"Слово о полку Игореве" и книга пророка Иеремии

Для сознания древнерусских книжников было характерным толковать исторические события и поступки князей через призму Священного Писания, поскольку все происходит Божественным Промыслом, а княжеская власть воспринималась как Богом данная. "Яко же рече Исайя пророк: "Тако глаголеть Господь: "Князя азъ учиняю, священни бо суть, и азъ вожу я (их)"", – замечает автор "Повестей о житии Александра Невского". В его представлении и оценке "воистину бо без Божия повеления не бе княжение" Александра Ярославича![i] Но если княжеская власть дана Богом, то как само собой разумеющееся, и княжеское служение – это мирское служение Богу. Сводилось оно к защите Отечества (княжества), Православной веры и своего народа. Практически так поступали правоверные князья в домонгольский период, почему именно из их среды было наибольшее число святых Древней Руси.

И сам Александр Ярославич руководствовался этой аксиомой, принимая судьбоносное решение выступить против шведских рыцарей: "Боже хвальный, праведный, Боже великий, крепкий, Боже превечный, основывавый небо и землю и положивы пределы языком, повеле жити не преступающе в чюжую часть (выделено мной. – А.У.)... Суди, Господи, обидящим мя и возбрани борющимся со мною, приими оружие и щитъ, стани в помощь мне"[ii]. Александр Ярославич выступил на защиту "своей части" – своего княжества, Богом ему данной власти.

Священное Писание, по которому должны жить православные князья, запрещало завоевательные походы. Князь обязан защищать пределы своей земли, но не завоевывать чужие. Образец такого сосуществования был положен сыновьями праведного Ноя после потопа. И об этом можно было узнать из "Повести временных лет", в которую был помещен рассказ о них из Священного Писания: "По потопе трие сынове Ноеви разделиша землю... Симъ же Хамъ и Афетъ, разделивше землю, жребьи метавше, не преступати никомуже въ жребий братень, и живяху кождо въ своей части"[iii]

Для истинного православного человека, князя или воина, это была аксиома. Бог дает князьям власть (т.е. землю, княжество), и потому никто из людей не должен покушаться на нее: "Богъ даеть власть, ему же хощеть; поставляеть бо цесаря и князя Вышний, ему же хощеть, дасть. Аще бо кая земля управится пред Богомъ, поставляеть ей цесаря или князя праведна, любяща судъ и правду, и властителя устраяеть, и судью, правящаго судъ. Аще бо князи правьдиви бывають в земли, то многа отдаются согрешенья земли; аще ли зли и лукави бывають, то больше зло наводить Богъ на землю, понеже то глава есть земли".[iv]

Отправляясь в поход против половцев в апреле-мае 1185 г. Новгород-Северский князь Игорь Святославич преследует совершенно иные цели: "Хочу бо, – рече, – копие приломити конець поля Половецкаго,... а любо испити шеломомь Дону"[v]. Или же, как говорят бояре великому князю киевскому Святославу: "Се бо два сокола (Игорь и Всеволод Святославичи. – А.У.) слетеста съ отня стола злата поискати града Тьмутороканя, а любо испити шеломомь Дону"(С.19).

И в одном, и в другом случаях речь идет об одном и том же: Игорь Святославич предпринял поход не оборону своего княжества, как прежние князья, а далеко за его пределы – в степь половецкую! Вот почему с особым смыслом звучит в "Слове о полку Игореве" рефрен: "О Руская земле! Уже за шеломянемъ еси!" (С.13)

Почти двести лет, со времени принятия христианства, Русь не знала завоевательных походов. Поход Игоря – исключение, а потому и вызвал целых три произведения: "Слово о полку Игореве", и две самостоятельные летописные повести. Только еще одно событие, спустя еще двести лет, так же вызовет к себе интерес и три литературные произведения. Это – Куликовская битва. О ней напишут летописную повесть, "Сказание о Мамаевом побоище", и "Задонщину". Примечательно, что последняя будет ориентироваться на художественную систему "Слова", но будет строиться как противоположность ему, в том числе и по основной теме – оборонительном походе московского князя Дмитрия Ивановича...

