Христос Спаситель и еврейская революция. Часть 2

Чудо воскресения Лазаря усилило разделение, а вместе с тем и опасение Синедриона за революционное единодушие дотоле покорного им народа: было чего опасаться.

Пока Господь, обесценивая земные надежды Израиля, обещал верующим вечную жизнь только на словах, это не могло увлечь многих, а многих, напротив, отталкивало от Него, как несбыточное обещание. Народ ищет Иисуса на месте насыщения пятью хлебами и, не найдя Его, с недоумением садится во вновь пришедшие с того берега лодки и с удивлением находит Его в Капернауме, куда невозможно было прийти раньше, ибо лодок с вечера ни одной не осталось. "Равви, когда Ты сюда пришел?"

Господь не отвечает на их вопрос, но упрекает их: "Вы ищете Меня не потому, что видели чудо, но потому, что ели хлеб и насытились. Старайтесь не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную, которую даст вам Сын Человеческий" и пр. Это не укор за чревоугодие: ведь вчера еще народ, увлеченный слушанием Божественных словес, забыл о насущном хлебе, последовав за Христом в пустыню. Нет, Господь не доволен тем, что у них на уме опять земное, временное – восстание против римлян, военные приготовления и прочее, что все равно окончится смертью, как и победоносное шествие их предков чрез пустыню. "Отцы ваши ели манну в пустыне и умерли; хлеб же, сходящий с небес, таков, что ядущий его не умрет" (Ин. 6, 49, 50). До этих слов иудеи все еще не теряли надежды убедить Христа сделаться для них вторым Моисеем – Предводителем и спрашивали: "Что нам делать, чтобы творить дела Божии?", ссылаясь на чудесное водительство Моисея, и прибавляли: "Господи, подавай нам всегда такой хлеб" ибо тогда успех восстания будет обеспечен. Но дальнейшие слова Христовы о духовном хлебе и о жизни вечной совершенно обезнадежили горячие головы иудеев, и даже многие из учеников Его потеряли в Него веру (ст. 64), "отошли от Него и уже не ходили с Ним" (ст. 66). Видно, что тогда же отошло от Христа сердце Иуды и Он сказал: "Не двенадцать ли вас избрал Я, но один из вас диавол" (ст. 70). Решительное значение сего события доказывается и следующим стихом, на который толкователи не обращают должного внимания. "После сего Иисус ходил по Галилее, ибо по Иудее не хотел ходить, потому что иудеи искали убить Его" (7, 1). "После этого", т. е. после этой беседы, бывшей в Капернауме Галилейском. Очевидно, о ней было донесено в повстанческую ставку, т. е. в Синедрион, как впоследствии и о воскрешении Лазаря (11, 46), и там решили разделаться с новым Пророком, призывавшем народ на иной путь жизни, как они разделались и с Иоанном Крестителем (Мф. 17, 12; Мк. 9, 13), отвечавшим на вопросы народа: "Что нам делать?" – указаниями чисто нравственного характера и не поддерживавшим его шовинистических надежд (Лк. 3, 7, 8 и 11).

Насколько клерикальная и даже народная вражда против Спасителя начала теперь принимать деятельный (активный) характер, это ясно видно из дальнейших деяний и словес Христовых. Когда братья Его зовут на приближавшийся праздник кущей, он говорит им о ненависти к Нему мира и приходит в Иерусалим не явно, но как бы тайно (Ин. 7, 7, 10); но, придя и возбудив благоговейное удивление народа к Своему учению, Он не стесняясь и, по-видимому, без явной причины говорит: "За что ищете Меня убить" (ст. 19). Слова эти были настолько неожиданны, что "народ сказал в ответ: не бес ли в Тебе? кто ищет Тебя убить?" (7, 20). Однако как бы в подтверждение слов Христовых вскоре "искали схватить Его", сперва в народе (ст. 30), а потом нарочито присланные слуги фарисейские (ст. 32); но никто не возложил на него рук (ст. 30). Последнее выражение (ст. 8, 20) имеет более существенный смысл, чем это кажется с первого взгляда. В другой статье ("Лобзание Иуды") мы поясняли словами Пятикнижия, что законом Божиим, коим управлялся иудейский народ, воспрещено было осуждать кого-либо без ответственных доносчиков, которые, обвиняя в чем-либо человека, должны были возложить на его голову свои руки и после смертного приговора первые бросают в него камни (Лев. 24, 14; Втор. 17, 4-7). Этого-то никто не взялся выполнить над Спасителем, ибо донос клеветнический строго карался по закону: он подвергал доносчика той участи, которую он готовил для своей жертвы (Втор. 19, 19). Читайте историю Сусанны и двух старцев (Дан. 13), жены, взятой в прелюбодеянии (Ин. 8), осуждения Стефана архидиакона, наконец, суда над Самим Господом Иисусом Христом и над апостолом Павлом в Синедрионе, и вы увидите, что нелегко бывало врагам правды обходить этот мудрый закон.

