День памяти святых благоверных князей-страстотерпцев Бориса и Глеба

(Cтатья из VI тома "Православной энциклопедии". М., 2003)

А. В. Назаренко

Святые Борис и Глеб

Святые Борис и Глеб. Икона XIV в

Святые Борис и Глеб. Икона XIV в

Борис и Глеб, в крещении Роман и Давид (90-е гг. X в.? – 1015, после 15.07), святые князья-страстотерпцы (память 2 мая, 24 июля; 5 сент. – Глеб(ст.ст), младшие сыновья святого равноапостольного киевского князя Владимира Святославича, погибшие в усобице после его смерти от руки старшего брата Святополка; первые по времени канонизации русские святые.

Основные источники. Сведения о Борисе и Глебе, а также о становлении их почитания помимо летописей (Повести временных лет, Новгородской первой летописи младшего извода) сохранились в посвященных святым ранних житийных произведениях – анонимном "Сказании, и страсти, и похвале святую мученику Бориса и Глеба" (нач.: "Род правых благословиться, рече пророк") (далее СС), в тесно связанном с ним "Сказании чудес святою страстотерпцу Христову Романа и Давида" (нач.: "Не възможеть человек глаголати и не насытиться око зьрети") (далее СЧ) и в "Чтении о житии и погублении блаженную страстотерпцу Бориса и Глеба", принадлежащем перу агиографа XI в. прп. Нестора Печерского (нач.: "Владыко Господи, Вседержителю, створивый небо и землю") (далее ЧН), а также в ранних богослужебных памятниках – проложном житии (нач.: "Мученик Борис бяше из млады въздрасти") и 3 паремийных чтениях (нач.: "Братия, в бедах пособиви бывайте"; "Слышав Ярослав, яко отьць ему умре", "Стенам твоим, Вышегороде"). Некоторые детали отразились и в древнейших церковных песнопениях Бориса и Глеба. Время возникновения перечисленных сочинений, их источники и сложные текстологические взаимоотношения являются предметом продолжающихся научных дискуссий.

Наиболее аргументированным на настоящий момент можно считать взгляд, что СС возникло не позднее 1072 г. (в нем не упоминается о происшедшем в том году торжественном перенесении мощей Бориса и Глеба), но вряд ли при Ярославе Мудром (ум. 1054), вероятнее всего в киевское княжение Изяслава Ярославича, при подготовке торжеств 1072 г. Изяслав был наречен в Крещении в честь вмч. Димитрия Солунского – в СС Борис и Глеб, как заступники Русской земли, сравниваются со святым Димитрием Солунским, а Вышгород, где покоились мощи святых страстотерпцев, – со "вторым Селунем" (Абрамович. Жития. С. 50). Это помогает датировать и летописную повесть. Во-первых, бесспорно, что из 2 редакций, в которых она сохранилась – в ПВЛ и в НПЛ младшего извода, к СС ближе последняя, т. е. редакция, содержавшаяся в предшествовавшем ПВЛ т. н. Начальном своде 90-х гг. XI в. Во-вторых, несмотря на то что в науке не раз высказывалось мнение о зависимости летописной повести о событиях 1015-1019 гг. от значительно более пространного СС (митр. Макарий (Булгаков), Е. Е. Голубинский, Н. Н. Ильин, О. Кралик, А. Поппе), более обоснованным выглядит обратный тезис – что СС явилось расширенной житийной переработкой летописного рассказа (А. И. Соболевский, А. А. Шахматов, Н. И. Серебрянский, С. А. Бугославский, Л. Мюллер и др.). В летописи, в частности, более исправно переданы заимствования из славянского перевода греческой хроники Георгия Амартола (вернее, "Хронографа по великому изложению"). Тем самым первоначальную летописную повесть о Борисе и Глебе нужно отнести к киево-печерскому летописанию 60-х – начала 70-х гг. XI в. По-видимому, в повести отразились достаточно ранние устные предания, иначе трудно было бы объяснить мн. сообщаемые ею детали, напр. имена убийц Бориса (Путьша, Талец, Елович, Ляшко) и Глеба (Горясер, повар Торчин). В то же время едва ли подлежит сомнению, что в Вышгороде с началом чудотворений от мощей святых страстотерпцев уже при Ярославе Мудром стали вестись записи, которые отразились прежде всего в СЧ и ЧН. Высказывалась также гипотеза о существовании созданного будто бы уже в 30-х гг. XI в. житийного сочинения о Борисе и Глебе, может быть на греческом языке (Д. В. Айналов, Мюллер).

