Иерихонские трубы

Сорокадневная гора

Возле гостиницы Московского Патриархата, где я живу в Вифлееме, завязался разговор с одним русским священником откуда-то из Европы. Узнав, что завтра я еду к Горе искушения, он напутствовал: "По одному не ходите. В разговоры не вступайте. С арабами там надо поосторожней. Мы от ребят-попрошаек едва отделались: требуют деньги. А когда не даёшь, кричат: "Вот я вырасту и тебя зарежу!" В общем, не ходите, дети, в Африку гулять.

Застращанный, в автобусе по дороге на Иерихон вглядываюсь в мелькающие кой-где шатры бедуинов. Быть может, как раз их далёкие предки избили и ограбили на этой дороге несчастного путника, о котором рассказывал в Своей притче Христос и которого спас, отнеся в гостиницу, милосердный самарянин. Кстати, где-то здесь, у "Кровавой" дороги на пригорке, находится и та самая гостиница, где пострадавший путник на полном пансионе доброго самарянина лечился. Конечно, все понимают, что это не та же самая гостиница – всё-таки две тысячи лет прошло – но довольно и того, что она – на том же самом месте, как рассказывает предание. Здесь, на Святой Земле, часто именно так и почему-то легко не замечать этого; ведь понимаешь, что в этом мире лишь Господь один и тот же всегда, а всё земное подвержено ветрам и войнам. К этим двум разрушительным стихиям сегодня нужно добавить, пожалуй, ещё одну – цивилизацию.

Бедуины считают себя потомками Авраама, так же пасут овец и, подобно нашим цыганам, предпочитают вести кочевой образ жизни. Но ставят свои палатки сейчас в основном возле дорог, от ближайшей электролинии бросают подводку и ставят спутниковые антенны – телесериалы завоевали этот независимый народ. А армия туристов в какой-то мере развратила: теперь хлопотливому делу выращивания овец и варке брынзы они часто предпочитают заработок на туристах. Возле шоссе то и дело встречаешь скучно жующих жвачку верблюдов под седлом и яркой попоной – желаешь прокатиться или сфотографироваться – пожалуйста, только плати. А дети бедуинов научились профессионально побираться.

* * *

Сорокадневная гора – та самая, где Христос после крещения у Иоанна Пророка 40 дней подвизался в пещере. На вершине её дьявол искушал Христа, предлагая Ему все царства мира и славу их, если Он поклонится лукавому. Это было последнее, самое сильное третье искушение – обладанием, властью. Но Христос ответил демону словами из Ветхого Завета: "Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи". После чего дьявол исчез, а ко Христу приступили ангелы и служили Ему. Вот поэтому её ещё называют Горой искушения.

Находится она недалеко от города Иерихона. Когда подъезжаешь – выглядит высоченной, обрывистой, и потому, наверное, некоторые мои спутники решают воспользоваться фуникулёром, таким подвесным вагончиком на канате. Он доставит их прямо наверх. Там есть кафе, в ожидании группы можно с комфортом испить кофе.

В чём смысл подъёма нашего на Сорокадневную гору, туда, где дьявол искушал Иисуса? Если Святая Земля, как о ней говорят святые отцы, это Пятое Евангелие, то, очевидно, и наше путешествие – попытка прочитать его. А если Евангелие это распростёрто географически, тогда, наверное, "читать" его следует не только глазами, но и ножками? Тогда в чём смысл фуникулёра? Можно ли считать это чем-то вроде популярного на Западе Евангелия в комиксах?

Цивилизация своими удобствами сильно расслабила, разнежила человека, но пока что у русских это относится больше к глазам, чем к телу. Издали подъём на гору действительно кажется невозможным, но, как говорится, глаза боятся, а руки (в данном случае ноги) делают. Не спеша змейкой поднимаешься по тропке, бормочешь какую-нибудь молитовку, острые камушки хрустят под ногами. Кстати, никаких попрошаек-бедуинов. Самым большим искушением для меня оказалось тут не замечать разбросанные вдоль тропы фантики, бутылки, коробки, батарейки. Старался смотреть вверх – туда, где к склону живописно прилепился греческий монастырёк. Он находится примерно на полпути к вершине, это и есть цель нашего пути. Главная его святыня – пещера с камнем, на котором молился Христос. На самой вершине горы – стены недостроенного из-за революции русского монастыря и развалины древней церкви. Но туда мы не идём. Выше монастыря – почти отвесные склоны, испещрённые пещерами, словно ласточкиными гнёздами. Видно, что в некоторые из них по самой кромке пропасти ведут тропки: соскользнёт нога с камешков – и чтоб приземлиться живым, нужен парашют. Какие паломники ходят там? И не смотрят ли они на наше восхождение по благоустроенной тропе так же, как мы – на подъём фуникулёром?