К чему же хотели придраться враги Христовы, пытаясь Его теперь арестовать? Конечно, они не могли предъявить ему обвинений в нежелании участвовать в восстании; поэтому они, видимо, возвращались к старому – к исцелению Христом расслабленного в день субботний, хотя это исцеление, совершенное в Иерусалиме, предшествовало чудесному насыщению в Галилее, куда Господь беспрепятственно тогда удалился из столицы, сказав иудеям обличительную речь по поводу их ропота на исцеление. И если теперь, по возвращении из Галилеи, Спаситель снова оказался принужденным оправдывать совершенное в субботу исцеление, то, конечно, по той причине, что это событие, как совершенное без свидетелей, вероятно, толковалось Его лживыми врагами в качестве обыкновенного лечения и могло служить для недобросовестных людей предметом обвинения в нарушении субботнего покоя, которое по закону Божию, данному чрез Моисея, каралось смертью (Чис. 1, 33). Спаситель всегда победоносно опровергал попытки Его в нарушении субботы, когда совершал исцеления в этот день и повергал в стыд обвинителей при общем одобрении Его слов народом (Лк. 13, 17; ср.: 14, 4-6). Но в настоящее время, когда стало ясно, что Иисус Христос не сочувствует задуманному восстанию, злоба Синедриона и иерусалимских фанатиков-революционеров достигла такой степени, не имея возможности открыть действительную причину своего ожесточения, опять поднимают дело об исцелении расслабленного; но Господь хорошо разумел, в чем действительная причина их вражды, и потому, сказав еще два слова о законности исцелять в субботу страдальцев (Ин. 7, 22-24) и препобедив новую попытку фарисеев обвинить Его в нарушении закона по делу о женщине, взятой в прелюбодеянии, на другой же день после Своего прихода в Иерусалим снова обращает слово к жаждавшему политической свободы народу иудейскому и говорит ему о той высшей, духовной свободе, которую принес Он на землю Своим учением. В этот день, как и накануне, народ колебался между верою и ожесточением сердца (7, 31; 8, 30). Искреннее слово Спасителя, Его убежденная исповедь о Своем послушании Отцу, Который послал Его, – все это вливало святую веру в сердца слушателей, но они не могли оторвать своих сердец от излюбленной мечты о восстании против римлян под руководством ожидаемого Мессии, об истреблении всех своих врагов и о покорении себе всего мира, основывая эти надежды на ложном толковании 7-й главы пророка Даниила и иных пророчеств. Такое, и только такое, понимание тогдашней настроенности слушателей Христовых поясняет нам уместность и последовательность тех слов утешения, которые простер Господь к этим уверовавшим в Него людям. Слова же эти были такие: "Если пребудете в Слове Моем, то вы истинно Мои ученики и познаете Истину, и Истина сделает вас свободными".

Раньше о свободе никакой речи не было: Господь отвечает на тайные мысли и желания слушателей. Но ответ этот не понравился толпе. "Ему отвечали: мы семя Авраама и не были рабами никому никогда, как же Ты говоришь: сделаетесь свободными?" Был ли этот вопрос провокационным с целью вызвать Спасителя на упоминание о римском иге, как после вопрос о динарии и оклеветание Христа пред Пилатом в том, будто он называет Себя Царем и не велит платить дань Кесарю (Лк. 23, 2), когда угрожали и самому Пилату доносом на него Кесарю (Ин. 19, 12), или здесь обнаружилась только крайняя ненависть к римскому игу, которого народ не хотел признавать как факт? Возможно, что здесь было то и другое. Юридически еврейский народ, как и большинство народов, влившихся в Римскую империю, имел автономию, которую римское правительство старалось урезывать (Ин. 11, 48), а иудейская революционная теократия старалась расширять (Ин. 18, 30, 31); при таких условиях настроение народных масс бывает раздвоенное: между собою люди плачутся на свое порабощение, но, если им со стороны укажут на их подчиненность, они начинают гордо говорить о своей автономии и о своем равноправии с покорившим их племенем. Так именно чувствовали и говорили еще недавно жители Финляндии о своих отношениях к России. При подобном раздвоенном настроении людей прежде всего отсутствует искренность, и вот, думается, в чем причина того, что Господь как бы неожиданно начинает обличать своих собеседников в сатанинской лживости, называет их сынами лживого диавола и лжецами (8, 55), снова (ср., 6, 49, 50), обещая уверовавшим в Него блаженное бессмертие взамен земного царства (8, 51). Но тогда беседа окончилась только охлаждением народа к Спасителю, а теперь, когда окончательно выяснилось, что Он ни во что ценит политическую свободу и вообще все блага временной жизни человека и народов, Его собеседники, вдвойне раздраженные еще и прямыми укоризнами против себя, берутся уже за камни, чтобы забросать ими Учителя.