СЧ в рукописях (в т. ч. в древнейшем списке в составе Успенского сборника конца XII – нач. XIII в.) обычно составляет единый комплекс со СС, хотя встречается и отдельно от последнего. По распространенности СЧ сильно уступает СС (по данным Дж. Ревелли, 43 списка против 207), так что в большинстве случаев СС переписывалось отдельно от СЧ. Поэтому вопреки т. зр. Соболевского, Шахматова, Серебрянского, Н. Н. Воронина, Мюллера речь скорее всего идет о 2 самостоятельных произведениях, со временем объединенных в некоторой части рукописной традиции. СЧ в его окончательном виде сложилось в киевское княжение Владимира Всеволодовича Мономаха (1113-1125), не ранее 1115 г., ибо содержит рассказ о состоявшемся в том году перенесении мощей Бориса и Глеба, а также многочисленные похвалы в адрес Владимира. При всем том СЧ, как иногда считают, сложносоставно; его более раннюю часть Поппе датирует началом киевского княжения Святослава Ярославича (1073-1076), а С. А. Бугославский – ближе к кон. XI в. (после 1089). Т. зр. С. А. Бугославского, который выделяет в СЧ еще один, промежуточный хронологический слой, относящийся ко времени около 1108 г., представляется излишне усложненной. По мнению Поппе, первоначальная часть СЧ заканчивалась чудом 6-м ("О слепьци"), но основательнее выглядит т. зр., согласно которой сочинение времени Святослава было короче и завершалось сообщением о перенесении мощей в 1072 г., а чудеса с 4-го ("О хроме и неме") по 6-е были добавлены в ходе создания окончательной редакции при Владимире Мономахе, когда, как полагают, был использован текст ЧН (Мюллер, А. Н. Ужанков). Однако возможно и даже более вероятно, что и СЧ, и ЧН имели общий источник – упомянутые вышгородские записи о чудесах при мощах Бориса и Глеба. ЧН почти все исследователи вслед за Шахматовым относят к 80-м гг. XI в., видимо ближе к началу десятилетия. Датировка С. А. Бугославского, считавшего ЧН произведением нач. XII в., поддержки не нашла.

Жизнь и гибель Бориса и Глеба

Названные источники, а также некоторые иностранные (прежде всего нем. хроника нач. XI в. Титмара Мерзебургского), следующим образом описывают обстоятельства жизни и гибели младших Владимировичей. СС и летописная повесть (текстологически тесно связанные между собой) называют матерью Бориса и Глеба некую "болгарыню", хотя на основании косвенных данных неоднократно высказывалось предположение, что Борис и Глеб были сыновьями Владимира от брака с византийской царевной Анной (наиболее аргументированно эту гипотезу развивает Поппе). Судя по именам князей-страстотерпцев, сведения об их болгарском происхождении по матери заслуживают предпочтения: имя "Борис" – болгарского корня, братья Борис II и Роман занимали болгарский престол соответственно в 969-971 и 977-991 гг., имя Давид также известно в правившей династии Западноболгарского царства во 2-й пол. X в. Возможно, "болгарыня" принадлежала к болгарской царской фамилии и попала на Русь как пленница в 90-х гг. X в., когда русские войска в качестве союзников Византии участвовали в войне против болгар. Менее вероятной представляется т. зр., что дети от "болгарыни" родились до брака святого Владимира с Анной, заключенного в 988/89 г. (Мюллер), поскольку эта гипотеза противоречит единодушному свидетельству всех источников, что святые погибли юными.

Согласно СС и летописи, при жизни отца Борис занимал княжеский стол в Ростове, а Глеб – в Муроме. Иначе изложено дело в ЧН. Здесь местом княжения Бориса назван, по-видимому, Владимир-Волынский, где Борис обосновался после женитьбы, а Глеб представлен находившимся по малолетству при отце в Киеве. Сделать решительный выбор в пользу той или иной версии работавших примерно одновременно (в 70-80-х гг. XI в.) авторов затруднительно. "Владимер" во фразе прп. Нестора "Таче посла и потом отець на область Владимер" (Абрамович. Жития. С. 6) вполне можно понять и как название города, и как уточнение к "отець". Однако 2-я трактовка плохо вписывается в логику рассуждений прп. Нестора, который именно в посажении Владимиром Бориса на стол усматривает первопричину гнева княжившего в Турове Святополка на своего младшего брата. Бориса, сидевший в далеком Ростове, не представлял бы никакой угрозы для туровского князя, тогда как вокняжение Бориса на Волыни могло повести к уменьшению удела Святополка (Волынь и Туров нередко представляли собой единый владельческий комплекс) и во всяком случае ставило под угрозу связи Святополка с польским князем Болеславом I, на дочери которого был женат Святополк. Так или иначе, прп. Нестору, писавшему в Киево-Печерском монастыре, не мог не быть знаком первоначальный вид созданной там же летописной повести (менее вероятно его знакомство со СС), и, следовательно, он имел особые причины на то, чтобы уклониться от изложенного в ней хода событий. ЧН и СС различаются и в других деталях: по рассказу ЧН, Глеб спасается от Святополка бегством, тогда как в СС и летописи он, подобно Борису, добровольно идет навстречу мученической кончине. Очевидно, в сер. – 2-й пол. XI в. существовали различные предания об обстоятельствах жизни и гибели Бориса и Глеба, хотя попытки обнаружить следы контаминации разноречивых элементов в самой "ростово-муромской" версии (Шахматов) нельзя признать вполне убедительными.