* * *

Оказываемся в стенах монастыря, и охватывает ощущение аскетической простоты и лёгкости. Примерно то же я испытывал в старинных русских обителях. Роспись в часовне, где находится камень Спасителя, поразительно напомнила мне фрески Дионисия в Ферапонтовом монастыре – такие же одухотворённые и прозрачные и потому кажутся словно бы незаконченными. Над камнем установлена плита – это престол, здесь каждый год Великим постом совершает богослужение Иерусалимский Патриарх. Рядом церковка Благовещения Пресвятой Богородицы. Ещё одна удивительная параллель со старой Русью: иконы расставлены на длинных полках вдоль стены. Ведь и у нас так когда-то было: прихожане перед богослужением в храме расставляли свои иконы, принесённые из дома, и молились на них. Уходя домой, забирали. Эти полки – предшественники нынешних иконостасов.

Я вот что подумал: ведь такая традиция заставляла человека совершенно по-другому воспринимать своё участие в совместной молитве. Да и дисциплинировала: за каждой иконой закреплялось на полке своё место, и чуть что, не придёт человек на службу, и там, где должны стоять его иконы, – пустота. Нехорошо. Впрочем, это я с современными понятиями о церковной дисциплине тут мечтаю, а прежнему русскому человеку, может, такой внешней дисциплины и не требовалось.

...Навстречу нам из одной из многочисленных келий (я насчитал их 14) вышел игумен – ветхий деньми старец. Наш проводник монахиня Иустиния громко здоровается с ним и поясняет нам:

– Ему 75, плохо слышит. Сорок лет уже подвизается тут. Ну, Ирина, так как, останешься здесь? – обращается матушка к одной из паломниц. – Хоть на год-два.

– Я бы с радостью, да духовник не благословит...

– Всем предлагаю, никто не хочет оставаться, – улыбается монахиня.

– То есть это вы всерьёз? – спрашиваю.

– Конечно. Греки и с визой обещали помочь, если найдётся православный, желающий тут подвизаться. А то старцу уже тяжело одному. Вон сколько келий, и все пустые.

– Он совсем один?

– Один пожилой бедуин помогает ему.

– Монах? – с удивлением переспрашиваю я.

– Да нет, какой там. Работает за оплату. Слава Богу, хоть не ворует. Покупает продукты в городе, привозит воду.

Этого улыбающегося помощника я увидел через минуту моющим туалет. За время поездки он стал единственным представителем свободного племени бедуинов, которого я повстречал. Совсем нестрашный.

* * *

Приложившись к камню Спасителя, выхожу на балкон, нависающий над пропастью: здесь высота 15-этажного дома. Если голова не закружится, смотреть на Иорданскую долину можно бесконечно долго. Где-то далеко, у горизонта, тускло поблёскивает Мёртвое море. А внизу, у начала нашей тропы, видна лавка арабов, у которых можно попробовать свежеотжатого гранатового сока. Хозяин непременно расскажет тебе, что гранаты у него – лучшие во всей Палестине. "В Иерусалиме только вид, а у меня – вкус!" По крайней мере отчасти это справедливо: дело в том, что здесь, на отметке 250 метров ниже уровня океана, совершенно особый микроклимат для вызревания фруктов. Далее тянутся плантации фиников и апельсинов, принадлежащие этой большой арабской семье. Ещё далее белеют многочисленные теплицы – или как их тут называют? – ведь они предназначены не столько оберегать овощи от лёгких январских ночных заморозков, сколько спасать от зноя: летом температура на солнце поднимается выше 50 градусов. Ещё дальше – городок Иерихон. Вот туда-то сейчас и лежит наш путь.

Иерихон

Иерихон, ныне напоминающий скорее большую деревню, – один из самых древних городов в мире. Ещё за семь тысяч лет до Рождества Христова здесь стояла крепость, охранявшая броды через реку Иордан.

