Лоскутки

Когда у нас начали восстанавливаться и вновь открываться приходы, их первые настоятели понесли на себе очень редкую миссию: заново создавать приходскую традицию – литургическую, пастырскую, общинную. Это дает великие возможности и одновременно налагает великую ответственность. Через многие десятилетия, а то и через несколько поколений люди будут вспоминать: так было при отце NN, это еще он установил... И вот сейчас батюшки, подчас молодые, определяют, хорошие это будут "установления" или плохие, будут о них вспоминать как о вершинах духа или как о расхолаживающих "обиходных привычках".

В шестидесятые-восьмидесятые годы советская элита почти уже не верила в коммунизм. Да, повсюду висели портреты Маркса и Ленина, а пропагандистский аппарат продолжал накачивать население коммунистическими идеями, но "передовая часть" советского общества и тогдашней власти фактически имела другую веру – самую что ни на есть либерально-технократическую. Интеллигенция исповедовала культ науки, которая должна была решить все проблемы, включая духовные. Ему на смену пришел культ "общечеловеческих ценностей", культ "мира во всем мире". В центре этих культов – вера в человеческий разум и приоритет земной жизни над всем прочим. Удивительно, как вроде бы неглупый Запад не понимает, что в Советском Союзе в течение тридцати лет существовал самый настоящий либеральный тоталитаризм, к которому сами западные страны сегодня идут семимильными шагами. Именно он, а вовсе не "коммунизм", потерпел сокрушительное поражение в начале девяностых. И именно его печальный итог должен кое-чему научить западных сциентистов и "общечеловеков". Общество, живущее "своим умом", без Бога, ради мирного набивания брюха и кошелька – всегда обречено на провал.

Как непробиваемы иногда наши человекобожники – особенно в своей интерпретации христианства, которая прямо противоположна реальному Евангелию! Один наш политик, человек гуманный и просвещенный, однажды на церковном приеме говорил тост, да вот так вот и сказал: "За настоящее христианство, а не за то, которое говорит – кто не с нами, тот против нас"! Будто и не читал Евангелия, будто не знает слова Самого Христа: "Кто не со Мною, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает" (Мф. 12. 30). Нет, у таких людей – другой Христос и другое Евангелие.

Продолжаются наши дебаты с секулярными гуманистами. Одна из самых больных тем – конфликт свободы слова и защиты святынь. Похоже, мы просто друг друга не понимаем или не хотим понять. Вот Александр Верховский все время пытается свести православный взгляд на права человека к борьбе земных интересов. "С точки зрения Православной Церкви, – пишет он, – проблема защиты групповых прав сегодня выходит на первый план в дискуссии о правах человека". Да нет, эта проблема для нас отнюдь не самая главная. Но нам опять пытаются объяснить, что для общественного устройства имеет значение только человек (пусть даже в рамках группы), причем понимаемый в пределах его земного бытия (или бытия группы). Бог, данные Им принципы и правила – все это вообще "за гранью" и "за скобками".

Хорошо, попробуем "поиграть" и на таком мировоззренческом поле. Пусть, с точки зрения секуляристов, священные предметы, символы, изображения, здания, имена – ничто по сравнению с человеческой жизнью и даже с различными убеждениями и настроениями, например, с желанием над чем-нибудь посмеяться. Но если наши оппоненты все-таки ставят человека и его выбор выше всего, почему они не могут примириться с тем, что, с точки зрения выбора многих людей, святыни значат больше, чем земная жизнь? И понять, что, если эти люди так считают, то их позиция должна уважаться государством и обществом? Подлинная забота о мире заключается не в том, чтобы "переделать" верующих людей, заставив их предпочесть земное существование религиозным ценностям, а в том, чтобы обеспечить одинаковую защиту свобод и святынь, и таким образом избежать конфликтов. Если святыни для меня – самое важное, я имею право на то, чтобы они защищались законом так же твердо, как земная жизнь, которая важнее всего для секулярных гуманистов.

