Гибель пастыря

Митрополит Филипп Московский – один из самых почитаемых святых Русской Православной Церкви. Суть его пастырского подвига состоит в смелом обличении властей, переступивших через евангельские заповеди. За это он был лишен митрополичьего сана решением церковного суда, собранного по воле Ивана IV, для которого Филипп стал неугоден. Затем святителя сослали в тверской Отроч монастырь, где он вскоре погиб.

Один из самых загадочных эпизодов в судьбе митрополита Филиппа – конец его земного существования. Источники на этот счет скудны, а в деталях еще и противоречат друг другу. Поэтому целостной и общепринятой картины событий, совершившихся на закате его жизни, просто не существует. Есть несколько версий, по-разному трактующих невеликую по объему информацию.

Главный источник, повествующий о кончине Пастыря, – его Житие.

Оно, в частности, сообщает: в конце 1569 г. Иван IV отправился с опричниками в карательный поход на Клин, Торжок, Тверь, Новгород Великий, Псков, и во время, когда совершался этот поход, прервалась нить земного бытия Филиппа.

На середине похода, примерно в 20-х числах декабря 1569 г., опричное воинство добралось до Твери и нанесло жестокий урон городу. Именно тогда в Отроч монастырь и был отряжен Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский по прозвищу Малюта, один из главных вождей опричнины.

Житие сообщает о чудесном предвидении Филиппа: за три дня до приезда Малюты он уже знал о предстоящей встрече. И промолвил: "Се уже совершения моего подвига время наста". На недоуменные вопросы ближних людей он сказал: "Отшествие мое близ". Готовясь к уходу от земных тревог, Филипп причастился. Ему оставалось только ждать и укреплять свой дух, чувствуя, как усиливается холодное дыхание смерти.

Явился Малюта, "властолюбивый раб" с лукавством "умилне припадая ко блаженному, глаголаше: "Дай, владыко, благословению царю – идти в Новгород Великий". На что сейчас же получил ответ: "К чему ты искушаешь меня и лестию хочешь оправдать (добыть?) Дар Божий (благословение)?" О каком соблазне и о какой лести идет здесь речь? Возможно, Филипп знал, что войско идет на Новгород, чтобы покарать "изменников", среди которых главная роль отводилась архиепископу Пимену – главному его недоброжелателю. Таким образом, Малюта соблазнял его мщением врагу. Но, возможно, автор Жития имел в виду совсем другое. Кто таков инок Филипп, заточенный в провинциальном монастыре? Никто. Бывший митрополит, бывший архиерей, а ныне простой монашествующий старичок. И вдруг к этому старичку является один из влиятельнейших людей царства с нижайшей просьбой благословить царское деяние! Великая честь! Прямое и очевидное признание высочайшего духовного авторитета Филиппа. Слабое сердце, горько сокрушаясь уходом мирской славы, почтения и влияния на великие дела, могло бы дрогнуть от такой почести. Но только не сердце Пастыря.

И вместо благословения Филипп начал читать молитву, готовясь к скорой гибели:

"Владыко, Господи Вседержителю! Прими с миром дух мой и пошли аггела мирна от пресвятыя славы своея, наставляюща мя усердна ко Трисолнечному Ти Божеству! Да не возбранен ми будет восход от начальника тьме со отступными его силами! И не посрами мене пред аггелы Твоими, и лику избранных мя причти, яко благословен еси во веки! Аминь!Как знать, что за судьба ожидала прежнего владыку, будь он сговорчив. Как минимум сохранил бы жизнь. А там, быть может, и вновь возвысился бы.

Но он вместо этого произносит обличительную фразу, именуя "начальником тьмы" самого царя и отступниками – его опричное воинство. Но и это еще не все. Фраза "прими с миром дух мой" означает знание страшного обстоятельства: в случае отказа благословить царя его ожидает смерть. Следовательно, по мнению Филиппа (или в соответствии с тем, что было открыто ему свыше за три дня до приезда Малюты), страшный посланник изготовился к убийству. Можно ли из этого сделать вывод, что Филипп был уверен в причастности не только опричника, но и самого государя Ивана Васильевича к предстоящему убийству? С большой долей вероятности – да... но все-таки полной уверенности нет. Текст для такого вывода слишком лапидарен.

Услышав слова молитвы, Малюта "заят праведного уста подглавием", то есть задушил подушкой. Убийство совершилось 23 декабря 1569 г.

