Язык – речь – слово в духовной литературе (размышления педагога-словесника). Часть 1

Слово Божие, лежащее, по словам евангелиста Иоанна, "в начале" всего сущего, явилось инструментом творения и нашло отражение в человеке – создании разумном и словесном. Человек и определяется в духовной литературе как "животное словесное", "тварь словесная" – одушевленное Божие творение, наделенное даром разума и слова:

"Человек есть вещь дивная, велия и прекрасная, дивно от предивнаго Бога осуществованная,... от души невещественныя и от плоти вещественныя пречюдне сложенная. Человек – преизрядное Владычне создание, яко всесвятыма и неописанныма рукама Божиима сплесканное, тако всесвятым и животворяшим дуновением Его оживленное. Человек – предизбраннейшее живущее, елико добротою живота, силою двизания и благолепием чювствования изобилно украшенное, толико светлостию словесньства и ясностию разума пребогато сияющее" (Слово о человеце. Рукописные речи при обучении риторике учеников Выговской литературной школы. Начало XVIII века).[1]

Идеями величия человека как существа, наделенного способностями мыслить и говорить, начинаются лучшие отечественные учебники, обучающие "словесным наукам". Н.Ф.Кошанский, учитель Пушкина в Царскосельском лицее, вдохновляет учеников, приступающих к изучению риторики и словесности, следующим рассуждением: "Ничто так не отличает человека от прочих животных, как сила ума и дар слова. Сии две способности неразлучны; они образуются вместе, взаимно и общими силами ведут человека к совершенству, к великой, небом ему указанной цели".[2]

Однако подобно тому, как с первородным грехом человеческая природа соединяет антонимические божественное и дьявольское начала, столь же антонимична будет оценка языка и словесных поступков человека. Поэтому, с одной стороны, сияет всесовершенное Божественное Слово (именно оно для христианина будет "речевым идеалом"), с другой стороны, языку и человеческому слову будет даваться оценка как "неудержимому злу, исполненному смертоносного яда" (Иак. 1, 26; 3, 5-10). Устремление человека к Богу требует совершенства словесного. Словом "уподобляется человек Богу, имеющему свое Слово. Слово человеческое подобно Слову Божию" (Св. Игнатий Брянчанинов). [3] Конечно, святитель имеет в виду долженствование: подобие не означает равенство, но сходство и устремление к уподобляемому. Там, где слово человеческое НЕ подобно Слову Божию, проявлена греховная человеческая природа, а грехи, как правило, будут словесно-речевые – от "языка" и "уст".

Раскрыв "Молитвослов", увидим, что грехи имеют обычно словесную природу, ибо каждое из согрешений либо прямо указывает на "слово" (злословие, прекословие), либо связано с речевым действием (как осуждение или укорение), либо через недолжные страсти соединено со словом (каковы гнев и ненависть):

"Согрешил: осуждением всех людей – живых и мертвых, злословием и гневом, памятозлобием, ненавистью, зло за зло воздаянием, оклеветанием, укорением, лукавством, леностью, обманом, лицемерием, пересудами, спорами, упрямством, нежеланием уступить и услужить ближнему; согрешил злорадством, зложелательством, злосетованием, оскорблением, надсмеянием, поношением и человекоугодием". [4] Из других согрешений также выделяются "речевые": празднословие, смехотворство, соблазнительное поведение с желанием нравиться и прельщать других, оскорбление, раздражение и осмеяние, непримирение, вражда и ненависть, прекословие и т.д.

Насколько ограничен этот пространный ряд? Можно ли привести его в систему? Что противостоит этим "темным" словам? Этот ряд "грехов" реально ограничен текстом, в котором одни понятия встречаются чаще, а другие реже. Он приводится в систему соотносящихся между собой качеств и поступков, иерархия которых выстраивалась не раз в духовной литературе как перечень грехов (пороков, страстей) и добродетелей. Поэтому и всякий практический анализ применения языка и слова, речи и уст будет содержать в себе и гимн языку, и осуждение.

Язык и словесная способность приобретают теперь ту двойственную противоположность, которая будет свойственна всему, что касается до человека. Язык может стать и добром, и злом, и благом, и несчастьем. Антонимические оценки языка (слова, речи, уст) пройдут через все роды, виды и жанры словесности, но содержательные и стилистические качества этих оценок будут существенно различаться в зависимости от философско-этической позиции авторов. Различными будут степень глубины оценки и стилистическое качество попыток рассматривать языковую действительность, но мысль о том, что "язык есть самый благодетельный и самый вредный орган у человека"[5] пронизывает все сентенции о нем.

Этот материал требует не только прояснения, но и систематизации. Ответить необходимо, по крайней мере, на следующие вопросы: где искать материал для раскрытия этой темы? Как организовать словесное обучение, воспитать человека, умеющего пользоваться словом? Какие науки занимаются практическим воплощением идей словесного воспитания, подготовки человека, умеющего владеть словом?