Удивительно, что некоторые люди используют молитву для... публичного самовыражения. Во Всемирном совете церквей экуменические молитвенные церемонии подчас становятся средством политической агитации – против социального неравенства, за права женщин, в поддержку какого-нибудь проекта... То благословение в конце молитвы обязательно должна произнести женщина-епископ, то нужно непременно исполнить "социально-ориентированную" пантомиму, то каждый должен упомянуть (в молитве!) экономические проблемы своего континента... Никто не говорит, что решать их не нужно. Но перед кем все-таки молятся эти люди – перед Богом или перед телекамерами? Впрочем, обратимся и вовнутрь Православия. Сколько мы думаем за богослужением и за подготовкой к нему о красоте облачений, о "репертуаре" хора, о голосовых достоинствах диаконского чина? В самом деле, не на сцене ведь находимся...

В некоторых западных конфессиях существует настоящий культ "дружеского общения", утрированно-сентиментального "братства". При встрече обязательно нужно обниматься-целоваться, спрашивать о семье. Вечера во время какого-нибудь совещания непременно надо проводить вместе, потягивая вино или пиво, рассказывая анекдоты, делясь подробностями домашней жизни, а то и устраивая капустники с распеванием песен и сочинением стихоз, наполненных взаимными похвалами. И попробуй не поучаствуй – решат, что ты нездоров, спросят: вы в порядке? Причина всему этому – бедность духовной жизни. Человеку, имеющему реальную связь с Богом, не нужно заполнять внутренний вакуум искусственной душевностью, полупустыми разговорами и полулицемерными улыбками...

Западное общество, особенно в Европе, становится все более "постхристианским". И вот на этом фоне возникает элементарный вопрос: зачем американцы и европейцы до сих пор едут в Россию с миссией? Неужели нечем заняться у себя дома? Или просто за overseas mission больше платят, да и пожертвования под нее легче собираются? Или западные миссионеры вообще давно уже поняли, что в своем обществе никому не нужны? Наша Церковь, между прочим, никогда не проповедовала в христианских странах. И сейчас ведет миссию главным образом среди собственного народа, причем небезуспешно. Если мы и проповедовали в дальних странах, то среди людей, не знавших Евангелия. Так, может, западные миссионеры лучше бы приезжали к нам поучиться? И – поговорить о том, как вновь привести Запад ко Христу?

Где проверяется действенность межрелигиозного диалога? Не только и не столько на конференциях – в приятной атмосфере пятизвездочных отелей, роскошных банкетов и ни к чему не обязывающих светских бесед. Она проверяется в условиях конфликтов, когда нужно призвать – и прежде всего своих единоверцев – к отказу от насилия, от мести, от "зажигательных" речей. Это требует мужества и настоящего духовного авторитета. К счастью, примеров именно такого диалога сейчас немало. Вспомним и армяно-азербайджанские встречи в пиковые годы карабахского конфликта, и беседы Святейшего Патриарха Алексия – в самый разгар кровопролития – с мусульманскими лидерами Чечни. Одним из самых вдохновляющих примеров приверженности религиозному миру для меня стал поступок сербского православного духовенства, которое пыталось обуздать "православных" же погромщиков, набросившихся на белградскую мечеть в дни косовских событий. Каждый ли способен вот так встать на пути бушующей толпы? И признать за другими людьми право на свою часть мирной жизни?

Горделивое всезнайство современного человека не знает границ. По крайней мере, не замечает их. Будучи уверены, что мы прекрасно представляем себе окружающий мир, освоили космос, да и вообще в интеллектуальном смысле "твердо стоим на земле", мы толком не знаем, что происходит буквально у нас под ногами – в сотне километров от московского асфальта, такого прочного и незыблемого. Наличие у планеты ядра, по большому счету, остается для науки гипотезой, имеющей лишь косвенные подтверждения. Состав этого ядра тоже неясен... Люди готовы верить рассказам о том, что грешники и бесы кричат из нефтяных скважин, – наука не может убедительно сказать, есть они там или нет. Вот вам и "познанный" мир.

Вавилонская башня обезбоженного мироустройства вполне может включать в себя религиозные "кирпичики". Вот, на вершине ее – статуя Свободы, украшенная знаками доллара и евро. А где-то у подножия – так и быть, нарисуют и крест, и полумесяц, и звезду Давида, и инь-ян... Главное для нас, христиан – вовремя опомниться, чтобы не стать частью этого "проекта".

Наш народ трудно победить на поле брани. Трудно обмануть или перехитрить, трудно поработить средствами политики и дипломатии. Трудно подчинить экономически. Но вот зато нас очень просто поставить на колени, разделив и посеяв смуту – в ней мы готовы идти друг против друга до конца, объединяясь с любыми неприятелями. Вот почему так важно сделать единство главной нашей целью. И идти к ней, жертвуя даже самыми любимыми и дорогими амбициями.