За что опричный вожак погубил старика? Может быть, рассвирепев на него из-за обличительных слов о "начальнике тьмы" и "отступниках"? Не исключено. Однако слова эти произносились не прилюдно, а в келье, и всему действу могли быть разве что случайные и сами того не желающие свидетели. Скуратов – палач опытный, на его душе накопилось столько грехов преступления через заповедь "не убий", что к пресечению чужой жизни он к тому времени должен был относиться не более трепетно, чем к сворачиванию шеи курице... А от чужого прекословия, напротив, должен был отвыкнуть. Так что "убийство в состоянии аффекта" – приговор по "делу" Малюты не столь уж невероятный. Да и само Житие говорит: Малюта свершил свое "хотение", а не повеление Ивана IV.

Но человек, сделавший карьеру при государевом дворе, а значит, не чуждый холодному лабиринту интриг, вряд ли мог обладать подобной эмоциональностью.

Более вероятно другое: если даже сейчас от кратких слов Жития веет подозрением о злой воле самого царя, то как же страшно должно было быть тому, кто мог случайно услышать моление Филиппа! И Малюта прежде заткнул рот своей жертве, дабы исключить такую случайность, а уж потом прикончил ее. Какая бы ни была у него миссия, а слухи о преступлении, совершенном по воле государя, означали бы худший вариант ее провала.

Закончив дело, опричник вышел из кельи и отправился к настоятелю, взяв с собой караульного пристава. С фальшивым возмущением он "обличал" растерянных людей: "Как же вы допустили такую небрежность! В келъе было так жарко, что Филипп умер от этого зноя и угара!" Те стояли, опустив головы, в молчании и трепете.

По распоряжению Малюты срочно выкопали "ров глубок", где и упокоилось тело Филиппа. Погребение его было сделано за алтарем храма Успения Пречистой Богородицы.

После спешных похорон Филиппа Малюта вернулся к опричному войску и продолжил с ним поход.

Житие осторожно отводит подозрение, которое могло сложиться у читателя в отношении царя. В частности, там говорится следующее: узнав о том, что падение Филиппа было предопределено "лукавством" нескольких церковных иерархов, царь разгневался на них и покарал. Многие отправились в ссылку, где умерли или тяжко заболели, либо же обезумели (тут царское наказание смешивается с Господним). Игумен Соловецкого монастыря Паисий оказался в заточении на Валааме, рязанский епископ Филофей лишился сана, а главный противник Филиппа, новгородский архиепископ Пимен, был сослан в веневскую Никольскую обитель. Досталось и караульному приставу, оскорблявшему Филиппа в стенах обители, – Стефану Кобылину-Мокшееву. Его постригли и отправили в Спасо-Каменный монастырь на Кубенском озере, а затем перевели на Соловки. Этот вариант Жития был составлен в начале 1590-х гг., скорее всего, в Соловецком монастыре. Но есть еще один, более поздний. Он возник в XVII в., не ранее 1605 г. Он дает несколько иную картину событий.

"Во злых советах зол воин, свиреп мучитель" Малюта Скуратов услышал от бывшего митрополита не молитву, а иные слова: "Глаголи истину! Твори повеленное тебе (курсив мой. – Д.В.)! Преже бо трех дни пришествия твоего яви ми Господь скончание мое". В этой версии Малюта зарезал Филиппа: пролилась "горсть крови", – что, впрочем, не противоречит и первому варианту, поскольку вонзить в старика нож опричник мог сразу после того, как закрыл ему уста подушкой. Слова же "повеленное тебе" четко указывают на Ивана Васильевича: он убил Филиппа руками Малюты. Ибо не нашлось бы в опричной армии никого другого, имевшего власть отправить Малюту с таким "повелением".

Но и здесь еще нет полной уверенности в том, что Иван IV отдал Малюте прямой приказ об убийстве. Второй вариант Жития – поздний. По сравнению с первой версией он имеет отчетливые следы литературной отделки. Как знать, не добавлены ли новые подробности агиографом произвольно?