Этот неблагочестивый поход Игоря Святославича вылился из княжеских межусобиц, на которые указывает "Слово": "...Рекоста бо братъ брату: "Се мое, а то мое же". И начяша князи про малое "се великое" млъвити, а сами на себе крамолу ковати" (С.17).

Что поход Игоря и Всеволода Святославичей не честен свидетельствует в "Слове" и киевский князь Святослав, обращаясь к князьям: "О моя сыновчя, Игорю и Всеволоде! Рано еста начала Половецкую землю мечи цвелити, а себе славы искати. Нъ нечестно одолесте, нечестно бо кровь поганую пролиясте" (С.20).

Раньше исследователи не обращали особого внимания на слова великого князя, что "кровь поганую" можно и нечестно пролить! Одно дело, защищая свои земли, свое Отечество от набегов половцев, – тогда это будет честная битва; другое дело – уподобляясь им, делая такой же набег[vi]...

Святослав указывает и на причину, побудившую князей выступить в этот поход: "Ваю храбрая сердца (этого у них не отнимешь. – А.У.) въ жестоцемъ харалузе скована, а въ буести закалена" (С.20). Сам автор неоднократно величает Игоря как "буего Святъславича", а Всеволода называет "буй туром".

Прежде, воспринимая поход Игоря как защиту Русской земли от Половецкого поля и обращая внимание на храбрость русских воинов, в толковании слова "буесть" медиевисты ограничивались понятиями "отвага, горячность, запальчивость". Прежде всего, конечно, – "отвага". Но в Древней Руси это слово с таким положительным оттенком употреблялось крайне редко. Гораздо чаще – в негативном значении "заносчивость, дерзость, необузданность". Например, в Лаврентьевской летописи под 1096 г.: "О, Владычице Богородице, отыми от убогого сердца моего гордость и буесть, да не възношюся суетою мира сего".

Обращает на себя внимание, что "буесть" в этой молитвенной просьбе следует за "гордостью" – гордынею, первейшим и наисильнейшим грехом.

Именно гордыня и стремление к славе и повела Игоря Святославича в этот завоевательный поход: "Нъ рекосте: "Мужаимеся сами: преднюю славу сами похитимъ, а заднюю си сами поделимъ!"(С.21).

По гордыне своей захотели молодые князья похитить "преднюю славу" русских князей, двумя годами ранее разбивших половцев, и "испити шеломомь Дону", как когда-то Владимир Мономах (Но он-то ходил к Дону на границе Руси и Половецкой степи, а не вглубь ее!).

Предваряя рассказ об этом походе, один из составителей Ипатьевской летописи заметил под 1184 г.: "Всемилостивый Господь Богъ гордымъ противиться и светы (планы, замыслы. – А.У.) ихъ разруши (разрушает. _ А.У.)". Его убеждение основывается на словах апостола Петра: "Бог гордым противится, а смиренным дает благодать" (1 посл.; 5,5).

Итак, причиной похода была гордыня, а наказание Божие за нее – плен! Игорь Святославич стремился снискать себе земную славу, а в наказание, т.е. в наставление, Божиим Промыслом оказался в плену.

Господь предупреждал Игоря затмением солнца, но князь, по гордыне своей, пренебрег и знамением...

Гордыня – затмение души. А в природе – затмение солнца. Автор тонко уловил эту символическую параллель и развивает ее в своем творении и строит великолепный художественный образ, развернутый на все повествование: весь поход Игоря, после перехода через пограничную реку Донец, когда, собственно, и произошло затмение солнца, происходит... во тьме![vii]

В свете затмения

§ 1

"Новую заповедь пишу вам,... что тьма

проходит и истинный свет уже светит"

(1 Иоанна: 2,8)

Солнечное затмение в Древней Руси было слишком знаковым явлением,[viii] чтобы его могли "не заметить", или хронологически переставить. Поэтому все солнечные затмения попадали в летописи. В том числе и солнечное затмение 1 мая 1185 г. во время похода Игоря Святославича на половцев.