Любой народ в любое время своей истории стоит перед вечным выбором: "Жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие" (Втор. 30. 19). Но, похоже, Россия сегодня как никогда ясно видит перед собой путь к гибели и путь к спасению. На первый зовет реклама и массовая культура, от него предостерегают политики, журналисты, медики, педагоги, пастыри. О втором возвещают каждый день колокола наших храмов, тысячи православных книг, те же радио, телевидение, интернет. О пути ко Христу свидетельствуют многие примеры жизни тех, кто рядом – только оглянись вокруг. Никто сегодня уже не может сказать, что не видел спасительного пути, не знал о нем. Все это будут отговорки, за которыми – боязнь святости, боязнь изменить греховную жизнь.

Русский народ нередко обвиняют в том, что, будучи православным, он слишком заботится о высоком и пренебрегает земными делами. Это и так, и не так. Если земные труды нацелены только на себя, только на кошелек и брюхо, то действительно – мы ими пренебрегаем, и правильно делаем. Ведь Сам Господь говорит: "Не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело одежды? Взгляните на птиц небесных: они не сеют, ни жнут, ни собирают в житницы" (Мф. 6. 25). Да, следование этим словам – у нас в народном характере. И, между прочим, горе тем, кто предпочел Евангелию приземленные его толкования. Житейский успех не будет этим людям в радость.

При всем при том, как только земные дела становятся для нас высшей миссией, получают связь с чем-то большим – мы из "лентяев" превращаемся в упорнейших тружеников и героев. Ради помощи больному старику готовы без остатка пожертвовать личным временем. Ради братьев по вере, ради свободы Отечества – отдать жизнь. Вообще ради любой высокой цели – увы, даже сомнительной или ложной – мы готовы работать день и ночь, как вряд ли будет работать самый усердный капиталист. Увидев в земных делах высший смысл, мы забываем про лень, болезни и вознаграждение. Видать, не случайно Запад нас так боится. Не случайно он готов вложить огромные силы и средства, только чтобы сделать нас похожими на себя, "изменить" наше сознание.

Женщина, у которой серьезно болеет ребенок, настолько отдает себя ему, настолько "мобилизуется", что собственные ее болезни сразу же отступают. Когда у России вновь проснется забота о скорбях тех, кто нас окружает и кого мы во многом создали? Проснется настолько, что исцелит наши внутренние недуги, особенно распри и расколы?

Россия незаслуженно забыла "третий мир", дистанцировалась от него, поддавшись на призывы Запада и западников "больше заниматься своими делами". Своя рубашка, конечно, ближе к телу, но в затхлой каморке изоляционизма этот наряд очень скоро истлеет. Мы должны вернуться в Азию, Африку, Латинскую Америку. Вернуться не только с гуманитарной помощью и экономическими проектами, при всей их важности, – но и с нашим видением глобальных процессов. Сегодня страны "третьего мира" стремятся объединиться, чтобы отстаивать на международной арене свои экономические и социальные интересы, свои модели политики и хозяйствования, свою культуру, в том числе христианскую. Голос этих стран буквально вопиет о несправедливом распределении мировых богатств – например, о том, что 16 процентов населения планеты потребляют четыре пятых ее ресурсов. Нас в этих странах поминают добрым словом – хотя бы потому, что мы несколько десятилетий делали невозможным однополярный мир. Надежды на наше независимое влияние в международных организациях, хотя и ослабли в "третьем мире", но все же окончательно не исчезли. Помочь большинству народов Земли в их стремлении к справедливости – вполне в наших силах, и этим Россия приобретет себе мощных и искренних союзников.

Этика журналиста, на мой взгляд, должна основываться на том, что он работает не только с текстами, не только с аудио – и видеоматериалами, а с людьми. С их судьбами, мыслями, чувствами. Сейчас, конечно, слово "журналист" стало почти ругательным. Но так было и, верю, будет не всегда. Журналистика с большой буквы – это для меня, например, жизнь Владимира Владимировича Шевелева, человека, который в середине восьмидесятых пробил брешь в стене государственного атеизма, впервые дав возможность публиковаться в светской печати отцу Андрею Кураеву, автору этих строк и другим открыто верующим людям. Владимир Владимирович – как в собственных материалах, так и в тех, что редактировал в "Московских новостях" – никогда не терпел лжи, неточностей, языковой небрежности. А главное – очень внимательно относился к людям, к их праву на свой голос и на свои убеждения.

