Кто же убил Романовых?

редседатель Госдумы Борис Грызлов недавно высказался по поводу гибели царской семьи. При посещении восстанавливающегося в Петербурге собора Феодоровской иконы Божией матери он заявил: "Это было злодеяние. Именно такая оценка должна быть сделана. Злодеяние большевизма". Но при этом добавил: "Понятно, что убийство царской семьи – это не юридический акт, потому что убийство само по себе произошло в тайне: не было суда, все скрывалось. Не было известно и место захоронения... О том, что это не юридический акт, говорит и то, что расстреляна была вся семья и все окружающие эту семью просто гражданские лица, которые посчитали для себя правильным быть до конца с царской семьей".

Ключевые слова, что это убийство именно не юридический акт. Дескать, потому и реабилитировать некого. В данном случае спикер Думы полностью повторил позицию нашей судебной власти. Как известно, в ноябре 2007 года Верховный суд России отклонил иск о реабилитации царской семьи, поддержав позицию Генеральной прокуратуры. Последняя утверждала, что Романовых "не расстреляли, а убили", причем без суда, по инициативе снизу – от Уральского облсовета, без санкции верховной власти и без судебного решения. Да и постановление Уральского облсовета о расстреле царской семьи до сих пор не найдено. А поскольку царя и его семью ни в чем не обвиняли, то и реабилитировать их нельзя.

Но вся эта юридическая казуистика опровергается довольно легко. Пусть пресловутое постановление о расстреле царской семьи и не найдено, но 18 июля, через день после казни, оно было одобрено высшим государственным органом – ВЦИК. Причем сообщено было только о расстреле Николая II, а о судьбе семьи еще несколько месяцев весь мир оставался в неведении, пока следователь Николай Соколов не установил факт расстрела всех ее членов вместе с императором.

И нельзя сказать, что царя и его семью ни в чем не обвиняли. Главное преступление Николая заключалось в том, что он был российским императором, пусть и отрекшимся от престола, а преступления семьи заключались в том, что все ее представители в той или иной степени обладали правом на престол, а значит, могли стать знаменем консолидации антибольшевистских сил на монархической основе. Что же касается верных слуг, то их расстреляли как опасных свидетелей, которые могли подтвердить, что семья погибла вместе с императором. Факт гибели семьи большевики пытались скрыть, чтобы не слишком будоражить европейское общественное мнение.

Да, расстрел вершился в тайне, без суда и следствия. Однако тогда, в 1918 году, местные советы и ЧК обладали правом расстреливать в административном порядке. И в 90-е годы российская прокуратура этих бессудных жертв "красного террора" реабилитировала. Так же, как и жертв различных административных "двоек", которые выносили приговоры без суда и зачастую даже в отсутствие обвиняемых. Например, "двойки", в 1937-1938 годах осуществлявшие репрессии в рамках "операции по национальным контингентам", выносили смертные приговоры заочно, на основе подготовленных НКВД "объективок" с анкетными данными. Но все осужденные подобным образом сейчас благополучно реабилитируются. А вот царской семье в этом отказано.

И неверно мнение, будто расстрел царской семьи стал результатом низовой инициативы. Вот, пожалуй, самое авторитетное свидетельство того, что решение о казни Романовых принималось на самом верху. 9 апреля 1935 года Лев Троцкий записал в дневнике:

"Белая печать когда-то очень горячо дебатировала вопрос, по чьему решению была предана казни царская семья... Либералы склонялись как будто к тому, что уральский исполком, отрезанный от Москвы, действовал самостоятельно. Это неверно. Постановление вынесено было в Москве. Дело происходило в критический период Гражданской войны, когда я почти все время проводил на фронте, и мои воспоминания о деле царской семьи имеют отрывочный характер. Расскажу здесь, что помню.

В один из коротких наездов в Москву – думаю, что за несколько недель до казни Романовых, – я мимоходом заметил в политбюро, что ввиду плохого положения на Урале следовало бы ускорить процесс царя. Я предлагал открытый судебный процесс, который должен был развернуть картину всего царствования (крестьянск[ая] политика, рабочая, национальная, культурная, две войны и пр.); по радио (?) ход процесса должен был передаваться по всей стране; в волостях отчеты о процессе должны были читаться и комментироваться каждый день. Ленин откликнулся в том смысле, что это было бы очень хорошо, если б было осуществимо. Но... времени может не хватить... Прений никаких не вышло, так [как] я на своем предложении не настаивал, поглощенный другими делами.

Да и в политбюро нас, помнится, было трое-четверо: Ленин, я, Свердлов... Каменева как будто не было. Ленин в тот период был настроен довольно сумрачно, не очень верил тому, что удастся построить армию... Следующий мой приезд в Москву выпал уже после падения Екатеринбурга. В разговоре со Свердловым я спросил мимоходом:

– Да, а где царь?

– Конечно,- – ответил он, – расстрелян.

– А семья где?

– И семья с ним.

– Все? – спросил я, по-видимому, с оттенком удивления.

– Все! – ответил Свердлов. – А что? Он ждал моей реакции. Я ничего не ответил.