Заслуживает внимания сообщение ЧН об опасениях Святополка, что Владимир будто бы собирался оставить Киев не старшему из сыновей (к тому времени таковым был Святополк), а Борису, именно поэтому Владимир под конец жизни вывел Бориса из его княжения и держал при себе (последнее подтверждается также СС и летописью). Похоже, Владимир шел на коренную ломку традиционного порядка столонаследия, действительно видя в Борисе своего преемника в обход старших сыновей, возможно вследст. царского происхождения святых братьев, чем объясняется и характерная "царская" топика применительно к Борису в древнейшей службе ("цесарьскыим веньцем от уности украшен, пребогатый Романе" и др.) и в ст. "О Борисе, как бе възъръм", включенной в состав СС (Борис "млад... бе еще, светяся цесарьскы") (Абрамович. Жития. С. 51, 136). Однако это намерение киевского князя натолкнулось в 1013-1014 гг. на активное противодействие его старших сыновей – Святополка Туровского и Ярослава, сидевшего в Новгороде, что дает основание относить обнародование планов Владимира относительно Бориса примерно к 1012/13 г.

После кончины кн. Владимира (15 июля 1015) киевский стол по праву старшинства занял Святополк, хотя и при не совсем ясных обстоятельствах (по наиболее надежным данным – хронике Титмара, – Владимир подверг Святополка заключению, в котором тот и пребывал до самой смерти крестителя Руси). Эти события застали Бориса возвращающимся во главе отцовской дружины из похода на печенегов. Дружинники предложили князю поддержать его в борьбе за киевский стол, однако Борис отказался, не желая "възняти руки на брата своего стареишаго" (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 132; Т. 2. Стб. 118; НПЛ. С. 170). После этого большая часть дружины покинула Бориса (Впрочем, есть указания и на то, что отношения Бориса с киевлянами не были безоблачными; так, в Тверском сборнике XVI в., сохранившем и другие, отсутствующие в ПВЛ детали междоусобия 1015-1019 гг., читаем, что, когда ладья с телом убитого Бориса причалила под Киевом, "киане же не приаша его, но отпнухуша прочь" – ПСРЛ. Т. 15. Стб. 128.) Миролюбие Бориса не остановило Святополка, пославшего нескольких "вышегородских болярцев" (видимо, Вышгород и был местом заключения Святополка), на убийство младшего брата. Предупрежденный о приближении убийц, Борис в своем шатре "пел заутренюю", после молитвы лег на постель и затем был заколот. Вместе с Борисом было убито немало его дружинников, в т. ч. св. Георгий Угрин, прикрывший князя своим телом, но некоторым удалось спастись (в частности прп. Моисею Угрину, брату св. Георгия; см. также ст. Ефрем Новоторжский, прп.). Тело Бориса было доставлено в Вышгород (ок. 15 км к северу от Киева) и погребено у церкви святого Василия.

По данным собственно житийных источников, Борис и его дружинники были убиты в воскресенье 24 июля. Местом их гибели и СС, и летопись называют стан Бориса на реке Льте (Альте), близ Переяславля Русского. Полной уверенности в точности данных о месте и дне страстотерпческой кончины Бориса нет. В летописном рассказе дата отсутствует; кроме того, по преданию, отразившемуся в СС и летописи, как раз на Льте и именно на месте убиения Бориса состоялась в 1019 г. решающая битва Ярослава со Святополком. Это совпадение усугубляется тем, что битва произошла "в пяток", на который и приходилось 24 июля в 1019 г. Сказанное дает повод подозревать, что топографическое и хронологическое приурочение гибели Бориса к месту и времени сражения на Льте, возможно, имело место позже, при формировании житийного предания, которое подчеркивало роль Ярослава как мстителя за кровь братьев.

Вызванный обманом из Мурома, Глеб был убит 5 сентября (и этой даты нет в летописной повести) на пути в Киев близ устья реки Смядыни, у Смоленска. По ЧН, Глеб находился в Киеве, бежал на север (к Ярославу?) и был настигнут убийцами под Смоленском. Тело юного князя похоронили на месте гибели. После Бориса и Глеба был убит еще один Владимирович – Святослав, княживший в Древлянской земле (к северо-западу от Киева). Развязкой этой кровавой драмы неизбежно должно было стать столкновение Святополка с другим своим братом – новгородским кн. Ярославом. Их четырехлетняя протекавшая с переменным успехом борьба за киевский стол завершилась летом 1019 г. упомянутой битвой на Льте, в которой Ярослав одержал окончательную победу. Через некоторое время (по ЧН, через год после водворения Ярослава в Киеве, т. е. в 1017 или 1020) по приказу Ярослава тело Глеба было найдено и перезахоронено рядом с Борисом в Вышгороде. Приобретшая в последнее время известную популярность гипотеза, будто убийцей Бориса и Глеба был Ярослав (Н. Н. Ильин, М. X. Алешковский, А. М. Членов, Поппе и др.), опирается гл. обр. на сканд. Сагу об Эймунде – источник поздний (кон. XIII в.), сбивчивый и скорее литературный, чем исторический, и не может быть признана серьезно обоснованной.

