Pro domo mea

Это интервью – последнее, данное Николаем Ивановичем Либаном перед смертью. Благодарим журнал Наследник за возможность разместить эту беседу на нашем портале.

Потомок по материнской линии Святителя Иоасафа Белгородского (о чем он впервые в жизни согласился поведать для журнала "Наследник"), он еще в отрочестве много чего увидел и испытал. Несколько раз ему посчастливилось послужить посошником у Святейшего Патриарха Тихона. Юнгой он прошел на корабле до Шпицбергена, путешестовал по Казбеку, встречался с шаманом на Алтае , исколесил чуть не всю Россию.

Имя старейшего ученого, почетного преподавателя Московского университета имени М.В. Ломоносова Николая Ивановича Либана вряд ли широко известно. Однако и вряд ли найдется филолог в нашей стране, который бы не слышал о нем. Непревзойденный мастер устного рассказа, Николай Иванович в течение 65 лет своего преподавания влиял не только на своих учеников, но и на всех, кто хоть раз слышал его блистательные лекции по древнерусской литературе. Трудно угадать в нем, приближающемся к своему столетию, внешне невозмутимом и уравновешенном, бывшего страстного путешественника и этнографа, до сего дня сохранившего глубокое понимание народной жизни и любовь к человеку из народа.

Главная нота в нем – его московская вкусная речь и раз и навсегда заведенный московский уклад и обиход жизни. Подчеркнуто старинный и в речи, и в манерах, что Николаю Ивановичу чрезвычайно идет, он нисколько не старомоден и находит общий язык и с совсем молодыми людьми. И это оттого, что мир и люди ему интересны. Николай Иванович доброжелателен ко всем без изъятия, потому и круг друзей его широк, и в него входят совершенно разные по устремлениям люди.

– Николай Иванович, Вы где родились?

– Как где? В Москве, в Неопалимовском переулке, крещен в церкви Неопалимой Купины.

– А кто были Ваши папа, мама?

-Сейчас расскажу. С кого начинать: с папы, с мамы? Папа был самый непутевый человек... Уж если он мог вторым браком жениться на девушке, которой было 17 лет!..

– А он кем был?

– Я уже сказал: это был самый непутевый человек. Он окончил шесть факультетов...

– Невероятно! Какая его основная специальность?

– Финансист. Юрист. Одно время он даже был товарищем председателя Крестьянского банка, товарищем председателя Купеческого банка. Он постепенно разорял дворянские банки.

– А сам-то он дворянин?

– Лица, получавшие университетское образование, автоматически удостаивались личного дворянства.

– А где Вы образование получили?

– Первоначальное? Я ведь родился в 1910 году. Так что учился в советской школе. В советской школе, в бывшей женской Хвостовской гимназии. Во время революции научные работники решили сделать для своих детей школу – не единую трудовую, а подобную гимназии. Так что у нас в школе преподавался латинский язык.

– А кто преподавал, не помните?

– Помню. Очень хорошо. Куницкий, например. Преподавал физику.

– А чем он знаменит?

– Учил Леваневского летать по звездам (будущий Герой Советского Союза, участвовал в спасении экипажа "Челюскина" в 1934 году. Погиб во время перелета через Северный Полюс.– Е. Ф.). Он был доктором наук, членом-корреспондентом Академии наук, по-моему. Затем профессор Баев, астроном. Еще помню Елагина, географа, совершившего путешествие вокруг света несколько раз.

– Сколько Вы там учились?

– С первого по седьмой класс.

– Как в старой гимназии, семь классов. А дальше?

– А потом – спецшкола. Вернее, тогда называлось это: спецуклон.

– Куда уклон?

– "Общественно-педагогические курсы". (Смеется.) Это восьмой и девятый классы. Вот и все.

– После окончания школы куда Вы поступили?

– Меня никуда не принимали. Я не был членом профсоюза. Я был безработным. Ходил дрова грузить.

– А мама была жива, когда Вы школу кончили?