Принцип "не навреди" должен вернуться в журналистику. Так же как и стремление помочь людям, возвысить и воспитать их, сделать общество лучше, а не плестись за низменными страстями, зарабатывая на них деньги, славу и "влиятельность". За нравственной журналистикой – будущее. Если, впрочем, оно у нас будет. Но если будет – значит, не станут больше править бал циничные и лживые мастера ядовитого пера, в том числе и те, кто "спасает" Церковь от верующих и от ее собственного учения.

Журналисты, да и общество давно уже начали понимать, что в российских СМИ слишком много негатива. И сейчас на телеэкранах и в газетах постепенно сокращается пространство, наполненное кровью, конфликтом, скандалом, деструкцией. Но этого мало. Нам нужно забыть постсоветский и постперестроечный цинизм, который скептически ухмыляется, когда кто-либо о ком-либо отзывается безусловно хорошо. Мы должны вновь научиться говорить с пафосом и с придыханием – о солдате, спасшем детей от террористов, о сельской учительнице, всю жизнь работающей за гроши, о художнике, прославляющем подвиги предков, о бизнесмене, раздающем деньги бедным... Запад своего пафоса на стесняется, как не стесняется и слез под звуки национального гимна. Не нужно стесняться и нам. Люди будут жить гораздо более осмысленно, если по телевизору им скажут: вот этот человек – подвижник и герой. Он на сто процентов достоин подражания. Давайте будем как он!

Разных людей Господь ведет к Себе по-разному. Кого-то – через книги и размышления, кого-то – через общение с другими, кого-то – через "внезапное", совершенно иррациональное обретение сердечной, искренней веры. Такой, какая была у святых жен-мироносиц. В те тяжелые дни, когда Тело Христа лежало во гробе, когда апостолы сомневались и прятались, женщины пошли к месту Его захоронения, никого не боясь и ни на что не оглядываясь. Им первым было дано узнать о Воскресении Христовом. И они тотчас же – посмотрите! – "со страхом и радостью великою побежали" (Мф. 28. 8), чтобы передать апостолам радостную весть. И их "страх" – священное благоговение – не имел ничего общего со страхом человеческим, который многих учеников Христа заставлял сидеть дома, дабы не попадаться лишний раз на глаза римским властям и иудейским начальникам. Лучшие из "книжных" или "социальных" христиан – из тех, кто пришел к Богу через раздумья и сомнения, – удостаиваются, иногда уже к концу жизни, такой сердечной веры. Веры, столь естественной для простых, неграмотных женщин, окружавших Спасителя, и для многих наших сестер во Христе – порой незаметных, но всецело преданных Господу и Церкви Его.

На пути ко Христу мы должны помогать друг другу. Даже если поступать так порой непросто. Ведь кто-то по этому пути бежит, кто-то ковыляет. Кто-то идет всегда прямо, кто-то останавливается, петляет, а то и сходит на время с дистанции. Но если мы – Церковь, то задача христианина – не прийти первым к финишу, чтобы получить медаль, а привести с собою как можно больше других. Даже если придется нести кого-то на себе. Или все время возвращаться назад, чтобы найти заблудившихся и осветить для них дорогу.

Мы обличаем сектантов за то, что они пристают к людям на улицах. И правильно делаем. Безнравственно и неприлично навязывать веру приемами типа "Эй, милый, позолоти ручку, дай погадаю"... Но все-таки нельзя ударяться и в другую крайность – сидеть в храмах и с важным видом ждать, когда люди придут к нам сами. Между прочим, многие попали в секты именно потому, что просто не столкнулись никогда с православной проповедью. Потом, проведя несколько лет в секте, такой человек приходит к истинной Церкви и говорит с укором: "Почему же я раньше всего этого не знал"?

Да, нам не надо никого насиловать, не надо подавлять волю человека, пользуясь его жизненными трудностями. Но не будем забывать: нашему современнику подчас нужно что-то, что подтолкнет его к вере. Бежит или едет по улице такой урбанистический индивидуум – не замечает ни храма, ни церковного книжного лотка, ни священника... И, между прочим, никогда не заметит, если что-то не привлечет его внимания. В свое время движение "Идущие вместе" решило раздавать в оживленных местах Москвы нательные крестики и православные буклеты. При этом прохожие могли побеседовать со священником или грамотным мирянином. У акции был прекрасный лозунг: "Мы называем себя православными, а надо ими быть"! Святейший Патриарх с самого начала поддержал эту инициативу. Но многие мои собратья отнеслись к ней, скажем так, без понимания: "Мы что, сектанты что ли? Зачем весь этот церковный комсомол"...