Канонизация Бориса и Глеба

События, связанные с зарождением почитания Бориса и Глеба, известны благодаря СЧ и ЧН, которые в этой части, видимо, восходят к общему источнику – вышгородским записям. Некоторое время могила Бориса и Глеба близ вышгородской церкви св. Василия находилась в забвении или небрежении, судя по тому, что 1-е знамение от мощей святых случилось, когда некоему "варягу", нечаянно наступившему на могилу, опалило ноги исшедшим из-под земли пламенем. "И отътоле начаша не смети близ приступати, нъ с страхом покланяахуся" (Абрамович. Жития. С. 53). Вскоре церковь св. Василия сгорела, но все иконы и богослужебную утварь удалось спасти, что было осознано как заступление святых страстотерпцев. О случившемся сообщили киевскому кн. Ярославу Мудрому и митр. Иоанну I, который в сопровождении "клироса и всего поповьства" отправился в Вышгород и в присутствии князя совершил всенощное бдение в часовне ("клетце мале"), выстроенной над могилой Бориса и Глеба. После того как на месте сгоревшей церкви была выстроена новая, тела святых по повелению и при участии митрополита торжественно "изнесоша от земле". При этом раки были вскрыты, и засвидетельствованы нетленность мощей и исходившее от них благоухание, затем установили в новой церкви "над землею на деснеи стране". От святых мощей начали происходить чудесные исцеления, последовательность которых в СЧ и ЧН практически совпадает.

Чудеса 1-е ("О хромем" – исцеление отрока вышгородского посадника Миронега) и 2-е ("О слепьци") послужили для кн. Ярослава основанием выстроить по совету митр. Иоанна в Вышгороде большую пятиглавую деревянную церковь во имя Бориса и Глеба, освященную 24 июля, куда в тот же день были перенесены мощи св. князей. На этот день, к которому приурочивалось убиение Бориса, был установлен и ежегодный праздник святым. На 1-й же литургии в новой церкви на глазах князя и митрополита произошло 3-е чудо ("О хромем"). В ЧН сообщается в этой связи об уставлении Ярославом для поддержания клира только что построенной церкви десятины от княжеских даней с Вышгорода. Далее и в СЧ, и в ЧН (которое содержит еще и рассказ о чуде избавления от оков узников "в некоем граде") за сообщением о кончине Ярослава Мудрого следует повествование о перенесении мощей Бориса и Глеба в 1072 г. в одноглавую церковь, построенную киевским кн. Изяславом Ярославичем ввиду ветхости храма Ярослава (см. Борисоглебская церковь в Вышгороде). Это перенесение, наиболее полное описание которого сохранилось в СЧ, было много торжественнее предыдущего: в нем участвовали князья (Изяслав, Святослав, Всеволод Ярославичи с сыновьями) и митрополит Георгий со своим клиром, ряд др. архиереев (Неофит Черниговский, Петр Переяславский, Никита Белгородский, Михаил Юрьевский), а также настоятели киевских монастырей, среди которых был и прп. Феодосий Печерский. Перенесение мощей состоялось 20 мая, в неделю 7-ю по Пасхе, когда был установлен еще один день поминовения Бориса и Глеба (указание на 2 мая в Лаврентьевской летописи и родственных ей сводах объясняется, повидимому, контаминацией с датой перенесения мощей в 1115).

Далее идут рассказы о новых чудесных исцелениях: "О хроме и неме" (чудо 4-е), "О жене сухоруце" (5-е) и "О слепьци" с участием вмч. Георгия (6-е), причем в последнем в уста св. Георгия вкладывается характеристика Бориса и Глеба как святых, которым "дана благодать от Бога в стране сей земля Русьске пращати и исцелити всяку страсть и недуг" (Абрамович. Жития. С. 59-60). На этом похвалой святым заканчивается ЧН, а в СЧ продолжается описание событий, связанных с почитанием Бориса и Глеба до 1115 г. включительно: неудачной попытки воздвигнуть каменную церковь в честь св. страстотерпцев (начатая при Святославе и завершенная при Всеволоде, она обрушилась сразу же после окончания работ), несостоявшегося аналогичного замысла киевского кн. Святополка Изяславича (1093-1113), окования позолоченным серебром деревянной раки Бориса стяжанием Владимира Мономаха (тогда князя переяславского) в 1102/3 г., восстановления рухнувшего каменного храма на средства черниговского кн. Олега Святославича в 1112 г. и, наконец, после смерти Святополка, торжественного перенесения мощей страстотерпцев в новую каменную церковь на Антипасху, 1115 г., 2 мая.