– Да. Мама у меня была замечательная. Когда отец умер, первое, что она сделала, – организовала бесплатный детский сад для детей рабочих. Он существовал до 17-го года. А потом ее выгнали из заведующих, сад передали Наркомпросу. И она продолжала работать там воспитательницей. А через пять лет ее выгнали и вообще, потому что комиссии не понравилось, что дети пели что-то вроде: "В лесу родилась елочка..." Ее спросили: она человек религиозный или нет? Она сказала: "Да". И комиссия вынесла решение, что религиозный человек не может воспитывать детей.

– Вы религиозны с детства?

– Да. Дело в том, что семья-то была религиозная. В этой семье была моя бабка, двоюродная или троюродная, я уж не знаю, Александра Дмитриевна Хаецкая, урожденная Себелева. Вот она-то и была заправилой в семье. И когда пришло "безрелигиозное воспитание", она сказала: "Хорошо. Ну, вот, пусть он подрастет. А пока он будет изучать историю у Бахрушина..."

– Как, у самого Бахрушина? Ходили к нему домой?

– Да. Он жил в Денежном переулке, в собственном доме.

– Тот Бахрушин, который создал Бахрушинский музей?

– Нет, его брат, известный профессор Московского университета. А религиозное воспитание я получил в церковной школе протоиерея Георгия Чинова. Она просуществовала до двадцать пятого в Москве, в Мертвом переулке (ныне – в церкви Успения на Могильцах).

– А потом куда делся Чинов?

– Это трагическая вещь! Он был главным бухгалтером, то есть, по-нашему, главным экономистом "Кожтреста". Он был вообще человек очень образованный, владел шестью языками, сам вел переписку со всеми, как теперь говорят, фирмами, которые покупали у нас кожу. Русская кожа – одна из лучших. И в то же время он был настоятелем церкви Успения на Могильцах. Произносил замечательные проповеди. У него-то я и научился говорить. А потом что было с ним? Потом ему предложили снять сан и оставаться на старом месте. Он отказался. Ну, тогда, естественно, его и "сократили". Но это для него был не удар. А вот когда через три года его церковь закрыли, для него это был удар!

– Когда Вы нашли первую работу, как оказались в университете?

– Первую работу я нашел, как уже говорил, на Брянском вокзале, когда грузил дрова и натянул себе грыжу. А потом устроился разнорабочим в типографию "Искры". Я поступал в университет так, между прочим. Нужен был рабочий стаж. Тогда была совсем другая система поступления, чем сейчас. Подавали документы в мандатную комиссию. И мандатная комиссия отбирала, кого можно допустить до экзаменов, а кого нельзя допустить. Так что меня первое время даже не допускали. Не член профсоюза. Не член комсомола.

– Как же Вы все-таки поступили в университет?

– Я не учился в университете. Поступил в пединститут. Таких горевых, как я, было много. У меня в классе был товарищ, Даня Шуб. Жил он трудно, его отец был репрессирован: он был членом "Бунда", очень крупный экономист. Даня ко мне приходит и говорит: "Коля! Ты знаешь, я нашел место, где нас будут учить! Открылся пединститут по повышению квалификации учителей". Я говорю: "Как! Ведь я не учитель". – "Ты ведь все время даешь уроки".

– По каким же предметам Вы давали уроки?

– По литературе, по истории, по географии... Я говорю: "Меня туда не примут". А он: "Не беспокойся. Меня уже приняли. Я студент первого курса и договорился о тебе. Иди к декану Алле Львовне Каплан".

– Хороший человек Ваш Даня!..

– Прекрасный человек! Принес я все документы, которые не были приняты в университете. "Идите, – говорит, – в 68 аудиторию, я внесу вас в списки" Я говорю: "Ка-ак?!" – "Ну, вот так". А потом этот институт повышения квалификации обратили в Московский городской педагогический институт. Сперва он был без всякого имени, а потом ему дали имя Потемкина, понятно?

– А как Вы попали в университет?