В этой беседе, нужно сказать, с особенною ясностью сказалось противопоставление христианской, нравственной свободы свободе политической в словах, которые в большинстве толкований остаются непонятными; но они более чем понятны в нашем изъяснении смысла сей беседы. Вот эти слова: "Раб (каковы суть иудеи) не пребывает в доме вечно: сын пребывает вечно. Итак, если сын освободит вас, то истинно свободны будете" (8, 35, 36). Истинная свобода, противовес мнимой, есть свобода нравственная, христианская, в которой и христианин пребывает вечно, и народ, сохраняя ее, пребудет вечно в доме Отца Небесного вместе с Его Сыном, т. е. в Церкви Христовой, и даже здесь, в земле обетованной, откуда рабы греха, хотя они и семя Авраамово (8, 37), могут быть изгнаны и заменены другим народом или народами, как это и было, согласно другому предсказанию Спасителя (Мф. 21, 43; Лк. 19, 43, 44), и притом именно тогда, когда они надеялись утвердить свободное еврейское царство при Веспасиане и Тите. Понятно, что подобные предостережения вызывали злобу шовинистических революционеров. Однако последовавшее затем исцеление слепорожденного опять пробудило в Него веру, и хотя дальнейшие беседы Христа снова возбудили у иудеев попытку забросать Его камнями, но число верующих умножалось (10, 21, 42), и распря между искателями Царства Небесного и царства земного все усиливалась в народе и даже между фарисеями (Ин. 7, 12; 9, 16; 10, 19).

Глава II

Чудо воскресения Лазаря усилило разделение, а вместе с тем и опасение Синедриона за революционное единодушие дотоле покорного им народа: было чего опасаться. Пока Господь, обесценивая земные надежды Израиля, обещал верующим вечную жизнь только на словах, это не могло увлечь многих, а многих, напротив, отталкивало от Него, как несбыточное обещание (6, 58-60; 8, 52).

Но поразительное чудо воскресения четверодневного мертвеца с такою ясностью подтвердило Христовы обетования вечной жизни верующим в Него и настолько могло удовлетворить их Христовою верою, что они не только исполнились этою верою, как свидетельствует Иоанн (11, 45), но и уготовали Ему торжественную встречу в Иерусалиме, тогда как апостолы убеждали Его не ходить в Иерусалим, но наконец послушали слова Фомы: "Пойдем и мы умрем с Ним" (11, 16). Но этот же народный восторг был причиной смертного приговора над Спасителем в Синедрионе.

К сожалению, толкователи обыкновенно понимают этот приговор в смысле совершенно противоположном его действительному значению. Когда многие из иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в Него, а некоторые из них пошли к фарисеям и сказали им, что сделал Иисус, тогда первосвященники-фарисеи собрали совет и говорили: "Что нам делать? Этот Человек много чудес творит. Если оставим Его так, то все уверуют в Него, – и придут римляне и овладеют и местом нашим и народом" (11, 47-48).

