Внутренний редактор

Закон о средствах массовой информации все-таки будет откорректирован. Первый шаг сделан: в Госдуме создана рабочая группа, которая займется подготовкой поправок. К усовершенствованию законодательства о СМИ нижняя палата приступила сразу после того, как на пути ко второму чтению были отвергнуты ужесточения, предложенные депутатом Робертом Шлегелем. Они состояли в следующем: за распространение "заведомо ложных сведений, порочащих честь и достоинство другого лица или подрывающих его репутацию", СМИ может быть закрыто. Причем без суда. Попыток установить порядок, позволяющий "разобраться" с печатным или электронным СМИ, минуя судебную процедуру, прежде не было. Слава богу, такая новация не получила поддержки. Но, отвергнув скоропалительное предложение, Госдума поддержала само намерение пересмотреть законодательные стандарты свободы слова. Формальные основания к этому имеются. Закон о СМИ был принят в 1991 году "За эти годы, – объяснил журналистам руководитель рабочей группы, первый вице-спикер Госдумы Олег Морозов, – очень многое поменялось в медиапространстве, общественной жизни, появились новые информационные технологии, и когда принимался базовый закон, все это не могло быть учтено".

Что правда, то правда: кардинальной переработке закон о СМИ не подвергался. Но сказать, что свобода слова у нас до сих пор пребывает в границах, очерченных ей в 1991 году, никак нельзя. Правила поведения прессы в изменявшихся политических и общественных обстоятельствах постоянно обновлялись. После теракта на Дубровке вообще случилось небывалое: в журналистском цехе, все постсоветские годы являвшем собой твердый и, казалось, неприступный бастион свободы слова, вдруг заговорили о цензуре. И не как об угрозе, а как о благе и суровой необходимости – в исключительных, разумеется, обстоятельствах. Руководители ведущих СМИ, объединившись в Индустриальный комитет, подписали Антитеррористическую конвенцию – свод этических самоограничений. Эта конвенция действует. В ней – бесспорные постулаты. Нельзя показывать такое, что может вооружить террористов, и без того вооруженных до зубов, еще и сведениями о планах спецслужб. Нельзя давать сообщения, способные усугубить положение заложников. Нельзя брать интервью у террористов. Нельзя сеять панику. Нельзя тиражировать слухи, обнародовать непроверенные факты. Следует также воздерживаться от показа обгорелых трупов, оторванных конечностей.

Эти неписаные законы (достаточно, заметим, жесткие) журналисты устанавливали сами для себя. Но появлялись и законы писаные, косвенно, а подчас и напрямую регламентирующие (тоже очень жестко) деятельность прессы. Например, закон о "О противодействии экстремистской деятельности" с размытым понятием экстремизма. Пользуясь невнятной формулировкой, нетрудно запретить (и примеров тому немало) любое печатное издание, неугодное властям. А попытки установить контроль над Интернетом? По данным МВД, в 2007 году была приостановлена деятельность 3 7 интернет-ресурсов за публичные призывы к экстремистской деятельности и разжигание вражды. Интернет, несомненно, нуждается в правовом регулировании. Какие-то законы в отношении Сети необходимы. Но эти законы могут быть рамочными. Чтобы очистить русский инет от продукции, отмеченной печатью агрессивного радикализма, непристойности, не обязательно сочинять новый закон о СМИ, тем более что интернет-сайты не являются средствами массовой информации, а считать ли их таковыми – вопрос дискуссионный.

Что говорить, поводов для предъявления общественного счета российская пресса предоставляет достаточно. Как показали недавние опросы в Москве, 49 процентов граждан требуют ввести цензуру на центральных телеканалах. Среднероссийская же цифирь, отражающая такое желание, и того внушительнее: 75-80 процентов. Впрочем, расшифровка этого показателя делает его не столь уж беспросветным. Граждане хотят не политической цензуры, а нравственной. Требуют ввести запрет не на общественную экспертизу действий власти, не на открытые дискуссии между различными политическими силами, а на тиражирование пошлости, демонстрацию по ТВ сцен насилия и жестокости.

Разумеется, лучший способ для СМИ избежать регулирования – это саморегулирование. Но добровольно принятые медиасообществом этические кодексы то и дело нарушаются. Помню, как побывала в Москве представительная делегация Всемирного комитета свободы прессы. Международные эксперты изучали документы, встречались с журналистами и политическими деятелями, беседовали с представителями власти. И пришли к выводу, что свобода прессы в России подвергается испытаниям. В числе угроз ей наши зарубежные коллеги назвали и такую: отсутствие высоких этических и профессиональных стандартов в самой журналистской среде. Требуется сделать усилие над собой, чтобы признать, что информационный товар, производимый отечественными мастерами пера, микрофона и телекамеры, вообще-то далек от мировых кондиций. А вот российский закон о СМИ к этим кондициям приближается. Радикально менять его нет насущной необходимости. Добровольные этические самоограничения подчас эффективнее законодательных регламентации. Никакие ужесточения правил не приведут российскую прессу к тому состоянию, какого достигли европейские медиа, где самый строгий "законодатель" – внутренний редактор.