– Очень просто. Был там замечательный профессор Ревякин Александр Иванович, он первый обратил на меня внимание. Когда я окончил этот институт, он мне говорит: "Подавайте в аспирантуру, я вас беру". Я говорю: "Александр Иванович! Я хочу в аспирантуру ИФЛИ". Он отвечает: "Хорошо. Я вам напишу рекомендацию". Ну вот, я и поступил в ИФЛИ. А ИФЛИ во время войны влили в университет. Вот как я оказался в университете.

– В годы учения кто больше всех влиял на Ваше мировоззрение, кроме мамы?

– Мама как раз никак не влияла на мировоззрение. На мировоззрение влияла одна из моих школьных учительниц, она же – врач, она же – географ и агроном. Но вообще не удивляйтесь! Для того поколения окончить пять-шесть факультетов – не исключение. Варвара Сергеевна Смирнова. Замечательный человек! Она прошла всю войну 14-го года полковым врачом. Я с ней очень много путешествовал по России: Ярославль, Владимир, Суздаль...

– Путешествовали с какой целью?

– С познавательной – историко-архитектурно-искусствоведческой... Когда я уже окончил школу, нас никуда не принимали. Нужно было странствовать...

– Почему "нужно"?

– Тянуло. Я и Саша Каменский, товарищ, с которым мы вместе играли в футбол, и Игорь Константинов, ученик Варвары Сергеевны Смирновой. Мы обратились к академику Ферсману, Александру Евгеньевичу...

– Просто с улицы пришли и обратились?

– Ну, конечно, пришли и сказали, что нам очень хочется путешествовать – нас привлекает Алтай. Он говорит: "Вот и хорошо. Я как раз тоже начал заниматься Алтаем. А что вы можете делать?" Наглость наша была беспредельна: мы сказали: "Все!" – "Ну, например, что – все?" Я говорю, что могу описать: нравы, обычаи, уклад, флору, фауну. А Каменский мог все вычертить, любил карты: "Могу сделать картографические наброски". Евгений Федорович говорит: "Это очень важно". Игорь сказал, что может рисовать (у него отец был художником-декоратором Большого театра, и он тоже рисовал профессионально). Ферсман говорит: "Ну, прекрасно, больше ничего и не нужно. Вы получите туристические направления, мы вас финансируем немного, настолько, чтобы вам хватило на жизнь; дадим вам сухой паек, крупы, масло,– все, что вам нужно, я вас направляю в Главное туристическое управление. Если особенно будет тяжело, откуда-нибудь телеграфируйте". Вот мы и взяли билеты до Новосибирска, а оттуда до Улалы ехали на таратайках. А здесь нам сказали: "Все. Теперь только верхами". В туристическом бюро нам дали проводника, четырех лошадей и два битюга. Так мы поехали через тайгу.

– Без всяких навыков? Первый раз в жизни?

– Каких навыков? Да, первый раз в жизни. У нас же был замечательный проводник, Аполлон Табакаев. Он когда-то был проводником Кожевникова, знаменитого алтаеведа. Что там страшного, когда такой проводник? Он всюду проведет: там же есть тропы. Тайга страшна для того, кто не знает ее! Тогда ты погиб. А проводник все знает. Как-то мне Табакаев говорит: "Хочешь, я проведу тебя через китайскую границу?" Я говорю: "А зачем мне?" – "В Китай попадешь". Я говорю: "Нет, не хочу в Китай". – "Не хочешь, не надо".

– Николай Иванович! Вы были шалун в детстве?

– Не только в детстве.

– И сейчас продолжается?

– (Грустно) Почти... Маме доктор говорил: "Не волнуйтесь: ангел мальчишкам соломку подстилает, а иначе все б их головы полетели..." И в юности, и в зрелом возрасте... Вы не ласкайте так Вашего мальчика, а то сбежит от Вас, как я сбежал в восьмом классе юнгой на корабль. Мальчишке нужно мужество – я и убежал.

– Как?

– Очень просто. Сказал, что я еду корреспондентом "Пионерской правды", уговорил Женьку Долматовского, чтобы он дал мне такое направление.

