Бог снова и снова открывается нам через наше же убожество

"Павел, раб Иисуса Христа, призванный Апостол, избранный к благовестию Божию, которое Бог прежде обещал через пророков Своих, в святых писаниях, о Сыне Своем, Который родился от семени Давидова по плоти и открылся Сыном Божиим в силе, по духу святыни, через воскресение из мертвых, о Иисусе Христе Господе нашем..." (Рим.1,1-4).

С этих торжественных слов начинается послание апостола Павла к Римлянам – к той первохристианской общине, которая существовала в самом центре тогдашней Вселенной, Экумены, в том городе, куда, по преданию, ведут все дороги. Апостол говорит о том кто он и в чём состоит его служение – он напоминает адресатам своего послания о том, в чём состоит служение его апостольства: это благовестие Божие, то есть проповедь Иисуса Христа – Мессии, предсказанного пророками, чьи свидетельства открыты в писаниях Ветхого Завета. Этот Мессия – потомок царя и пророка Давида (линии родства чётко прослеживаются в евангелиях от Матфея и Луки – см.Мф.1, 1-16 и Лк.3, 23-38), – не был простым человеком: как свидетельствует апостол, он " открылся Сыном Божиим в силе, по духу святыни " – то есть, через воскресение из мёртвых, через явленные в Нём силы, через самый дух Его проповеди, в Нём ясно открылись сила и слава Божества. Не настолько ясно, чтобы это стало достоверным научным знанием (и это надо чётко понимать – истины веры не научны по самой своей сути, поскольку научная аргументация есть своего рода принуждение, а вера, то есть доверие, Богу требует свободы), но так, чтобы верой Его могли во спасение принять те, чьи сердца открыты для истины. В этом напоминании и состоит смысл апостольского приветствия, однако обратим речь наша пойдёт о другом – почему апостол делает акцент на том, что Иисус именно "открылся" Сыном Божиим?

Здесь надо понять разницу между нашим восприятием Божественного Откровения и тем, как его принимали современники апостолов. Древний мир смотрел на божественное снизу вверх – как муравей, быть может, смотрит на человека, стоящего возле муравейника. Где-то там, далеко или близко, ходили боги и титаны, пребывая в постоянной череде симпатий и антипатий, поближе к человеку были духи мест, деревьев, источников и тому подобного, однако человек обречён был проскальзывать "между ног" всей этой мощи – как насекомое пытается лавировать между стеблями растений и лапами более крупных существ. Такое виденье было свойственно отчасти даже богооткровенной ветхозаветной религии – вспомним пророка Давида, вопрошавшего " то что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его ?"(Пс.8,5). Человек воспринимал непредсказуемо и свысока обнаруживающие себя божества, как неизбежность – мучительную неизбежность "стихий мира"(Кол.16,20): как щепку в бушующем море божественных страстей и возмущений. Отсюда, собственно, и родились понятия фатума и фортуны: благоволение божеств случайно и непредсказуемо, и лишь неумолимый ход событий являет тебе то, что замыслили о тебе боги. Неважно , какой ты – важна лишь суровая поступь богов, сотрясающая землю: это дрожание или двигает тебя вперёд, или отбрасывает назад. А может и обратить в небытие. В любом случае человек не ценнее той тины, из которой создан богами и выхода из этой порабощённости миру нет – как в известном фильме "Матрица": мир нашего восприятия – сон, за которым стоит ужас полнейшего ничтожества и рабства.

И вот, среди этих муравьёв-насекомых является Некто. Само Его существование взрывает привычную для человека картину мира – оказывается, Бог не где-то в далеке. Это не далёкий Зевс или титан, а человек, во всём подобный нам, "кроме греха" (Евр.4,15) – то есть, само воплощение Сына Божьего показывает насколько близок нам Отец. Вернее, Бог открывается нам как Отец, благодаря воплощению и явлению Сына. Это – совершенно иное понимание божества и совершенно иная религиозность. Более того, сам факт явления Бога в людях в силе и славе – чудесен, ведь нет никакой лестницы снисхождения, никаких эманаций, никакой цепочки воплощений и богов – в людях является вся "полнота Божества телесно"(Кол.2,9). Причём является не в высоких и сильных, не в богатых и славных, а "немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное"(1Кор.1,27) – Сын Божий открылся в бедности и уничижении (вспомним слова прор. Исайи: " Господи! К то поверил слышанному от нас, и кому открылась мышца Господня? Ибо Он взошел пред Ним, как отпрыск и как росток из сухой земли; нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, который привлекал бы нас к Нему. Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лице свое; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его "(Ис.53,1-3))

То есть неважно кто ты и какое место ты занимаешь в обществе, не важно здоров ты или болен, умён или простоват, нищеброд с вокзала или рафинированная бизнесвумен, рокер или скрипач-виртуоз, выпускник МГУ в третьем поколении или гастарбайтер, вынужденный бросить семью и отправиться за тридевять земель на заработки – Бог с тобой и откроется в тебе по благодати (см.ап. Иоанна: " Смотрите, какую любовь дал нам Отец, чтобы нам называться и быть детьми Божиими !"(1Ин.3,1)), если ты сам открылся для Него верой и доверился Ему. Раб или свободный, богач или неоплатный должник – для всех открыто Его Царство! И залог этого – Сам Христос, открывшийся Сыном Божиим. Собственно говоря, именно поэтому проповедь апостолов была чужда догматизирования и системности – они проповедовали Христа распятого и воскресшего: это само по себе было вестью освобождения. Человек, принявший апостольское свидетельство, видел, что "стихии мира", рабом которых он себя мнил, ничтожны и нет ничего кроме Христа – всё в Нём: "в нём живём, и движемся, и существуем" – "жизнь – Христос, а смерть – приобретенье"(Флп.1,21). Нет гигантов, нет титанов, нет их тяжёлой поступи, нет никакой "Матрицы" – есть любящий Бог, который Сына своего отдал в жертву за наши грехи, а теперь держит нас в Своих любящих ладонях. Человеку открывалась богозданная простота мира, в которой путь человека виделся прямым и светлым – остаётся лишь, взяв Христа за руку, встать на этот путь в Крещении и идти по нему, принимая все скорби и лишения, болезни и немощи, как соучастие в Кресте Господнем!

Нам такое виденье не даётся легко – наше восприятие Христа иконографично: мы уже видим и мыслим Его в силе и славе так, как Он отражён на святых образах. Благородные лики, ясные краски, красивые ниспадающие ризы, нарочитая торжественность, предельная открытость всего сокровенного (отображающая суть и смысл происходившего) – всё это влияет на наше восприятие и момент откровения Сына Божьего "в силе, по духу святыни" оказывается смазанным – Христос оказывается не среди нас, а над нами, снова как бог или титан: мы восхищаемся Его подвигом, но Он – снова далеко. Снова приходится подниматься куда-то ввысь, карабкаясь по лестнице закона, которым "не оправдается никакая плоть"(Гал.2,16). А ведь Он никуда не уходил и не уйдёт из нашей среды – пусть Он вознёсся, но при этом, где двое или трое из нас с верой собраны во имя Его, там и Он явится во славе. В этом и состоит смысл Евхаристии – собираясь во имя Христово и принося по Его заповеди хлеб и вино, мы оказываемся в инобытии: лицом к лицу с Сыном Божиим – Он снова и снова открывается нам через наше же убожество. Поэтому и надлежит пребывать в "молитве и преломлении хлеба" как можно чаще – через это изображается в нас Христос (см.Гал.4,19).