Для историка важно следующее обстоятельство: подробности всей истории, связанной с убийством Филиппа, попали в Житие от того самого "случайного свидетеля", тем не менее, оставшегося в живых! Им стал некий старец Симеон... он же бывший пристав Кобылин. Хотя и сообщает ранний вариант Жития о его наказании, но в действительности еще несколько лет Кобылин исправно служил и получал высокий оклад. В чернецах он оказался, попав под подозрение в заговоре. Это произошло около 1573-1574 гг., не раньше. Для установления истины о смерти Филиппа биографические данные Кобылина дают немного. Зато достоверность Жития, составленного через два с лишним десятилетия после кончины святителя, полностью подтверждается. Ведь Кобылин был тогда в Отроче монастыре! И, быть может, он сторожил в момент беседы Малюты с Филиппом келью последнего. Драгоценное свидетельство очевидца сохранило такие подробности, о которых больше никто не знал. Помимо, разумеется, Малюты, имевшего веские причины держать язык за зубами.

Рассказ Жития нельзя подтвердить или опровергнуть свидетельствами летописей – они молчат о кончине святителя Филиппа. Есть несколько невнятных рассказов иностранцев, но они мало что добавляют.

Кое-какие подробности приводит князь-диссидент Андрей Курбский. Вот отрывок из его "Истории о великом князе Московском", посвященной Ивану Грозному: "Рассказывают, что заточил мучитель (царь Иван Васильевич. – Д.В.) епископа (так Курбский именует Филиппа. – Д.В.) в один монастырь под названием Отрочий, находящийся в Тверской земле, и там пробыл он чуть не целый год, как утверждают некоторые, а царь якобы посылал к нему и благословения просил, чтобы тот простил его, а также о возвращении на кафедру. Но тот, как мы слышали, отвечал ему: "Если, дескать, обещаешь покаяться в своих грехах и удалить от себя этот дьявольский полк, собранный тобою на гибель христианам, то есть опричников, иль так называемых кромешников, я благословлю, дескать, тебя и прощу и на кафедру свою, послушавшись тебя, вернусь. Если же нет, да будешь ты проклят в этом веке и в будущем вместе со своими хищными опричниками и со всеми единомышленниками твоими по злу!" И одни рассказывают, что по повелению царя был он задушен в том монастыре свирепым и бесчеловечным опричником, а другие передают, что был он сожжен на горящих углях в одной из любимых крепостей царя, называемой Слободой, что наполнена христианской кровью. Так или иначе, но во всяком случае был он увенчан священномученическим венцом от Христа, которого он возлюбил смолоду и за которого претерпел страдания". Но Курбский был за пределами Московского государства с 1564 г. Следовательно, и он в основном пользовался слухами, чего не скрывает. Порой князь сам начинает сетовать, что не знает доподлинно, как сложилась судьба того или иного заметного человека.... Отсюда, из слухов и домыслов, появляется в его рассказе абсолютно фантастическая версия о царском предложении Филиппу – вернуться в митрополиты Московские. Куда было возвращаться?! В сан к тому времени поставлен был другой человек – как уже говорилось, новым митрополитом стал Кирилл, бывший Троице-Сергиевский архимандрит. И не менее фантастична подробность о сожжении Филиппа в Александровской слободе. Это сказочная деталь, ни на единый процент не достоверная.

Явное убийство человека, который уже не является главой Русской Церкви, но еще недавно был им, – крайне предосудительное действие для светской власти. Перед казнью настоятелей крупных монастырей (в том числе св. Корнилия Псково-Печерского) или, скажем, протопопов Иван Васильевич не останавливался. Бывало, страдали от его гнева и архиереи – так, был травлен собаками зашитый в медвежью шкуру опальный новгородский архиепископ Леонид, а затем его уморили голодом. Но чем кончилось бы открытое умерщвление митрополита или хотя бы прежнего митрополита, можно было только догадываться. Не исключалось, видимо, и массовое выступление против царя.

Исходя из этого, можно с большей или меньшей вероятностью решить вопрос о том, какая из версий о кончине Филиппа является более правдоподобной.

Все разнообразие интерпретаций трагедии, произошедшей в тверском Отроче монастыре, можно свести к трем основным версиям.