В судьбах черниговских князей "солнечного рода" Ольговичей затмение играло особую роль. Как обнаружил А.Н. Робинсон, за сто лет, предшествовавших походу Игоря Святославича, было 12 солнечных затмений, которые совпали с годами смерти 13 черниговских князей.[ix]

Несомненно, об этом знали и помнили участники похода, о чем свидетельствует рассказ о затмении в Ипатьевской летописи: "... Игорь жь возревъ на небо и виде солнце стояще яко месяць. И рече бояромъ своимъ и дружине своеи: "Видите ли? Что есть знамение се?" Они же узревше и видиша вси и поникоша главами, и рекоша мужи: "Княже! Се есть не на добро знамение се." Игорь же рече: "Братья и дружино! Таины Божия никто же не весть, а знамению творець Богъ и всему миру своему! А намъ что створить Богъ, или на добро или на наше зло, а то же намъ видити."[x]

Более лапидарно то же затмение описано в Лаврентьевской летописи: "Месяця мая въ 1 день на память святаго пророка Иеремия, в середу на вечерни, бы знаменье въ солнци, и морочно бысть велми, яко и звезды видети, человекомъ въ очью яко зелено бяше, и въ солнци учинися яко месяць, из рогъ его яко угль жаровъ исхожаше: страшно бе видети человекомъ знаменье Божье..."[xi]

Если в Лаврентьевской летописи говорится только о страхе перед Божиим знамением (интересно отметить, что именно сообщением о нем начинается годовая статья 1186 г., хотя затмение произошло почти-что в середине года!), то в Ипатьевской летописи дружинники Игоря Святославича однозначно воспринимают затмение как неприятное предзнаменование. И слова Игоря свидетельствуют о его смятении ("Таины Божия никто же не весть!"), а не как ободрение себя и других. Впрочем, думается, кто-кто, а Игорь Святославич из рода Ольговичей, хорошо знал свою родословную и связь затмения со смертью своих предков. Знали о том и летописцы, продолжатели летописных сводов. Густинская летопись замечает по этому поводу: "И в то время бысть затмене солнца, а се знамение не на добро бываеть. Игор же единаче поиде, не ради о том"[xii].

Итак, Игорь продолжает поход, не взирая на Божие предупреждение – солнечное затмение. О том говорит и автор "Слова": "Спалъ князю умь похоти и жалость ему знамение заступи искусити Дону великаго" (С.10).

Когда писалось "Слово", его автор уже знал о результатах похода и мог не только засвидетельствовать, но и истолковать Промысел Божий. И этот смысловой узел завязывается как раз на солнечном затмении: "Тогда Игорь възре на светлое солнце и виде отъ него тьмою вся своя воя прикрыты. И рече Игорь къ дружине своей: "Братие и дружино![xiii] Луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти; а всядемъ, братие, на свои бръзыя комони, да позримъ синего Дону" (С.10).

Для князя-воина гибель предпочтительнее плена. Когда-то Святослав Игоревич воскликнул перед битвой с греками: "Да не посрамимъ земле Руски, но ляжемъ костьми [ту] мертвы ибо срама не имамъ"[xiv]. Русские князья никогда прежде не попадали в плен. Но прежде не было и подобных походов.

§ 2

"Новую заповедь пишу вам,... что тьма

проходит и истинный свет уже светит"

(1 Иоанна: 2,8)

Затмение в "Слове" описано иносказательно, а не прямо: взглянул князь Игорь "на светлое солнце и виде отъ него тьмою вся своя воя прикрыты" (С.10). Получается весьма редкий в древнерусской литературе оксюморон: светлое солнце тьмою воинов покрывает! Сведущему читателю понятно было, что не светило тьмою войско покрыло, а Господь Промыслом своим[xv]... И не суждено им уже обратно вернуться на землю Русскую, покроет земля тела их: "Уже бо, братие, не веселая година въстала, уже пустыни силу прикрыла" – напишет автор "Слова" в конце описания битвы русских с половцами... (С.17).