– А кто решал? – спросил я.

– Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять нам им живого знамени, особенно в нынешних трудных условиях.

Больше я никаких вопросов не задавал, поставив на деле крест. По существу, решение было не только целесообразным, но и необходимым. Суровость расправы показывала всем, что мы будем вести борьбу беспощадно, не останавливаясь ни перед чем. Казнь царской семьи нужна была не просто для того, чтоб запугать, ужаснуть, лишить надежды врага, но и для того, чтобы встряхнуть собственные ряды, показать, что отступления нет, что впереди полная победа или полная гибель. В интеллигентных кругах партии, вероятно, были сомнения и покачивания головами. Но массы рабочих и солдат не сомневались ни минуты: никакого другого решения они не поняли бы и не приняли бы. Это Ленин хорошо чувствовал: способность думать и чувствовать за массу и с массой была ему в высшей мере свойственна, особенно на великих политических поворотах...".

Эта дневниковая запись не предназначалась для печати. Если бы Троцкому надо было снять с себя непосредственную ответственность за убийство царской семьи, то проще всего было бы сделать это, придерживаясь официальной версии о том, что Уральский облсовет самостоятельно принял решение о расстреле Романовых. Врать же самому себе ему не было смысла. Другое дело, что насчет дат память семнадцать лет спустя немного подвела Льва Давыдовича. Дело в том, что, как доказывает протокол, он присутствовал на том заседании ВЦИК, где Свердлов объявил о расстреле царя. Значит, его разговор со Свердловым происходил или вечером семнадцатого, или днем восемнадцатого июля, еще до заседания ВЦИК. Еще вечером семнадцатого июля Свердлов получил телеграмму из Екатеринбурга: "Передайте Свердлову что все семейство постигла та же участ что и главу оффициалыю семия погибнет при евакуации" (орфография оригинала сохранена). Таким образом, уже тогда Яков Михайлович твердо знал, что убили всех, но вдохновенно врал членам ВЦИК, что жена и сын царя направлены "в надежное место". Уже одно это делает его несомненным соучастником сокрытия следов убийства, но нет сомнений, что именно от Ленина и Свердлова исходил приказ об убийстве царской семьи.

Комендант екатеринбургского Дома особого назначения Яков Юровский в своих воспоминаниях о расстреле царской семьи, которым он руководил, тоже утверждал: "16.7. была получена телеграмма из Перми на условном языке, содержавшая приказ об истреблении Романовых... в шесть часов вечера Филипп (Голощекин, областной военный комиссар, друг Свердлова. – Б.С.) предписал привести приказ в исполнение". В Пермь могла прийти только телеграмма из Москвы, так как прямая связь с Москвой уже не работала.

Также и колчаковский следователь Соколов в книге, посвященной расследованию гибели Романовых, утверждал:

"Судьба царской семьи была решена не в Екатеринбурге, а в Москве... Большевики в панике трусливо бежали из Екатеринбурга. От испуга они оставили на телеграфе и свои подлинные телеграммы и свои подлинные телеграфные ленты. Одна из них содержит переговоры Якова Свердлова, которые он вел 20 июля 1918 года из Москвы с неуказанным в ленте лицом из Екатеринбурга. В ней на вопрос Якова Свердлова: "Что у вас слышно?" неизвестный отвечает: "Положение на фронте несколько лучше, чем казалось вчера. Выясняется, что противник оголил все фронты и бросил все силы на Екатеринбург; удержим ли долго Екатеринбург, трудно сказать. Принимаем все меры к удержанию. Все лишнее из Екатеринбурга эвакуировалось. Вчера выехал к вам курьер с интересующими вас документами. Сообщи решение ЦИК, и можем ли мы оповестить население известным вам текстом?"

Свердлов отвечает: "В заседании президиума ЦИК от 18-го постановлено признать решение Ур. Обл. Совдепа правильным. Можете публиковать свой текст. У нас вчера во всех газетах было помещено соответствующее сообщение. Сейчас послал за точным текстом и передам его тебе...".

Запись вскрывает причину, почему о смерти царя Москва заговорила раньше Екатеринбурга: Екатеринбург не смел сам говорить об этом без разрешения Москвы. Как же он сам мог осмелиться убить, когда без позволения Москвы он не смел даже сказать об этом?

Действительно, если принять официальную советскую версию об инициативе снизу, то получается форменная нелепость – руководители Уральского облсовета не побоялись самостоятельно, без приказа из Москвы, расстрелять царскую семью, а вот объявить об этом своем подвиге самостоятельно не смели.

Несомненно, убийство в Екатеринбурге было политическим преступлением и преследовало цели, указанные Троцким, – связать руководство большевиков кровавой круговой порукой, чтобы им уже не было пути назад в разворачивающейся Гражданской войне, и лишить белогвардейцев живого монарха и членов его семьи, вокруг которых они могли бы объединиться как вокруг символа российской государственности. И недостаточно причислить к лику святых расстрелянных в Ипатьевском доме. Надо их еще и политически реабилитировать, признав преступный характер власти, их казнившей. Вот тогда будет полностью покончено со "злодеяниями большевизма".