Но те священники, семинаристы, молодые сотрудники нашего Отдела, которые беседовали с людьми на улице, потом говорили о реальном и незабываемом миссионерском опыте. Для меня, когда я поучаствовал в акции, она тоже многое открыта. Никого не нужно было зазывать – люди подходили сами. Подходили офисные служащие и бомжи, старики и подростки. И говорили: вот я вроде православный, а крестик не ношу, в храм не хожу, что там надо делать, не знаю... И таких людей мы направляли в храмы, говорили, где купить литературу о начатках веры. Кто знает, не услышали ли эти люди именно тогда спасительный Божий призыв?

Нам постоянно говорят, что христиане не так активны в обществе, как неверующие люди. И получается все у нас хуже, чем у атеистов и агностиков. Наверное, это и вправду так. Больше всего денег зарабатывают именно люди нерелигиозные, политическая и экономическая власть в мире – именно у них, они лучше заботятся о здоровье, да и вообще вкладывают в земные дела гораздо больше энергии, чем верующие. Что тому причиной? Да просто тот факт, что верующий человек – человек разумный. Зачем тратить силы на временное, если главное – вечность впереди, и именно ради нее нужно по-настоящему трудиться!

"Брак честен и ложе нескверно". Воистину так, и "бракоборчество" среди православных христиан недопустимо. Вот только всегда ли мы помним, что речь идет именно о христианском браке, о "малой Церкви"? Не о тесном мирке, в котором муж заботится, "как угодить жене" (1 Кор. 7. 33) в житейских нуждах, а о такой семье, в которой, если будет надо, ее глава благословит и супругу, и чад на мученичество, а те с радостью на него пойдут?

Между прочим, мирские привязанности – это признак слабости веры. Об этом мы хорошо знаем из аскетической литературы, вот только всегда ли прилагаем эту мудрость к собственной, современной жизни? Тратишь время на вещи и шмотки – значит, отрываешь его от вечности. Культивируешь свою человеческую силу – значит, не веришь до конца в силу Божию. Боишься злых людей и бесов – значит, не уповаешь твердо на помощь от Господа. Пусть не "отяжелеют" очи наши, как у апостолов в Гефсимании – в то самое время, когда совершалось спасение человеческого рода. Да не пройдет оно мимо нас, увлеченных суетой, страхами и гордыней.

Рассказали мне в Полтаве местную "быль". Начинается она банально: у попа была собака, он ее любил. Прослышал по случаю, что в Киевской академии учат псов человеческим языком разговаривать. Собрал своего Сирка, послал с ним пономаря Тараса и всяческие презенты: ректору конвертик, проректору, инспектору... Ну и, конечно, сала, колбасы, солений и прочего всего на пропитание. Тарас по дороге заехал к Маричке, да и загулял с нею, а Сирка на волю отпустил. Потом пишет депешу: "Отец Игнат, так мол и так, подопечный ваш поступил успешно, учится прилежно, шлите еще сала да конвертиков". Через полгода, как водится, пошло у пса потомство, запросы повысились, Тарас с Маричкой гостинцы и подношения получают да получают...

Впрочем, вот и лето наступило. Надо ответ держать. Поехал Тарас к отцу Игнату. Тот сразу с расспросами:

– Ну как там мой Сирко? Не надо ли чего?

– Как сыр в масле катается, по-человечьи будто мы с вами разговаривает!

– И что говорит?

– Ой, даже сказать стыдно... Всем молвил, и митрополиту самому, что вы днем всё горилку пьете да песни орете, а на ночь глядя до регентши бегаете.

Помрачнел настоятель.

– Тарас, ты там это... Разберись, что к чему... Вот тебе еще конвертиков, тут и митрополиту хватит...

Побыл пономарь еще пару месяцев у Марички, а потом – к отцу Игнату:

– Ох, отче, взял я грех на душу. Как плыл по Днепру, так Сирка в нем и утопил.

– Вот и правильно. Разумных нам не надо.