Да и "летописный" Игорь понимал, что этому "знамению творець Богъ", и мог догадываться (по аналогии с предками своими) о его значении, чего не скажешь об Игоре "Слова", у которого желание "искусити Дону великаго", т.е. восхитить славу Владимира Мономаха, знамение заступило. Не внемлет предупреждению новгород-северский князь: "... въступи... въ златъ стремень и поеха по чистому полю" (С.12). Тогда вторично ( ! ) "солнце ему тъмою путь заступаше; нощь стонущи ему грозою птичь убуди; свистъ зверинъ въста, збися дивъ – кличетъ връху древа..."(С.12).

Такое ощущение, будто князь Игорь из светлого пространства шагнул в темное[xvi] – против чьей-то воли, потому-то солнце ему тьмою путь заступало, как бы – удерживало.

В реальном затмении день потемнел, и ночь настала, а в художественном описании затмение превратилось в развернутую поэтическую метафору. Автор воспользовался подсказанным самой природой (и Промыслом) образом ночи и стал его усиленно развивать: "А половци неготовами дорогами побегоша къ Дону великому: крычать телеги полунощы, рци, лебеди роспущени" (С.12). Грозен в ночи волчий вой по оврагам, да орлиный клекот, зовущий зверей на кости: "влъци грозу (в грозу все темнеет. – А.У.) въсрожатъ по яругамъ; орли клектомъ на кости звери зовутъ..." (С.13).

"Длъго ночь мрькнетъ. Заря светъ запала. Мъгла поля покрыла. Щекотъ славий успе" (С.13). Ночь днем, погасший свет зари, спустившийся на поле мрак, стихшие голоса птиц, – все нагнетает тревогу.

А "русичи великая поля чрьлеными щиты прегородиша, ищучи себе чти, а князю славы" (С.13).

Природа предчувствует, точнее, уже знает исход битвы (ибо орлы на кости позвали зверей), и замерла в тревожном ожидании полной гибели света! Замерли, в ожидании, и воины.

Действие как бы приостановилось.

"Длъго ночь мрькнетъ" – природа как бы оттягивает развязку, будто бы еще можно что-то изменить в судьбе русских воинов, но для этого необходимо князю принять волевое решение – повернуть назад.

Но Игорь, стрелой летящей, устремлен к достижению своей цели. И, вроде бы, достигает ее. Утром, в пятницу, взрыв событий. Чрезмерная активность – достижение желанной цели: "Съ зарания въ пятокъ (т.е. – с зарей, но не в светлый день! – А.У.) потопташа поганыя плъкы половецкыя, и рассупясь стрелами по полю, помчаша красныя девкы половецкыя (откуда они взялись на поле брани? Явно половцы не ожидали этого вторжения русских и нападение было на их селения. – А.У.), а съ ними злато, и паволокы, и драгыя оксамиты (совершенно очевидно, что половецкие воины, если бы выступили против русских, женские драгоценности с собою не брали бы... – А.У.)" (С.13).

И опять – затишье. Но это затишье – перед бурей, определяющей судьбу Игоря и его воинов в битве: "Дремлетъ въ поле Ольгово хороброе гнездо. Далече залетело! Не было оно обиде порождено, ни соколу, ни кречету, ни тебе, чръный воронъ, поганый половчине!" (С.14).

Изначально – да! И Адам сотворен был для рая, но совершил проступок: в гордыне своей захотел быть равным Богу в познании добра и зла. Повредилась божественная природа в человеке. Из-за ослушания заповеди Божией Адам изгнан из рая. Из-за ослушания (нарушает ряд заповедей и не внемлет предупреждающему о том знамению) терпит поражение Игорь. И происходит это в воскресенье – малую Пасху! Он, как и Адам, уже обречен, но пока об этом еще не знает. Но о том знает другое Божие творение – природа, которая символизирует своего Творца.[xvii]

"Другаго дни велми рано кровавыя зори светъ поведаютъ (кровавые, т.е. темные, зори свет предвещают, но света дня – нет! – А.У.); чръныя тучя съ моря идутъ, хотятъ прикрыти 4 солнца, а въ нихъ трепещуть синии млънии. Быти грому великому" (С.14).