В соответствии с первой из них никогда царь и великий князь Иван Васильевич не помышлял об умерщвлении Филиппа. Клеветники из числа неправедных церковных иерархов ложно осудили его и ввергли в заточение. За благословением во время большого опричного похода к нему был отправлен от государя Малюта Скуратов. Прибыв на место, он увидел в келье уже бездыханное тело незадолго до того убитого Филиппа. Изменники, одним из которых был пристав Кобылин, уже сделали свое черное дело... Малюте осталось лишь попенять монастырским властям за нерадение, похоронить бывшего митрополита и доложить царю о смерти достойнейшего человека. Царь, расследовав это дело в подробностях, излил чашу праведного гнева на тех, кто подставил Филиппа под удар церковного суда, то есть на тех же иерархов. Этой версии придерживаются современные сторонники канонизации Ивана IV.

Версия вторая по смыслу прямо противоположна предыдущей. В соответствии с нею Иван Грозный велел прикончить Филиппа и специально для того послал верного палача Малюту. Было ли благословение опричному воинству условием, при соблюдении которого Пастырь мог сохранить жизнь, не было ли – Бог весть. Не исключается и такой вариант, при котором старика непременно убили бы, даже и добившись от него благословения.

Версию третью можно назвать промежуточной. Следуя ей, надо признать, что царь не отдавал приказа убить Филиппа и не хотел ему сделать ничего дурного, хотя и о возвращении на митрополичью кафедру речь также не могла идти. Скорее отправка Малюты была своего рода попыткой примирения. Но своевольный опричник то ли в ярости, то ли опасаясь какого-то дурного исхода своей миссии, то ли испытывая к Филиппу личную неприязнь (было за что), убил его по собственной инициативе, а государю доложил нелепицу о "зное келейном" и угаре... Таким образом, вина в насильственной смерти человека, когда-то возглавлявшего Церковь России, лежит исключительно на свирепом "кромешнике". Царь тут ни при чем. Для начала займемся первой версией.

Автор Жития пишет о "праведном гневе" государя, узнавшего о том, что Филиппа оболгали недружественные церковные иерархи; тогда и на них обрушились царские кары. Этот фрагмент вроде бы позволяет отвести от Ивана Васильевича подозрение в убийстве Филиппа. Но для этого прежде следует проверить его содержание.

Как уже говорилось, рязанский епископ Филофей лишился сана, а главный противник Филиппа, новгородский архиепископ Пимен, был сослан в веневскую Никольскую обитель. Эти свидетельства верны: так и произошло в 1570 г. Более того, бывший казначей рязанского владыки Исаак Сумин тогда же подвергся казни. А Пимен прожил около года в захолустной обители и скончался.

Но есть в этой истории нестыковки. Ученик Филиппа игумен Паисий был не только насильно отправлен в Москву, но затем арестован там с еще десятью соловецкими старцами после церковного суда, но до смерти бывшего митрополита. Все они были разосланы по отдаленным обителям, а самого Паисия действительно лишили сана. Был ли он врагом своему учителю? Удалось ли следственной комиссии, бывшей прежде церковного суда над ним, на Соловках добыть у Паисия и братии свидетельства преступлений Филиппа? Сам митрополит благословил речь Паисия, произнесенную во время церковного суда. Ничто, таким образом, не свидетельствует о предательстве Паисия. Вероятнее всего, гнев царя обрушился на соловецкого игумена не за то, что он оболгал Филиппа, а за то, что не дал требуемых показаний. Он не вступал в сговор с опричниками. И, следовательно, в сознании составителя Жития, писавшего свой текст через много лет после суда и убиения Пастыря, соединились события, имевшие разную почву.

Напротив, член этой следственной комиссии, бывший настоятель московского Спасо-Андроникова монастыря Феодосии Вятка стал в конце 1569 г. архимандритом богатейшей Троице-Сергиевой обители, откуда убрали арестованного опричниками и сведенного в Хутынский монастырь настоятеля Памву. Вот уж против кого, казалось бы, "праведный гнев" должен был разлиться рекой, а вместо этого произошло повышение в церковной иерархии...

Возвращаясь к судьбе новгородского архиепископа Пимена: его судили по обвинению в измене, а не в ложных судебных действиях против митрополита Филиппа. И то, что опричный разгром Новгорода Великого произошел сразу после смерти его, опять-таки дало агиографу почву для художественного осмысления реальности. Он никак не мог быть приближенным Ивана IV, а потому судил о мотивах поступков государя исходя из собственного разумения. Гибель Филиппа и ссылка Пимена оказались в его сознании соединены логикой отмщения за неправедные деяния последнего, в то время как источники сообщают нам всего лишь о хронологической последовательности этих двух событий.