Недальновидные толкователи находят здесь опасение Синедриона пред римлянами в том смысле, будто последние могут принять начинающееся христианское религиозное движение за бунт и окончательно поработить себе Иудею. Но римляне не были так тупы. Они, напротив, старались в лице Пилата спасти Христа от иудейской злобы, зная, "что предали Его из зависти" (Мф. 27, 18). "Разве я иудей?" – спрашивал Христа Пилат в ответ на Его вопрос: "Твой народ и первосвященники предали Тебя мне; что Ты сделал" (Ин. 18, 35). Не того боялся Синедрион, вынося смертный приговор Спасителю, что римляне сочтут христиан за революционеров, а обратного: боялся, что под влиянием Спасителя народ совершенно охладеет к поддерживаемому Синедрионом революционному направлению, перестанет даже вести оппозицию римским захватам и римляне беспрепятственно уничтожат иудейскую автономию и цивилизацию, что не удалось Антиоху Епифану благодаря восстанию маккавеев. Вот почему они, нисколько не подвергая сомнению подлинность чуда над Лазарем и прочих чудес Христовых, готовые признать Его невинность, враги Христовы согласились с роковым приговором Каиафы и "с этого дня положили убить Его" (11, 53). Их именно тревожило умножающаяся вера во Христа. "Первосвященники же положили убить Лазаря, потому что ради него многие из иудеев приходили и веровали во Иисуса" (12, 10. 11), а когда совершился торжественный вход Господень в Иерусалим, "фарисеи говорили между собою: видите ли, что не успеваете ничего? весь мир идет за Ним" (ст. 19). В чем они не успевали? Очевидно в попытках остановить чествование грядущего Господа (Лк. 19, 39) и в подготовке народного восстания. При сем торжественный вход Господа во Иерусалим не только не возбудил никакого беспокойства у римлян, хотя и "потрясеся весь град" (Мф. 21, 10), но он и по существу был совершенно антиреволюционным, мирным, как олицетворение чисто духовной власти, чуждой не только насилия и оружия, но и всякой роскоши в осуществлении слов пророка Захарии (Зах. 9, 9): "Ликуй от радости дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима: се Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной. Тогда истреблю колесницы у Ефрема и конец в Иерусалиме, и сокрушен будет бранный лук; и Он возвестит мир народам и владычество Его будет от моря до моря и от реки до концов земли.". Это пророчество, столь явно исполнившееся на царственном входе Господа в Иерусалим (Мф. 21, 5; Ин. 12, 15), было столь же чуждо воинского, революционного духа, как и само предсказанное им событие, и вполне понятно, что враги Христовы, развивавшие вооруженное восстание против римлян, чувствовали, что почва под ними готова поколебаться, и решили во что бы ни стало погубить Спасителя, хотя это было не так-то просто по библейским законам, как мы видели выше.

По прямому смыслу закона, на который мы указали, необходимо было, чтобы два или три свидетеля возложили руки на главу обвиняемого и заявили определенно, в чем его обвиняют. До сего дня никто не решался это сделать, несмотря на старания фарисеев и Синедриона. Кроме того, народ был в подавляющем большинстве на стороне Иисуса Христа. Раздосадованные притчею Христовою о злых виноградарях, священники и старейшины "старались схватить Его, но побоялись народа" (Мк. 12, 12), тем более что во время спорных собеседований Христа с фарисеями "множество народа слушало Его с услаждением" (ст. 37). Все это было уже после входа Господня в Иерусалим. Отсюда видно, что обнаружившаяся пред лицом Пилата перемена народного настроения произошла не в продолжение пяти дней, как обыкновенно говорят в проповедях, а в срок более краткий. Насколько он был краток, мы скоро узнаем, а теперь упомянем о том, что еще в среду страстной седмицы враги Христовы "боялись" расположенного к Нему народа, ибо в сей день Иуда "обещал и искал удобного времени, чтобы предать Его им не при народе" (Лк. 22, 2-6). Все же этим заявлением предателя одно затруднение арестовать Спасителя было наконец устранено: свидетель нашелся. Понятно, что "они обрадовались и согласились дать ему денег" (ст. 5). Предатель, стало быть, нужен был им вовсе не для того, чтобы указать, где Иисус уединяется с учениками: проследить за 12 человеками в городе легко было им через своих собственных слуг, но по закону библейскому они не имели права взять Христа без доносчика, а по законам римским не могли казнить Его без утверждения Игемона, а следовательно, без предварительного ареста. Иуда исполнил обещание, но не вполне точно: он не решился возложить руки на голову Учителя, а заменил этот обряд поцелуем, заявив предварительно страже и фарисеям: "Кого я поцелую, Тот и есть; возьмите Его и ведите осторожно" (Мк. 14, 44). Вот почему Господь сказал: "Иуда, целованием ли предаешь Сына Человеческого" (Лк. 22, 48); этот поцелуй был не указанием того, кто из предстоящих есть Иисус, ибо Его знали или все, или многие бывшие с Иудой, – нет, целование его было обрядом, необходимым для ареста обвиняемого. Но обряд был неточный, и, может быть, потому воины не сразу решались наложить руки на Спасителя, пока Он Сам не помог им, предварительно повергнув их на землю силою Своего духа. "Кого ищете?" – "Иисуса Назорея". – , "Это Я"... "Тогда воины и тысяченальники и служители иудейские взяли Иисуса и связали Его" (Ин. 18,4-15).