Назревает кульминация. В природе – это гроза; в походе – битва.

"Се ветри, Стрибожи внуци, веють съ моря стрелами на храбрыя плъкы Игоревы. Земля тутнетъ, рекы мутно текутъ, пороси поля прикрываютъ" (С.14).

Обилием глаголов передана динамика действия и мгновенная реакция природы на происходящее. Причем, что интересно, используются глаголы настоящего времени, и читатель (или слушатель) становится как бы соучастником событий.

"Съ зарания до вечера (а дня вроде бы и нет! – А.У.), съ вечера до света (а день как бы и не наступал! _ А.У.) летятъ стрелы каленыя... Третьяго дни къ полудню падоша стязи Игоревы... Ничить трава жалощами, а древо с тугою къ земли преклонилось"(С.16).

Битва проиграна князем Игорем в полдень, т.е. в самое светлое время дня, но автор создает тот же образ тьмы, как и в начале описания похода: "Темно бо бе въ 3 день: два солнца померкоста (Игорь и Всеволод Святославичи. – А.У.), оба багряная стлъпа погасоста, и съ нима молодая месяца... тьмою ся поволокоста... На реце на Каяле тьма светъ покрыла... "(С.19-20). Так и не ощущенный во всей полноте свет дня битвы сменяется для Игоря тьмою плена.

Почувствовав беду, "Ярославна рано плачетъ въ Путивле на забрале".

Княгиня трижды обращается к силам природы – ветру, реке, солнцу – за помощью своему мужу. Трижды употребляет автор слово "рано", и трижды описана природа ясным днем.

Русская земля ассоциируется у автора с солнцем, светом. Половецкое поле, как земля чужая, неприветливая – ночью, тьмою. Граница между ними – Донец, как река (или огненная река) отделяет рай от ада ("О всей твари", "Хождение апостола Павла по мукам") или земли ("Хождение Зосимы к Рахманам", духовные стихи).[xviii]

Ярославна описана средь бела дня, а Игорь – во тьме. К нему, в ночь, возвращается автор.

"Прысну море полунощи, идуть сморци мьглами... Погасоша вечеру зори. Игорь спитъ. Игорь бдитъ, Игорь мыслию поля меритъ от великаго Дону до малого Донца" (С.27-28).

С вечера погасли зори, природа как бы успокаивается. Но в полночь ожило ("прысну") море, поднялись смерчи. Начинается то ли новое действие, то ли наступает развязка.

Поход Игоря, за пределами Русской земли, начинался с Донца. Вожделенным итогом его был Дон Великий. Теперь от Дона Великого мыслью мерит князь путь к малому Донцу – границе Русской земли. И, не случайно, этот обратный путь начинается не только географически от Дона, но и символически – во времени – в полночь: "Комонь вь полуночи. Овлуръ свисну за рекою; велить князю разумети: князю Игорю не быть (в плену. – А.У.)" (С.28).

Из тьмы – полночи и Половецкой земли – стремится князь Игорь к свету – на Русскую землю. И "соловии веселыми песньми светъ поведаютъ" (С.30) ему.

Побег из ночи во свет удался: "Солнце светится на небесе – Игорь князь въ Руской земли" (С.30).

И что удивительно, до побега Игоря в "Слове" ни разу не был упомянут Бог (что, собственно, и дало повод исследователям видеть в "Слове" языческую поэму, поскольку языческие божества в ней обильно присутствуют), а тут сразу: "Игореви князю Богъ путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую, къ отню злату столу" (С.27-28). Почему это стало возможным? Ведь Господь вначале противился этому походу (завоевательному походу !), а теперь помогает Игорю вернуться из плена?