Перенесение мощей в большую пятиглавую церковь при Ярославе описано как церковное прославление новых мучеников (сообщение о написании иконы Бориса и Глеба есть только в ЧН), поэтому была бы важна его более или менее точная датировка, которая, однако, оказывается крайне затруднительной. Предположение Шахматова, поддержанное некоторыми исследователями, будто перенесение состоялось в 1020 или 1026 г., основано исключительно на допущении, что церемония должна была непременно приходиться на воскресный день, как то было в 1072 и 1115 гг. Но тому же условию удовлетворяют и 1037, и 1043, и 1048 гг. Да и вряд ли Ярослав, решив построить церковь в честь Б. и Г., стал бы дожидаться года, когда 24 июля совпало бы с воскресеньем. Время святительства митр. Иоанна I, которого в науке почему-то принято считать предшественником упомянутого в летописи под 1039 г. митр. Феопемпта, ничто не мешает отнести и к 40-м гг. XI в., поэтому совершенно не обязательно датировать построение Ярославовой церкви 30-ми гг. этого столетия (Мюллер). Указание СЧ, что перенесение мощей Бориса и Глеба в построенную Изяславом Ярославичем в 1072 г. церковь имело место "минувшем (после чего? – А. Н.) летом 20" (Абрамович. Жития. С. 55), едва ли можно соотносить с моментом построения Ярославовой церкви, т. к. оно пришлось бы в таком случае на точно засвидетельствованное время святительства митр. Илариона (1051 – не позднее 1054), а не Иоанна. Очевидно, это указание имеет в виду кончину Ярослава, что больше оправдано и контекстом повествования. Если помимо сказанного принять во внимание молчание о Б. и Г. в "Похвале кн. Владимиру" митр. Илариона, датировка которой колеблется от 1037 до 1050 г., то наиболее вероятным временем перенесения мощей при Ярославе и учреждения праздника Бориса и Глеба 24 июля придется признать 2-ю пол. 40-х гг. XI в.

Эта датировка находит себе подтверждение в княжеском именослове. Самые ранние из многочисленных наречений княжичей именами новых святых в семействах как Ярославичей (Глеб, Давид, Роман Святославичи, Давид Игоревич, Борис Вячеславич), так и полоцкого кн. Всеслава Брячиславича (Глеб, Давид, Борис, Роман) определенно относятся еще ко времени жизни Ярослава Мудрого (Глеб Святославич родился не позднее 1050/51, Глеб и Давид, коль скоро именно они были старшими сыновьями Всеслава Полоцкого, не позднее 1053/54), тогда как родившиеся в 1036 г. и неск. ранее двое младших сыновей самого Ярослава были наречены Вячеславом и Игорем, что плохо согласуется с предположением о канонизации Б. и Г. при митр. Иоанне, если последний был предшественником Феопемпта. В то же время следует учесть, что сохранившиеся печати Давида Игоревича, родившегося в 50-х гг. XI в., несут на себе изображение не Гелба – Давида, а прор. Давида (Янин В. Л. Актовые печати Древней Руси Х-XV вв. М., 1970. Т. 1. N 26-28; 1998. Т. 3 [в соавт. с П. Г. Гайдуковым]. С. 21-22, 115). Это наводит на мысль, что названные наречения состоялись еще до внесения имен Бориса – Романа и Глеба – Давида в святцы, хотя и были следствием почитания князей-мучеников в рамках княжеского рода. В таком случае установление праздника 24 июля при Ярославе следовало бы расценивать как местную канонизацию внутри Киевской епархии (в которую входил Вышгород), а общерус. прославление отнести к 1072 г. Датировка общерусской канонизации 1088 г. (А. Н. Ужанков) выглядит неоправданно поздней и основывается на весьма спорной предпосылке, будто ЧН стало первым житийным произведением о Борисе и Глебе, тогда как СС таковым быть якобы не могло (так думал и С. А. Бугославский); против говорит и упоминание Бориса и Глеба в перечне святых в берестяной грамоте N 906, которая стратиграфически приходится на 3-ю четв. XI в. (Янин В. Л., Зализняк А. А. Берестяные грамоты из раскопок 1999 г. // ВЯ. 2000. N 2. С. 6).

А. В. Назаренко, Б. Н. Флоря

Почитание Бориса и Глеба в России

Почитание Бориса и Глеба в России с самого начала обнаружило 2 составляющие. Древнейшая служба прославляет князей-страстотерпцев преимущественно как целителей: "Божию благодать приимъша, исцеляета болящая", "притекающе к раце ваю, исцеления дары приемлем: вы – божествьная врача еста" и т. д. (Абрамович. Жития. С. 136). Но уже в похвале святым в СС находим наряду с этим также и представление о Борисе и Глебе как о заступниках Русской земли и небесных помощниках рус. князей: "Ваю пособиемь и защищениемь князи наши противу въстающая дьржавьно побеждають... вы бо... земля Русьскыя забрала, и утвьржение, и меча обоюду остра, имаже дьрзость поганьскую низълагаем и дияволя шатания в земли попираем" (Там же. С. 49).