Название города у нас на слуху, потому что в русском языке прижилось выражение "иерихонская труба" – так говорят про ужасно громко и противно говорящего человека... А восходит оно к библейскому эпизоду, когда войско израильского вождя Иисуса Навина шесть дней ходило вокруг Иерихона, трубя в священные трубы, на седьмой день издало оглушающий клич, стены рухнули и город пал. Не уцелел никто из его жителей, вдобавок Иисус Навин проклял этот город и предсказал, что тот никогда не будет восстановлен. Так и случилось. Дорога на Новый Иерихон ныне проходит мимо кургана с развалинами старого города, видно, что там ведутся раскопки. Впрочем, хотя уже многие десятилетия в Иерихоне копают, учёные всё сомневаются, то ли это "проклятое" место.

Иерихон, как и большинство городов на Святой Земле, арабы именуют по-своему, и его название можно было бы перевести как "василёк" или "базилик". Да, тот самый, хорошо нам известный базилик, душистое растение с фиолетовым оттенком. Оно является символом города. Но на самом деле символом города можно без натяжки назвать дерево сикомора, или, как его ещё называют, ягодичное дерево. Эта разновидность фигового дерева с несъедобными ягодками высаживается для того, чтобы давать обильную тень.

Вот на это-то дерево и вскарабкался евангельский сборщик налогов Закхей, чтобы увидеть Христа. Дерево, вернее, то, что от него осталось, сейчас находится на территории греческой церкви, под крышей небольшой часовенки – на него можно только посмотреть. А прикоснуться можно к другому дереву, тоже сикоморе, закрывшей своими ветвями весь церковный двор. При виде его становится понятно, как мог вскарабкаться на такое дерево низкорослый Закхей – это совсем нетрудно.

Туристы, разумеется, стремятся залезть на дерево и запечатлеться на нём, церковные служители бдят, а предприимчивые арабы предлагают свои услуги. "Вот? Руски – нет дэнег? – недоверчиво качает головой торговец. – Это не бывайт!"

* * *

В Евангелии от Луки так передаётся встреча Иисуса с Закхеем: "Иисус, когда пришёл в это место, взглянув, увидел его и сказал ему: Закхей! Сойди скорее: ибо сегодня Мне надобно быть у тебя в доме. И он поспешно сошёл и принял Его с радостью".

Эта самая фраза Господа + ДНЕСЬ ВЪ ДОМУ ТВОЕМЪ ПОДОБАЕТЪ МИ БЫТИИ + высечена на доме в центре Иерихона, что принадлежал некогда Закхею и где тот принял Иисуса. Ныне дом принадлежит русскому монастырю. (Конечно, речь идёт о том же самом месте, но не о строении.) Старенький отец Серафим – скромный-скромный батюшка – благословил нас, а гостеприимные насельницы пригласили на чай. Пока он готовился, мы имели возможность погулять по монастырскому саду между пальм, лимонов и роз, вместе с павлинами и псом без ушей и хвоста, которого приютили монахини.

И снова – поразительное ощущение обволакивающего умиротворения, едва заходишь во дворик с шумной городской улочки. Командировку сюда на послушание монахини из Горнего монастыря в Иерусалиме воспринимают как поездку в санаторий. Кстати, здесь же неподалёку расположена дача Иерусалимского Патриарха. Для дач это место было облюбовано из-за благодатного климата ещё в далёкой древности. Известно, что в Иерихоне располагалась дачная резиденция Ирода Окаянного, того самого, что приказал убить вифлеемских младенцев, – здесь у него были дворцы, ипподром, бани и т.п.

Наверное, есть какая-то закономерность в том, что такие места, суть которых – сам покой, предшествуют чему-то оглушительно-трагическому. Ведь именно отсюда начал Иисус Своё последнее восхождение (в прямом и духовном смыслах) в Иерусалим, на смерть.

Внезапно точно ножом разрезало воздух: с высоченного минарета почти напротив монастыря через громкоговорители оглушительно закричал муэдзин. Я вздрогнул – вот уж воистину иерихонская труба – и взглянул на сидевшую рядом матушку Иустинию: на её лице ничего не отразилось. Иерихон, как и Вифлеем, – это территория Палестинской автономии, здесь большинство – арабы-мусульмане. Отношения между русскими насельницами и местным населением хорошие, возможно, потому, что они практически не пересекаются. Всё же я не удержался, спросил матушку:

– Как вы переносите эти регулярные душераздирающие вопли?

– Привыкла, – пожала плечами м.Иустиния. – Даже пользу в них нахожу: напоминают, что надо и нам моли...

...Конец фразы я не расслышал, потому что снова оглушительно закричал муэдзин.