Термины язык, речь, слово, уста нередко употребляются в духовной литературе как синонимы. Во всяком случае в духовной литературе язык, слово, речь, уста обычно понимаются в значении инструмента (орудия) человеческого общения, передающего мысли и связующего нас друг с другом ради взаимных контактов. Человеческое слово – инструмент для создания единомыслия и единосердечия.

Если Слово Божие есть инструмент творения мира, то слово человеческое есть инструмент организации любой совместной деятельности. Очевидно, что наша жизнь приобретает либо божественную, либо греховную окраску в зависимости от того, каким становится наше слово (язык, речь, уста). Архиепископ Сергий Пражский пишет: "Наше слово ослабляется нашей греховностью и не приходит в жизнь полным звуком. Только отсеянное от греха слово является в полной силе, так как оно соединено тогда со Словом, сотворившим мир. Наше слово, исходя из тайников нашей души, неослабленное в своем исхождении греховностью, в силе потенциального добра, находящегося в нас, попадая во вне, несет в себе добро и свет, поскольку оно соединено с источником света Богом-Словом. Оно воплощается."[6]

Опыт словесного образования и воспитания лежит в основе формирования личности. Вот почему так важно разобраться в опыте, накопленном тысячелетиями духовного развития человечества, правильно оценивая достижения дохристианской речевой педагогики (фольклор, античность) и трезво представляя картину современной словесности, осложненной новыми "речевыми технологиями", как жизни человека в слове. Увидеть во всем этом историческом движении Промысел Божий, покорившись ему и направив человеческую волю к творческому созиданию совершенной личности – в этом вера и надежда сегодняшнего педагогического движения. Становление личности неотделимо от слова как основного инструмента передачи знания, воплощения мысли, чувства и воли, средства взаимообщения учителя и ученика.

Созидание мира через активную словотворческую работу представлено в опыте теории именования, смысл которой состоит в создании действительности посредством правильного и адекватного именования предметов. Краткое выражение этой формулы: "если имя дано верно, то дело повинуется". Эта формула характерна как для западной цивилизации (см. диалог Платона "Кратил"), так и для восточной (Конфуций). Наиболее совершенное ее выражение – в начальных строках Священного Писания, где замысел, Слово Божие и деяние объединены формулой "И сказал Бог". Сказанное Творцом воплощается в образе совершенного мира – так осуществляется классическое единство замысла, слова и деяния.

Сотворенный "по образу Божию" человек "нарекает имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым" (Быт 1, 27; 2, 20) – и его деяния в этот момент совершенны, поскольку сделаны до первородного греха. Падение и изгнание из рая означают для человека и лишение совершенной словесной способности. Слово становится свидетельством и носителем греховности, более того, его основным выразителем.

Материал, касающийся всесторонней оценки слова – языка – уст, требует в педагогических целях не столько прояснения, сколько систематического и выразительного описания. Так, современному педагогу представляется достаточно понятной и ходячей мысль о значении и роли языка, но он не находит (а учебники не дают) греющих и вдохновенных мыслей о Слове. Возникает эта ситуация, конечно, вследствие отсутствия обращения к опыту духовной литературы и духовного образования в целом. Между тем, языковое и духовное образование едины. Язык и формирование языковых способностей человека готовят выражение духовной сущности человека. Духовное образование как взращение в человеке образа Божия, пользуясь средствами языка, обрабатывает и создает в ученике его внутреннюю, религиозную, возвышенную сторону, формирует его дух и душу.

Результат современных педагогических деяний в сфере воспитания языка и духа бывает различен. Если при обучении язык представляет собой механический набор правил орфографии, орфоэпии и пунктуации ("выучил – и забыл"), набор склонений и спряжений, плохо ассоциируемый с практикой речи, то у среднего выпускника наших школ и университетов возникает сомнение относительно самой необходимости в языковом обучении.

Начала вульгарного отношения к языку и слову – в непонимании их практической ценности и духовной природы. Практическая ценность языка должна объясняться ученику с позиции всеобщности языка, охватывающего все сферы человеческой деятельности. От того, как человек владеет языком – инструментом организации деятельности – зависит и результат конкретной деятельности, и благополучие существования в целом.

Первоначальные дохристианские оценки языка и слова имеются в фольклоре как форме культурно-ценностных высказываний, которые народная память сохраняет как ценностную и руководящую к действию. В десятках образных выражений народная мораль фиксирует антонимичность оценок языка. С одной стороны, язык опасен ("язык мой – враг мой", "с коротким языком жизнь длиннее"), неумеющий пользоваться языком попадает в сложные ситуации (поэтому "лучше захромать на ногу, чем на язык"); с другой стороны, именно владение языком обеспечивает в жизни практический успех: "язык – стяг, дружины водит", "языком – что рычагом", "язык до Киева доведет" и т.д.