Очевидно, это представление продолжает почитание Бориса и Глеба внутри княжеского рода, которое прослеживается, как уже говорилось, еще до их общецерковной канонизации и тесно связано с характером подвига святых: хотя убийцы Бориса и Глеба не предлагали им отречься от веры во Христа, св. князья являются истинными мучениками – свидетелями Царствия Божия. Они не пожелали силой настоять на своем земном княжеском праве, предпочтя земному царствованию "цесарьство нераздрушимое". Их подвиг мученичества основывается на Христовой заповеди о люби. (В этом отношении несомненна близость их подвига к подвигу св. Вячеслава, кн. чешского, осознававшаяся, напр., автором СС, которое и текстуально обнаруживает связь с памятниками святовацлавского круга X в.) Бориса и Глеба предпочли погибнуть, но не "противитися старейшему брату" (Там же. С. 10, 33). Эта центральная идея борисоглебского культа, наряду с проклятием братоубийцы Святополка как "второго Каина", служила мощным стабилизирующим фактором политической системы Древней Руси, которая во многом была построена на принципе сеньората – генеалогического старейшинства внутри княжеской династии. Подвиг Бориса и Глеба как бы освящал собою эту систему, требуя от младших князей послушания старшим, а от старших – справедливости к младшим. О необходимости хранить мир между князьями и подчиняться старшему в роду говорится в созданном, вероятно, во 2-й пол. XII в. произведении "Похвала и мучение святых мученик Бориса и Глеба" (больше известном, по заглавию др. редакции, как "Слово о князьях"). В "Похвале" прославляются черниговский князь-миротворец Давид Святославич и его сын Святослав (см. ст. Никола Святоша, прп.) как достойные продолжатели дела Бориса и Глеба. Летописец сравнивает с Бориса и Глеба, погибших в усобицах князей Ярополка Изяславича (ум. 1086 ) и св. Андрея Боголюбского (ум. 3.06.1174) (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 207, 368); князья, затевавшие смуты, в летописях уподобляются Святополку (Там же. Стб. 307, 440 и др.). Почитание Бориса и Глеба как миротворцев выражалось также в том, что у их гробницы князья клялись в соблюдении договоров.

С течением времени все более укреплялась вера в Бориса и Глеба как защитников Русской земли и помощников русским князьям, позднее царям ("сродникам" Бориса и Глеба) в войнах. Заступничеством Бога и Бориса Владимир Мономах объясняет свое избавление от половцев по пути из Чернигова в Переяславль (БЛДР. Т. 1. С. 468). Рассказ о чудесном явлении Бориса и Глеба перед Невской битвой (1240) читается в первоначальной редакции Жития св. блгв. кн. Александра Невского (Бегунов Ю. К. Памятник рус. литературы XIII в. "Слово о погибели Русской земли". М.; Л., 1965. С. 164-164, 168). Победа на Чудском оз. в 1242 г. также была одержана "святою мученику Бориса и Глеба... великими молитвами" (НПЛ. С. 78). С помощью Бориса и Глеба связывали взятие новгородцами шведской крепости Ландскрона в устье Невы в 1301 г. (Там же. С. 91). В 1327 г. князь Александр Михайлович поднял в Твери восстание против татар "молитвою новоявленою мученик святых царей рускых Бориса и Глеба" (ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1. Стб. 400). В памятниках, посвященных Куликовской битве, чудесная помощь Бориса и Глеба показана по-разному. В "Задонщине" читается: "Борис и Глеб молитву воздают за сродникы". В Летописной повести говорится о небесном войске во главе с арх. Михаилом, в рядах которого сражались св. князья-страстотерпцы. В "Сказании о Мамаевом побоище" приводятся слова воеводы Д. М. Боброка-Волынского, что он ждет победы над татарами "молитвою святых страстотерпец Бориса и Глеба"; далее рассказывается о видении Бориса и Глеба, сражавшихся с татарами (Повести о Куликовской битве. М., 1959. С. 12, 36, 65). В XVI в. к Бориса и Глеба, как и к др. рус. святым, обращаются за помощью в важных военных предприятиях, напр. перед взятием Казани (ПСРЛ. Т. 13. С. 194). Перед походом русских войск на Полоцк в 1563 г. был устроен крестный ход и молебен в церкви во имя Бориса и Глеба на Арбате, туда же была принесена Донская икона Божией Матери, которую царь Иоанн IV взял в поход. Около той же церкви митр. св. Макарий с духовенством встречал возвращавшегося из похода царя (Там же. С. 305, 346). Во время нападения на Москву в 1572 г. крымского хана Девлет-Гирея мон. Рождественского монастыря во Владимире Антоний удостоился видения св. князей, вместе с Александром Невским спешивших на помощь царю Иоанну Грозному.

По свидетельству царя Алексея Михайловича, в ходе Русско-шведской войны Борис и Глеб являлись ему при осаде русскими войсками Динабурга(Даугавпилса) (1656); город был взят через неделю (31 июля) после празднования памяти святых князей (24 июля) и назван в их честь Борисоглебовым городом. Святые князья-страстотерпцы повелели также царю в память о царевиче-мученике Димитрии Иоанновиче переименовать захваченную русскими крепость Когенгаузен (Кокнесе) в Царевичев Димитриев град.

