В поисках города

Интернет недавно, но достаточно прочно вошел в нашу жизнь. Потихоньку мы привыкли обмениваться в сети репликами, не слыша звука собственного голоса, научились воспринимать слово как оно есть: без реверансов возрасту, образованию и заслугам. Отсюда и склонность отчасти додумывать друг друга, приписывать несуществующие качества и даже амбиции.

Многочисленные интернет-поклонники фототворчества Владислава Петрушко прочат ему успех на персональных выставках, ждут и настоятельно просят провести их. Никто, кажется, не подозревает, что на том конце провода, перед монитором, сидит совсем не профессиональный фоторепортер или заслуженный фотохудожник – а человек, даже немного стесняющийся такого к себе интереса.

Владислав Петрушко – историк и журналист, доктор церковной истории и шеф-редактор сайта Церковно-научного центра "Православная Энциклопедия" "Седмица.Ru". А обывателю больше известен как игрок телеклуба "Что? Где? Когда?" и обладатель "Хрустальной совы". Ко всему прочему – он фотограф-любитель.

Бегло просматриваю фотографии на сайте. Красивые средневековые улочки, мелькают люди – Италия, Фландрия?! Странная, уютная, тихая и без машин – Москва?! В глаза бросается европейский лоск – Львов?! Все без сюсюканья.

Обилие комментариев к кадрам заставляет призадуматься: в чем тут секрет? "Люблю Москву кисти Петрушко", – пишет один. А другой вторит: "Это как после чашки горячего чая в гостях. Друг берет за руку со словами: "Идем гулять, я покажу тебе город, который люблю""...

Наши мечты родом из детства. Во взрослой жизни они лишь обретают неожиданное воплощение, открывают нас в самом удивительном свете. Как у многих, фотоистория Владислава Петрушко корнями уходит в детство. Он не помнит, когда впервые взял в руки фотоаппарат – "Зенит" в семье был всегда. Тогда же, в детстве, слышал от деда: "За что бы ни брался, делай на совесть, достигай совершенства". И потому сегодняшние фотоочерки о городах, архитектурные хроники Петрушко снимает как профи. Его наблюдательный глаз находит выигрышный ракурс, рука вовремя нажимает кнопку спуска.

Историей и архитектурой он увлекался тоже в детстве, даже мечтал стать архитектором. Интерес, правда, быстро забылся. Сбили с толку победы на республиканских олимпиадах по биологии. Но городские ансамбли неизбежно привлекают.

Петрушко окончил биофак Львовского университета, поступил в аспирантуру НИИ Генетики в Москве. Но... параллельно учился на богословских курсах, вскоре преобразованных в Свято-Тихоновский институт. И хотя дело шло к диссертации, за месяц до окончания аспирантуры оставил биологию. Богословие и церковная история выиграли битву у генетики. "Было ощущение, что биология – совершенно не мое. Да и наука в 90-е годы начала разлагаться, стало очевидно: если работать всерьез, придется уезжать за границу, чего категорические не хотелось", – рассказывает Владислав.

Церковной историей он увлекся на общей миссионерской волне, захлестнувшей страну. Впрочем, крещен был еще в детстве – из-за чинимых в ту пору препятствий это пришлось сделать аж в Абхазии.

"Надо представить ощущение людей, живших в начале девяностых, – говорит Владислав. – Была растерянность и одновременно ощущение радикальной ломки всей жизни. Многие, в основном интеллигенция, пришли в Церковь на волне масштабно отпразднованного тысячелетия Крещения Руси. Миссионерский импульс события был огромный. И политика в отношении Церкви при Горбачеве смягчилась, идеологические препоны сняты. Для меня, занимавшегося исследовательской работой, в Церкви был даже привкус чего-то неизведанного, что влекло к себе..."