– Поэт Евгений Долматовский?

– Да. Ну, а потом, когда я в Архангельск приехал, меня, конечно, никто не брал никуда. А потом какой-то старый матрос мне сказал: "Брось ты эту бумагу! – Он еще энергичнее выразился. – Тебя никто не возьмет с ней. Вон в Мурм á нске нужен мальчишка – поезжай туда". Я кое-как добрался до Мурм á нска. Меня взяли на научно-экспедиционное судно юнгой. Вы знаете, что такое юнга? Мальчишка на побегушках.

– Сколько Вам лет было?

– Четырнадцать или пятнадцать.

– Долго Вы так плавали?

– Я вернулся через год. Там не говорят "плавать" – на воде не плавают, а ходят. Дошел до Шпицбергена. А когда мы вернулись обратно со Шпицбергена в Архангельск, капитан подозвал меня и говорит: "Ну, вот что. Я тебе дам бумагу, тебя примут в школу штурманов дальнего плавания. Понимаешь, как это важно!" Я говорю: "Да-а... я хочу поступать в вуз". – "Плюнь ты на это! Что тебе вуз? Кончишь ты вуз, кем ты будешь? Учителем, бухгалтером? А капитан дальнего плавания – всегда человек". Выписал мне зарплату, что я заработал за это время, и отпустил меня...

– Что ж мама-то Ваша бедная?

– Ну, что? Плакала и молилась.

– И как это в Вас сочеталось – мальчишеские шалости и другая Ваша жизнь? Слышала, что Вы в отрочестве даже служили в церкви вместе с Патриархом Тихоном?

– Да, несколько раз стоял с ним посошник ó м. Посошник – это мальчик, который в стихаре держит посох Владыки. Он служил у нас в церкви Покрова в Левшине и, конечно, никогда никого не брал с собой в помощь, а только двоих иподиаконов.

– Службу-то при всей Вашей подвижности Вы выдерживали?

– Ну, так что? Всему свое место!

– Вы и сейчас тесно общаетесь с молодым поколением – учениками, аспирантами, студентами. Что в них изменилось?

– Да абсолютно ничего.

– И Ваш контакт с молодежью не стал более трудным? Существует же проблема "отцов и детей"...

– Нет. Не труден. И проблемы такой нет. Это иллюзия.

– Разве это не проблема общества?

– Такой проблемы на самом деле в России не существует.

– Считается, что новое поколение мало (а то и вовсе ничего) не читает.

– И раньше по-настоящему немногие читали.

– Какие качества Вы считаете важнейшими, чтобы личность не деградировала, и человек оставался человеком?

– Первое – духовный интерес: это религия, второе – обязательная благотворительность, а третье – труд, конечно.

– Но благотворительная деятельность доступна только имущим.

– Почему же? Благотворительность бывает разная: от масштабных акций богатых людей до насущного куска хлеба. И благотворительность "куском хлеба" – это здорово. Всякая бескорыстная помощь людей друг другу и называется благотворительностью. Каждый человек по мере сил должен заниматься ею – на этом стоит нравственное воспитание. А мы вообще забыли, что такое нравственное воспитание: не ругается дурными словами – вот он и нравственный.

– Чем же все-таки дореволюционная Россия отличалась от нынешней?

– Была идеология в жизни.

– Но в советское время идеология считалась важнейшим двигателем общества.

– В том-то и дело, что в советской России никакой идеологии не было. А эта... Эта не идеология в том настоящем смысле, который я вкладываю в это понятие.

– Значит, глобальные утраты России Вы связываете с утратой подлинной идеологии?

– Да, но сюда входили – как необходимые составляющие – религиозная сторона, философская и национальные традиции. Вот мы сидим с Вами здесь в первый раз вместе с корреспондентом журнала "Наследник" – а как будто век знакомы. Вот это и есть свойство русского человека.

Записала беседу Екатерина Федорова,, доктор культурологии (МГУ им. М. В. Ломоносова) .

PRO DOMO MEA (В защиту моего дома – лат.)