А. В. Назаренко, А. А. Турилов

Почитание Бориса и Глеба за пределами Руси

Почитание Бориса и Глеба за пределами Руси началось уже в XI в. В 1095 г. частицы мощей святых князей ("reliquiae sancti Glebii et socii eius" – Fontes rerum Bohemicarum. Pragae, 1874. Т. 2. Р. 251) покоились в одном из алтарей чешского Сазавского монастыря, в котором в то время богослужение совершалось на славянском языке. Очевидно, к XII в. относится приписка к греч. Прологу сурожского происхождения под 24 июля: (в этот день память святых новоявленных мучеников в земле Русской Давида и Романа: Антонин [Капустин], архим. Заметки XII-XV века, относящиеся к крымскому городу Сугдее (Судаку), приписанные на греческом синаксаре // ЗапООИД. 1863. Т. 5. С. 620; Бенешевич. Армянский Пролог. С. 208-209). Ок. 1200 г. новгородец Добрыня (впосл. Новгородский архиеп. Антоний) видел в константинопольском соборе Св. Софии большую икону Бориса и Глеба; упоминает он и о константинопольской церкви, посвященной святым (Лопарев Х. Книга паломник: Сказание мест святых во Цареграде Антония, архиеп. Новгородского, в 1200 г. // ППС. 1899. Т. 51. С. 15; Janin. Eglises et monasteres. P. 65). Согласно уникальному свидетельству краткого летописчика, сохранившегося в списке сер. XVI в., построение Борисоглебской церкви "в Цареграде в Испигасе" отнесено к 6625 (1117) г. (РГАДА. МГАМИД. Ф. 181. N 478. Л. 471-471 об.), хотя эта дата и вызывает известные сомнения (она дублирует дату построения церкви на Льте; кроме того, Русь находилась тогда в состоянии войны с Византией). Проложное сказание о Борисе и Глебе в кон. XII – нач. XIII в. вошло в арм. синаксарь, неясно, впрочем, через греч. посредство или прямо.

Почитание русских князей-мучеников (наряду с почитанием прп. Феодосия Печерского, св. кнг. Ольги и русским праздником перенесения мощей свт. Николая Мирликийского) получило широкое распространение в южнославянских странах (в первую очередь в Сербии) в XIII – 1-й пол. XIV в. Предпосылкой этого явилось оживление русско-южнослав. церковно-культурных связей (в основном через посредство Афона и Константинополя) в последней четверти XII в., после освобождения Болгарского и Сербского государств от византийского владычества. Июльская память Бориса и Глеба представляет довольно обычное явление в месяцесловах серб. Апостолов и Евангелий до сер. XIV в. (старший пример – Евангелие апракос 1-й пол. XIII в.: Ватикан. Slav. 5), несколько реже ее содержат болгарские рукописи (старший пример – Тырновское Евангелие 1273 г.: Загреб. Архив ХАЗУ. IIIа30); уникальным примером (в болг. Апостоле 2-й пол. XIII в.: София. НБКМ. N 882) представлена память перенесения мощей 2 мая. Агиографические тексты, посвященные Бориса и Глеба, отличаются в средневековые южнославянские традиции значительным разнообразием. Южнославянские списки нестишного Пролога XIII-XIV вв. могут содержать одну из 2 редакций сказания об убиении мучеников (краткую (под 24 июня!) – ГИМ (Увар. 70-1о. Л. 331 об. – 332 (серб. рукопись кон. XIII в.) или более пространную (под 24 июля), созданную на основе русского проложного жития и известную в целом ряде списков), сказание об убиении Глеба под 5 сент. и память перенесения мощей (2 мая), без текста либо сопровождаемую разными вариантами краткого сказания (Павлова Р. Сведения о Борисе и Глебе в южнослав. письменности XIII-XIV вв. // Palaeobulgarica. 1988. N 4. С. 26-40; она же. Жития рус. святых в южнослав. рукописях XIII-XIV вв. // Славянска филология. София, 1993. Т. 21. С. 94-95). В серб. Кондакаре нач. XIV в. (в составе пергаменного сборника, переписанного мон. Равулой – ГИМ. Хлуд. N 189) помещены кондак и икос на июльскую память Б. и Г. Сокращенная по сравнению с рус. списками служба на июльскую память Б. и Г. (скомбинированная со службой мц. Христине) содержится в ряде серб. служебных Миней кон. XIII – 1-й пол. XIV в. (ГИМ. Хлуд. N 156, 160; Сербия. Библиотека монастыря Высокие Дечаны. N 32 – "Оливерова Минея"). Довольно часто Б. и Г. именуются в южнослав. рукописях (в памятях и заголовках текстов) "царями русскими" (или "рушькими"). Случаи посвящения им храмов в Болгарии и Сербии в ср. века неизвестны.

Э. С. Смирнова

Иконография святых Бориса и Глеба

Домонгольский период Изображения братьев-страстотерпцев появились в начальный период их почитания. Для построенной кн. Ярославом Мудрым церкви в Вышгороде, посвященной новоявленным святым, была создана икона ("повеле же и на иконе святою написати" – Абрамович. С. 18), что, согласно писаниям св. отцов и указаниям VII Вселенского Собора, являлось обязательным при установлении почитания нового святого. Первые иконы могли точно воспроизводить облик князей, поскольку во время вскрытия захоронений при митр. Иоанне оказалось, что останки св. братьев нетленны. В составе СС сохранилось описание облика Бориса: "... Телъм бяше красьн, высок, лицьмь круглъмь, плечи велице, тънък въ чресла, очима добраама, весел лицьмь, борода мала и ус млад бо бе еще, светяся цесарьскы, крепък телъмь, вьсячьскы украшен акы цвет цвьтый в уности своея". В соответствии с этим описанием Бориса изображается молодым, обычно с небольшой темной бородой и усами, а Глеб, описание облика которого не сохранилось, – совсем юным, безбородым, с длинными локонами, спадающими на плечи. Одной из основ иконографии Бориса и Глеба стали, вероятно, надгробные изображения братьев на раках, неоднократно упоминающиеся в письменных источниках. В 1102 г. обе раки были украшены серебряными позолоченными пластинами по инициативе кн. Владимира Мономаха, а в 1115 г., в связи с перенесением их в новую каменную церковь, он же повелел изготовить драгоценный убор для гробниц с рельефными фигурами на серебряных досках: "Исковав бо сребрьныя дъскы и святыя по ним издражав и позолотив".