Почему лишился сана Филофей, случайна ли смерть суздальского епископа Пафнутия в 1569 г., отказавшегося подписать заключение комиссии, и по каким причинам подверглись репрессиям другие крупные иерархи Русской Церкви в 1569-1570 гг. (например, был казнен настоятель нижегородского Вознесенского монастыря Митрофан), мы не знаем. Надо признаться честно:

историческая наука не имеет данных, с помощью которых можно четко привязать судьбу этих людей к завершению "дела Филиппа" или "новгородскому изменному делу". Что же касается фактов, приведенных выше, то они опровергают мнение агиографа о "праведном гневе" царя, наказавшего участников церковного суда над Филиппом.

Некоторые детали истории о смерти Филиппа говорят против первой версии. Странно то, что приезд Малюты чудесным образом совпал со смертью Филиппа. Что ж, выходит, никто в монастыре не знал о его кончине, и только явление высокого гостя раскрыло всем глаза? Или же Филипп умер тютелька в тютельку за полчаса до приезда Малюты? Или в монастыре были столь злокозненно хитрые мастера политической интриги, что они постарались удавить бывшего митрополита как раз к приезду опричника, чтобы подставить его, а через него и скомпрометировать и самого царя? Да? Но откуда они знали, что в монастырь отправлен Малюта? Нет ответа. Почему Малюта организовал скоропостижные похороны, если не был виноват в гибели Филиппа и скрывать ему было нечего? Нет ответа.

Наконец, нет никаких данных, свидетельствующих о том, что пристав Кобылин в декабре 1569 г. был замешан в каком-то "изменном деле". Со слов скорбящего о давних грехах Кобылина в Житии записано, что пристав вел себя по отношению к охраняемой персоне оскорбительно и жестоко. Но это еще, допустим, не измена, а обыкновенное свинство. После кончины Филиппа он четыре или пять лет благополучно служил по спискам государева двора и получал солидный по тому времени оклад – 17 руб. В середине 70-х (точная дата не известна) был казнен брат С. Кобылина-Мокшеева, Богдан Кобылин, а также некоторые другие члены этого рода. Источники не сообщают, когда, где и за какие прегрешения их лишили жизни. Значит ли это, что за пять лет до того царский пристав Стефан был изменником? А потом благополучно пережил опалу на Кобылиных и казнь родни, постригся в монахи и дожил до старости...

Чего только не подскажет воспаленное воображение!

Все источники уверенно сообщают об акте убийства, совершенного Малютой, притом в полном согласии между собой, хотя и созданы лицами, независимыми по отношению друг к другу, в разных местах, в разное время и в разных обстоятельствах. А версия об "изменниках", сгубивших Филиппа помимо Малюты, является поздней умственной спекуляцией, опирающейся на вольную фантазию. Ни один текст XVI в. ее не подтверждает – люди того времени относились к истории смерти Филиппа как к очевидному душегубству с очевидным "авторством".

Таким образом, на первой версии можно ставить крест. Слишком уж много в ней неправдоподобного.

Вторая версия находит больше подтверждений в Житии, да и в других источниках.

Но и к ней есть вопросы.

Прежде всего имени митрополита Филиппа нет ни в одном из синодиков замученных в опале подданных Ивана IV. Можно было бы сделать вывод, что царь не поминает того, кого не приказывал убить, но... в этих синодиках нет многих персон, к гибели которых первый русский царь был определенно причастен, – судя по другим источникам.

Есть вопросы и более серьезные. Прежде всего уверенность составителя ранней редакции Жития в полной невиновности царя. А это равнозначно столь же твердой уверенности главного свидетеля – пристава Кобылина – в отсутствии "лицензии на убийство", выданной Малюте самим государем.

Конечно, можно предположить, что Кобылин или же агиограф, записывавший его слова, убоялись писать страшную правду о кровопийственном приказе Ивана Васильевича... но все это также будет из области возбужденного воображения.