Владислав вырос в русскоязычной семье во Львове. "В этом европейском, камерном по своему масштабу городе я всегда ощущал ностальгию по России, – замечает он. – Каждый год, уезжая гостить к родственникам, я ловил себя на мысли, что Россия для меня ассоциируется с Православием. Позже, в 80-е, приезжал в Москву и, будучи еще человеком нецерковным, ходил по храмам, наслаждался красивым пением на службах, жадно рассматривал иконы тончайшего письма, которых не видел во Львове, где русский храм всего один, и тот маленький. Тогда казалось, что Православие в Москве особой, очень высокой пробы – к нему тянуло. Сначала – как к воплощенной истории Руси, потом пришло более глубокое понимание духовного содержания".

Еще лет десять назад интерес Владислава к фотографии был далек от художественного осмысления, скорее, стояла прагматическая задача: обеспечить себя справочным материалом для лекций и семинаров по истории Русской Церкви, которые он вел в Свято-Тихоновском институте. Но как исследователь, он подошел к делу обстоятельно, снимал охотно, много. "Скоро я понял, что всего не снимешь. В Италии голова шла кругом от обилия памятников архитектуры и истории, христианских святынь. Задумался, нужно ли стремиться "объять необъятное"? Потом стал замечать не только здания, но увидел на их фоне людей, жизнь и понял, что человек в контексте и масштабе архитектурного памятника воспринимается совершенно по-особому. Я как будто стал слышать диалог между человеком и архитектурой, который захотелось отобразить. Сейчас при виде интересного здания я нередко мысленно представляю себе рядом человека, ощущаю, где он должен оказаться, чтобы архитектура ожила, заговорила. Иной раз специально жду, пока в кадре не появится фигура". Последнее обстоятельство сделало Петрушко настоящим охотником. Но портретов он не снимает, говорит: "Не чувствую, не умею, поэтому не берусь".

Своими "Городами" Петрушко иногда совершенно дезориентирует зрителя. "Такой Москвы, как на моих снимках, по сути, ведь нет, – признается он. – Это Москва, которую я даже не столько помню, сколько представляю себе. В моих снимках – ностальгия по милому моему сердцу исчезнувшему городу. Собираю какие-то крупицы, из которых я, как Кювье, "восстанавливаю динозавра" – создаю несуществующий образ Москвы. Нахожу эти "осколки" в Путинках, Хохлах, Подкопаях, других немногих оставшихся нетронутыми уголках. Увы, этих тихих заповедных мест с каждым днем все меньше. Сегодня в Москве чаще испытываешь чувство неуютности – от грохота в метро, от толпы, от холодных чужих офисов. Душевного, интимного в облике города осталось мало. В старых переулках это еще можно ощутить. И я ищу".

"Мои фотографии – это не столько отражение реального облика, а, скорее, мое ощущение города. Львова, например, который, как и Москва, уходит, но иначе, – продолжает Петрушко. – Москву уничтожают, а Львов переходит в другое качество. Из него утекает та интересная жизнь, которая его когда-то переполняла. Львов никогда не был провинциальным, творческая жизнь здесь била ключом: были театры, замечательные музыканты – все органичное и очень живое. Сейчас это Помпеи. Город не только ветшает на глазах, но становится другим: тусклым и серым становится и внешний облик, и сама жизнь в нем".

"При знакомстве с тем или иным городом, где я бываю, рождается какое-то особое ощущение атмосферы этого места. В фотографиях хочется передать этот неповторимый образ, чтобы зритель не просто мог сказать – это Москва, это Львов, это Флоренция... а ощутить их особый, присущий только им дух".

У Петрушко многочисленные храмы, вписанные в городской пейзаж, не бросаются в глаза, но деликатно присутствуют в кадре. Они не документ истории архитектуры, а часть образа города, его жизни, его эмоций. И посыл Петрушко-фотографа умиротворяющий и спокойный. "Каждый человек, каждый верующий – храм Духа Святого. Вспомните слова Христа: будут поклоняться не там, где храм в Иерусалиме, а в Духе и Истине повсюду поклоняться Богу будут. В этом смысле не обязательно, чтобы храм появлялся в кадре, главное, чтобы храм был в тебе. Есть храм, значит и мир, значит, и покой".