(Продолжение следует)

[i] Памятники литературы Древней Руси. XIII век. – М., 1981. – С.426.

[ii] Памятники литературы Древней Руси. XIII век. – С.428.

[iii] "Повесть временных лет". "ЛП". Изд.2-е. – СПб., 1996. – С.7-8.

[iv] "Повесть временных лет". – С.62.

[v] Слово о полку Игореве. "ЛП". – М.-Л., 1950. – С.10-11. В дальнейшем страницы указываются в тексте статьи.

[vi] О том свидетельствуют результаты первой победы русских в пятницу: "...Потопташа поганыя плъкы половецкыя, и рассушась стрелами по полю, помчаша красныя девки половецкыя, а съ ними злато, и паволокы, и драгыя оксамиты" (С.13).

[vii] Это не "второе затмение", и не ошибка автора, как полагал академик Н.К.Гудзий, а художественный образ!

[viii] См. многочисленные примеры, приведенные В.Н.Перетцем: Перетц В.Н. "Слово о полку Iгоревiм". Пам'ятка феодальної України-Русi XII вiку. – Київ, 1928. – С.159-162.

[ix] Робинсон А.Н. Солнечная символика в "Слове о полку Игореве" // "Слово о полку Игореве". Памятники литературы и искусства XII-XVII веков. – М., 1978. – С.7-58. Причем, что интересно, в 8 случаях из 12 солнечное затмение предшествовало смерти князя, а в 2 случаях трудно установить, поскольку не известна точная дата смерти.

[x] Ипатьевская летопись // ПСРЛ. – Т.2. – М., 1998. – Стлб.638.

[xi] Лаврентьевская летопись // ПСРЛ. – Т.1. – М., 1997. – Стлб.396.

[xii] Цит по: Лiтописнi оповiдi про похiд князя Iгора. Упорядкування В.Ю.Франчук. – Київ, 1988. – С. 112.

[xiii] Обращаю внимание на христианское (православное) обращение князя (княжеское служение – мирское служение Богу) к своим воинам: он обращается к ним как братьям во Христе и дружинникам-воинам. Обращение "братие" – это православное обращение, а не призыв к своим единокровным братьям, как полагали некоторые исследователи в советское время. Риккардо Пиккио полагает даже, что это обращение было маркированным, присущим монашеской среде: "Формально фразы из "Слова" звучат ближе к традиции, в соответствии с которой братие понимались как члены религиозных объединений. Это не значит, что повествователь "Слова" на самом деле стремился обращаться исключительно к сообществу монахов. Тем не менее это могло означать, что он использовал маркированную формулу в духе церковной традиции и таким образом выражал согласие с особым кодом. Потерян ли этот условный знак в "Задонщине"? Или он замещен чем-то иным, но функционально равноценным?... Как бы то ни было, есть достаточные основания полагать, что значение братие в "Слове" изменено компиляторами "Задонщины". (См.: Пиккио Риккардо. Slavia Orthodoxa: Литература и язык. – М., 2003. – С.481).

[xiv] Лаврентьевская летопись // ПСРЛ. – Т.1. – М., 1997. – Стлб.70.

[xv] В этом символе кроется еще один смысл: все воины уже изначально обречены на смерть (из пяти тысяч останутся живы только пятнадцать человек), их тела покроет могильная тьма.

[xvi] Светлое пространство – это православная Русская земля, а темное – языческая Половецкая степь. См.: Клейн И. Донец и Стикс (Пограничная река между светом и тьмою в "Слове о полку Игореве") //Культурное наследие Древней Руси. – М., 1976. – С.64 – 68.

[xvii] Ужанков А.Н. О принципах построения истории русской литературы XI – первой трети XVIII веков. – М., 1996. – С.32-37.

[xviii] См.: Клейн И. Донец и Стикс (Пограничная река между светом и тьмою в "Слове о полку Игореве"). – С.64 – 68.