Господь приведен на суд к первосвященнику ночью вопреки закону, а доносчик, мучимый совестью, скрылся и вскоре после того удавился. Опять затруднения: производить суд без свидетелей, предавших обвиняемого суду. Закон Божий гласит: "По словам двух или трех свидетелей должен умереть осужденный на смерть: не должно предавать смерти по словам одного свидетеля. Рука свидетелей должна быть на нем прежде всех, чтобы убить его, а потом рука всего народа" (Втор. 17, 6, 7). При сем оговаривалось: "Разыщи, исследуй и хорошо расспроси" (Втор. 13, 14). Враги Христовы знали, что и теперь народ на Его стороне, и понимали, что им приходится брать на себя по этому ужасному делу большую ответственность, и потому нарушать требование закона они вдвойне боялись. Книга Деяний подтверждает нам, что первосвященники и фарисеи боялись, "чтобы их не побили камнями" (Деян. 5, 26), и они пеняли ученикам Христовым: "Хотите навести на нас кровь Того Человека" (ст. 28).

Однако личная месть, злоба и зависть, а еще более забота об излюбленном революционном плане, над которым они работали, брали верх. За неимением свидетелей они по закону должны были бы отпустить Иисуса Христа (Лк. 22, 68), но были далеки от такого намерения и уже вопреки закону сами стали искать свидетелей, т. е. лжесвидетелей, о чем особенно ясно говорят евангелисты Матфей (26, 56-61) и Марк (14, 55-59). Иоанн упоминает и о том, что на первом допросе первосвященник Анна сам начал спрашивать Иисуса Христа об Учении Его и об учениках Его, и когда Господь напомнил ему, что обвинять Его должны другие, то воин ударил Его по лицу, хотя Спаситель указывал именно на требование библейского закона. Ср. незаконный допрос Христа у Пилата (Ин. 18, 34) и апостола Павла в Синедрионе (Деян. 23, 1-5). Остальные три евангелиста повествуют, что утомленные безуспешным опросом лжесвидетелей судьи Христовы, вопреки закону, сами стали требовать от Него, чтобы Он сказал, считает ли Он Себя Христом Сыном Божиим. Господь не отвечал, пока Каиафа не повторил вопроса с заклятием. Тогда Спаситель ответил, но прежде объяснил Свое молчание: "Если скажу вам, не поверите; если же спрошу вас, не будете Мне отвечать и не отпустите Меня" (Лк. 22, 67-68).

Однажды Господь спрашивал фарисеев: чей сын будет Мессия, и когда они ответили – Давидов, то Он спросил их: как же Давид называет Его Господом и пр., на что они ничего не хотели ответить (Мф. 22, 42-46). Теперь Он, вероятно, желал бы их спросить: о каком Сыне Человеческом, грядущем к Богу на облаках небесных, говорит Даниил? Однако, уверенный в том, что не получит на вопрос ответа, Господь говорит о сем уже в утвердительном смысле: "Отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силу и грядущего на облаках небесных" (Мф. 26, 64). Это почти буквальные слова Даниила: "Видел я в ночных видениях, вот, с облаками небесными шел как бы Сын Человеческий, дошел до Ветхого днями и подведен был к Нему. И Ему дана власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили Ему; владычество Его – владычество вечное, которое не прейдет, и царство Его не разрушится" (7, 13-14). Кто, кажется, смел бы обвинять Учителя за приведение слов Священного Писания? – Но первосвященник притворился, будто не замечает здесь древнего пророчества, и разыграл сцену священного негодования, как человек, услышавший будто бы хулу. Синедрион единогласно приговаривает Спасителя к смерти, допустив нарушение закона и в самом способе ведения допроса, и в самой квалификации мнимого преступления, ибо иудеи относили то пророчество к Мессии, причем ожидали Его как обыкновенного человека, который удостоится такого прославления, почему Господь должен был убеждать Никодима, что человек никогда такой славы не сподобится, потому что "никто не восходил на небо, как только Сшедший с небес Сын Человеческий, сущий на небесах" (Ин. 3, 13). Если же иудеи надеялись, что Мессия сподобится такой славы, будучи просто человеком, то в чем же богохульство, если предстоявший пред ними в виде человека Иисус Христос относит эти слова к Себе? Они могли не соглашаться с Ним, утверждать, что эта слава суждена другому человеку, но усматривать хулу в словах, взятых из священной пророческой книги, можно было, только представившись забывшим, откуда эти слова заимствованы; так и сделали Каиафа и весь Синедрион. Мы же остановились на этом событии Христовой жизни, чтобы еще раз показать, в каком строгом согласии с ученем библейского закона Он поступал и учил и как, следовательно, нелепо мнение, будто Синедрион был убежден, что Спаситель был народным революционером и нарушителем закона. Тем и другим был сам Синедрион, как это выясняется из всего предыдущего и выяснится еще определеннее из последующих событий, сопровождавших Христовы страсти.

Продолжение следует...