Еще одна "полтавская быль". Был на тамошней кафедре известный епископ Феофан (Быстров). Роста он был небольшого, облачения любил древние, митры носил мехом отороченные – как у староверов.

Приехала однажды в город баба огурцы продавать. Ей и говорят:

– Сегодня в соборе-то архиерей служит, это такой поп самый главный, пойди посмотри.

Возвращается баба в свое село и рассказывает:

– Девки, видела я архиерея, это поп такой самый главный. Брюхо – во, борода – во, через плечо лента красная широкая, а как кадилом машет – загляденье! А посреди церкви стоит его архиерейша – маленькая, в золотом чепчике, да с собольей опушкой. Он ее кадит, а она его хрестит, он ее кадит, а она его хрестит!

Для тех, кто еще не догадался: речь шла о статном протодиаконе, кадившем епископа Феофана, который стоял на кафедре спиной к народу.

От одного епископа услышал такой "исторический" анекдот. Беседуют настоятели двух монастырей.

– Отченька, вот почему владыка к вам приезжает редко, а к нам часто? Прямо сил никаких нет: трапезу приготовь, хор хороший пригласи, алтарь побели заново...

– А мы вот ничего такого не делаем. Как приедет – сразу на акафист, потом всенощная по полному уставу, потом трапеза – хлеб да каша. Наутро – литургия, потом хлеб да вода, и сразу опять акафист... Сей род ведь как изгоняется? Постом и молитвой.

Рассказывают, как один архиерей говорил прочувствованную проповедь перед студентами семинарии и девушками из епархиального училища. Главная тема – обличение мирских пороков.

– В каком обществе мы живем? – воздевает руки владыка. – Посмотришь направо – проститутки! (Десница при этом указует направо, где стоят епархиалки.) Посмотришь налево – наркоманы! (Жест в сторону семинаристов.) Посмотришь прямо перед собой – рэкетиры, мафия!!! (Обе руки простираются к духовенству, которое, стоя под амвоном, смиренно внимает архипастырскому слову.)

Владыка Иларион рассказывал, как в советское время, будучи иеромонахом, пришел в подряснике в Успенский собор Кремля и спросил:

– А можно в алтарь зайти?

– Вам нельзя.

Чего все-таки боялись самоуверенные музейщики эпохи атеизма?

Военный чин произносит тост, держа в руках подарок архиерею:

– Владыка, Господь сказал: Бог любит троицу. Вот мы от нас троих, с моими замами, вам тут бутылку принесли. Для персонального причащения!

Были мы однажды с владыкой Кириллом в Администрации Президента. Спорили о преподавании религии в школе. Сразу несколько чиновников убеждали нас, что вводить его совершенно преждевременно, потому что "народ не готов и вообще не поймет". Как водится, споры продолжились в коридоре. Проходит мимо пара людей, явно военной выправки. Прислушиваются к разговору. Вдруг один говорит:

– Я извиняюсь, дело, может, не наше... Но вот у нас все офицеры так считают: ввести Закон Божий, и точка! Чего обсуждать-то столько лет?

Продолжается, казалось бы, ушедшая в прошлое терминологическая путаница. Вот в одном церковном (!) журнале попалась мне статья об "автокефалии ламаистской церкви России". Так, глядишь, и в личного Бога буддисты уверуют, даже не догадываясь о том...

Опечатка в приходской газете: "дар чудохворений". А вот еще неологизм, рожденный светской прессой: "уцерковленный человек". В расшифровке одной конференции стенографистка назвала меня аж "миротворным протоиереем". Явное преувеличение, надо сказать...

Нередко в церковной печати встречается такое выражение: "духовенство и верующие".

Из телерепортажа о человеческих костях, выставленных на продажу в интернете: "Судебно-медицинская экспертиза святости в мощах не обнаружила".

Отец Георгий Митрофанов рассказывал в интервью об описаниях чудес, которые присылают в Синодальную комиссию по канонизации. Было среди них и такое: по молитве к одному старцу у человека "улучшилось душевное состояние и даже появилось желание работать". Вот ведь что бывает! Редко, правда...

Афоризм, родившийся в прениях о православной интеллигенции: "Время собирать камни... И класть их за пазуху".

Священник произносит проповедь о вреде примет и суеверий. Посреди очередного обличения вдруг чихает, и сразу же:

– Вот, братья и сестры, видите? Я правду говорю!