Наконец, у всякого преступления есть мотив. Взявшись обвинять Ивана IV, следует четко объяснить, какой у царя имелся мотив к тайному убийству Филиппа. И тут возникает неприятная коллизия. Все причины, по которым мог быть отдан такой приказ, лежат в области иррациональной: то ли умственная хворь, то ли маниакальная злоба. Конечно, существует немало людей, ставивших царственному "пациенту" диагноз с дистанции в несколько сотен лет, объявлявших его безумцем, буйно помешанным, тупым кровожадным злодеем и т.п. Тогда, разумеется, можно утверждать, что царь, смертельно обиженный обличительными словами Филиппа и не удовлетворенный "слишком мягким" результатом церковного суда, в припадке патологической злобы решился истребить своего неприятеля. Или поставить его в положение выбора: полное благословение опричнине либо немедленная смерть... Да только таким диагнозам цена невелика. И такие рассуждения фактами подтвердить невозможно.

Филипп, лишенный сана и сосланный в невеликую провинциальную обитель, Ивану IV был уже не страшен. Всякого влияния на дела он лишился. Обличения же его, брошенные публично, воротить назад, сделать незвучавшими, никто не мог. Они сделали свое дело. Столп христианской истины утвердился. Убийство Филиппа их никоим образом не перечеркивало. И, значит, твердого мотива для его совершения назвать не получается.

Наконец, версия третья.

Был ли у Малюты Скуратова мотив для убийства, если он не получил приказа от царя?

Был, и не один. Выше уже говорилось об этом.

Похороны, совершенные в спешке, говорят о желании Малюты скрыть следы убийства на теле бывшего митрополита. Если бы у опричника было прямое и ясное распоряжение: "Убей!" – чего бы ему бояться? Современный историк В.А. Колобков, изучавший обстоятельства гибели Филиппа, пишет о страхе за свою карьеру, который мог испытывать Малюта, когда разыгрывал перед настоятелем спектакль насчет кончины Филиппа от "зноя" и "угара".

Но ведь несанкционированное убийство Филиппа могло дорого стоить Малюте... Как мог опричник, хотя бы и столь высокого ранга, решиться на столь дерзкое деяние без указания свыше? А мог.

Вот и агиограф, составивший раннюю версию Жития, считает так же. По его мнению, преступление свершилось "хотением" Малюты.

И тут открывается самое страшное и самое некрасивое обстоятельство смерти Филиппа. Был ли у Малюты хотя бы один шанс из ста убедить царя в полной своей невиновности? В том, что старик просто задохнулся или угорел точнехонько перед сиятельным приездом Малюты? Государь Иван Васильевич всю жизнь свою провел среди политических интриг, его опыт по этой части превосходил все, что только мог представить себе опричник Скуратов-Бельский. И если даже сейчас, по прошествии без малого четырех с половиной столетий, утверждение о мирной смерти Филиппа не вызывает ни малейшего доверия, то тогда, по горячим следам, у политика с головы до пят оправдания Малюты не удостоились бы ничего, кроме насмешки. Нельзя же врать столь неправдоподобно... Допустим, Малюта уверил царя в смерти Филиппа от рук каких-то гипотетических изменников... Но если бы это ему удалось, тогда малую тверскую обитель перерыли бы от подвалов до куполов с крестами, взяли всех подозрительных лиц и отправили бы на плаху добрую половину. Но никто никаких изменников в Отроче монастыре не искал.

Вывод: царь знал, что убил Малюта.

И не наказал его.

Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский по прозвищу Малюта благополучно прожил еще несколько лет и лишился жизни лишь в январе 1573 г., во время штурма ливонской крепости Пайда. Последние годы его биографии не омрачились ссылкой или опалой. Малюта процветал. Весной 1572 г. в большом русской походе он занимает пост второго дворового воеводы. О такой должности прежде, по худородству своему, он и мечтать не мог. Ее, по устоявшемуся обычаю, занимали родовитые аристократы, самые сливки московской служилой знати. И Малюте она могла достаться лишь из величайшей милости государевой в виде величайшего исключения. После гибели Малюты царь дал по его душе колоссальный вклад в 150 руб. – больше, чем по душам собственных дочерей. Жена Малюты получила большую пожизненную пенсию... Одним словом, хорошо жил убийца Филиппа, да и семья его ни в чем не нуждалась. Никакого прижизненного отмщения за эту смерть опричник не получил. Знать бы, как его душой распорядился Господь на том свете!

Отдавал Иван IV приказ уничтожить Филиппа или не отдавал, доподлинно установить до сих пор не удалось. И, возможно, никогда не удастся. Но отношение царя к убийству прежнего митрополита видно по тем благодеяниям, которыми осыпан был душегуб. Нужно ли здесь еще что-либо комментировать?