористического джихада, который велся на российском Северном Кавказе, а также в других регионах России – вспомним теракты начала 2000-х годов в Москве: в тот период на арабоязычных экстремистских сайтах проводилось голосование по вопросу, переносить или нет джихад, включающий самоубийственные террористические акты, с Северного Кавказа на остальную часть России, и подавляющее большинство из примерно 100 000 проголосовавших были "за". Сейчас на экстремистских арабоязычных сайтах в интернете Муханнада представляют как олицетворение "поддержки мусульман мира", оказываемой "мусульманам Чечни", и это, по-моему, означает, что некоторые зарубежные центры силы держат в запасе такой способ воздействия на ситуацию на российском Северном Кавказе, как инициируемый извне джихад.

Эти обстоятельства предписывают вести борьбу с религиозно-политическим экстремизмом и различными способами и методами – идеологическими, социально-экономическими, правовыми, международно-дипломатическими. И – с величайшей осторожностью, чтобы не было малейшей вероятности "травмирования" в той или иной форме ислама и мусульман в России, чтобы, не дай бог, нужная и правильная борьба против религиозно-политического экстремизма не вылилась в исламофобию и кавказофобию. Полагаю, что всем россиянам необходимо знать о том, что российские мусульмане Северного Кавказа являются как жертвами религиозно-политического экстремизма под "исламским" прикрытием, так и активными борцами против него