В фольклоре речь идет о достижении практического (обычно личного) успеха. С позиций обыденной морали это – начало языкового образования, и каждый человек постигает эти сведения еще в детстве. Затем (пользуясь этими правилами ежедневно и ежечасно!) человек как бы забывает о правилах речи, хотя именно ими организуется и проверяется всякая его деятельность. Общие правила ведения речи распространяются на все ситуации обыденной жизни и группируются в нескольких смысловых группах: соответствие мысли – слова – дела ("Сначала подумай – потом говори", "Сказано – сделано"); правила речевых отношений (основываются на вежливости: "доброе слово лучше мягкого пирога"; говорят о соблюдении темы беседы: "я – про сапоги, а ты – про пироги", требуют правильного выслушивания: "язык – один, уха – два, раз скажи – два раза послушай" и т.д.); вычленяются правила для слушающего и правила для говорящего. Эти правила впервые были систематизированы академиком РАО Ю.В. Рождественским.[7]

Фольклорные правила речи оказываются значимыми и фундаментальными для всех последующих видов словесности. Так правило, соответствия мысли, слова и дела будет одинаково значимо для всех видов речи и для всякого человека, какой бы профессии он ни был. Исторически известна формула "слова и дела", политики постоянно укоряют друг друга расхождением в соответствии слов и дел. Наиболее простой пример современен: "Если сказал, что при невыполнении своих обещаний "ляжешь на рельсы", ложись..." Но если говорить серьезно, то та же формула "мысль – слово – дело" неоднократно зафиксирована в православной молитве: "Господи, умом ли или помышлением, словом или делом согреших, прости мя".

Возможна систематизация правил и суждений о языке, зафиксированных в текстах Священного Писания. Наметим контуры этой систематизации через анализ фрагментов Ветхого и Нового Заветов. Предлагаемый анализ правил речи считаем возможным назвать религиозной этикой речи, поскольку духовная мораль, выраженная в этих текстах, будет говорить о нормах и рекомендациях в обращении с языком.

Религиозная этика речи создает свои построения не на основе практической морали, радеющей об интересах личного успеха, а на основе духовной морали, которая предполагает организацию духовного единства всех людей, установления мира, любви, прощения, терпения, великодушия. Взгляды на мир и принципы поведения человека оказываются другими, ценностными оказываются другие категории, которые, может быть, и звучали в практической морали, но были только "лично" выгодны. В религиозной морали все направлено на личность другого человека – "ближнего твоего", которого необходимо чувствовать "как самого себя" в неложном стремлении ко всеобщему союзу любви и всепрощения, единомыслия и единочувствования.

Анализ текстов Ветхого Завета возможно начать с "Книги притчей Соломоновых", где изложена этическая система взглядов на поведение человека вообще и речевое поведение, в частности. При этом сама проблематика "языка" или "уст", встречаясь в трети всего корпуса притч, находится как бы в стороне; отношение к "языку" как инструменту выражения страха Господня, мудрости и истины необходимо разглядеть в общей доктрине религиозного текста. В основе любого рассматриваемого ниже текста будет лежать не самодостаточный взгляд на язык, а православно-философская концепция взглядов на мир, место человека в мире, ценностные качества человека (то, что называется замечательным словом "добродетель"). Только уяснив эти философско-этические позиции, следует переходить к правилам самой речи, словесного убеждения, языковых поступков.

Последовательное прочтение "Книги притчей" показывает, как обращение к философии ("мудрости") постоянно соединено с действиями в языке. Одно как бы не существует без другого. Многообразие ситуаций, образно описанных в притчах, ведет к тому, что множество сентенций будут повторяться, однако богатство образов требуется для того, чтобы обратить читателя к целостной и непеременяемой системе взглядов.

Почитаем "притчи Соломоновы" глазами педагога, комментирующего текст на уроке современной риторики (словесности, русского языка или литературы – этот материал достаточно широк в своем педагогическом применении):

"Блажен человек, который снискал мудрость, и человек, который приобрел разум, – потому что приобретение ее лучше серебра, и прибыли от нее больше, нежели от золота" (3, 13-14). Обращение к мудрости, внимание к внутренней стороне человека, чистоте его сердца имеет прямое отношение к языку, является основой дальнейших рассуждений. Мудрость – основа красноречия. Практическая польза духовных наставлений – не сиюминутна, как от "золота", но вечна.

"Больше всего хранимого храни сердце твое, потому что от него источники жизни. Отвергни от себя лживость уст и лукавство языка удали от себя" (4, 23-24). Чистота сердца дает человеку жизнь, долголетие, опору в существовании. "Лживость" и "лукавство" дают жизнь лишь "на мгновение". Антиномия истины и лжи, идущих от "языка", будет постоянно обсуждаться в разных сентенциях.

"Сын мой! внимай мудрости моей и приклони ухо твое к разуму моему, чтобы соблюсти рассудительность, и чтобы уста твои сохранили знание" (5, 1). Кроме многократного возврата к мудрости здесь и обучение искусству слушать (речевое качество), и результат такого "внимания": ты приобретешь "рассудительность", а "уста твои" – знание. Рассудительность как искусство говорить и "знающие" уста основываются на мудрости.