Первые иконы с изображениями Бориса и Глеба предназначались, очевидно, для храмов, построенных во имя святых на р. Льте близ Переяславля (заложена в 1117), на Смядыни близ Смоленска (упом. в 1138, каменное здание – 1145), в Кидекше, близ Суздаля (1152), в Чернигове (ок. 1115-1123), в новгородском Детинце (1146) и др. С увеличением на Руси во 2-й пол. XII-XIII в. числа Борисоглебских церквей возрастает и количество икон Бориса и Глеба

От XI – 1-й пол. XII в. образы Бориса и Глеба дошли до нас только на произведениях "малых форм" в составе предметов личного благочестия, что объясняется почитанием св. князей как целителей и покровителей заказчика. Сохранились медные литые кресты-мощевики (энколпионы), где на одной створке изображен в рост Борис, а на др. – Глеб, каждый держит в руках атрибут, похожий на модель храма (по версии М. Х. Алешковского, мученический венец).

Аналогичная фигура неизвестного князя с храмом в руке представлена на выходной миниатюре рус. рукописи Слова Ипполита о Христе и антихристе (ГИМ. Чуд. 12, рубеж XII-XIII вв., см.: Вздорнов. N 2). Вероятно, в основе этой иконографии лежит несохранившаяся композиция, связанная с почитанием Бориса и Глеба в Вышгороде.

На перегородчатых эмалях домонгольского периода Бориса представлен безбородым (напр., украшения-колты из клада, найденного в Ст. Рязани (Оружейная палата), медальоны из ожерелья-гривны, найденного в с. Каменный Брод Житомирской обл. (Харьковский гос. исторический музей; погибли во время второй мировой войны), пластины на окладе Мстиславова Евангелия (ГИМ), 2 серебряные позолоченные пластины с изображениями в рост (в составе серии из 8 пластин, вероятно, нашивавшихся на ткань, найденной в 90-х гг. XX в. во Владимире; археологическая коллекция во Владимире – см. Жарнов, Жарнова. С. 459).

Изначально Борис и Глеб воспринимались как двоица, что отразилось в описании их явлений. Уже в домонг. период в искусстве Др. Руси преобладающими становятся парные изображения князей. О композиции темперных икон той эпохи, вероятно, восходивших к не сохранившимся до наст. времени прототипам из Вышгорода, дают представление каменные иконки 1-й трети XIII в. с парными фигурами князей в рост из Солотчинского монастыря (обращены друг к другу, как бы беседуют; РИАМЗ) и из собрания Н. И. Репникова (даны в одинаковых фронтальных позах; ГРМ). На новгородской иконе свт. Николая из Новодевичьего монастыря (ок. 1200, ГТГ) Борис и Глеб изображены на полях, подобно эмалевым медальонам на византийских серебряных окладах. Поскольку князья представлены вместе со святыми Космой и Дамианом, Флором и Лавром, здесь подчеркивается их почитание как целителей.

Первые сохранившиеся изображения Бориса и Глеба в монументальном искусстве относятся к кон. XII в. Например, в росписи Преображенской церкви на Нередице (1199) они представлены в конхе центральной апсиды, по сторонам Богоматери "Знамение", во главе процессии святых, направляющихся к Ней. Наиболее вероятно, что их изображения помещены здесь в связи с темой моления за княжеский род и в память об умерших в детском возрасте сыновьях заказчика росписи кн. Ярослава Владимировича (Пивоварова. С. 26-29. Ил. 10-12). Образы Бориса и Глеба известны также в белокаменной резьбе на фасадах владимиро-суздальских храмов, где они появляются, возможно, в связи с княжеским заказом и с темой прославления воинов и мучеников при выборе святых: на Дмитриевском соборе во Владимире (90-е гг. XII в.) они представлены в рост, с крестами, но без мечей (в аркатурном фризе сев. фасада) и как всадники-воины (по сторонам окна в правом, вост., прясле юж. фасада (см.: Вагнер. С. 244, 246, 248. Илл. 152 (С. 249), 154 (С. 252-253), 234 (С. 357), 264 (С. 401), 266 (С. 406), 276, 277 (С. 411); схема на С. 343). На фасадах Георгиевского собора в Юрьеве-Польском (1230-1234) они дважды изображены в медальонах по пояс сжимающими рукоять меча.

Более редкими являются непарные образы каждого из святых, возможно, основой для них служили надгробные изображения братьев на раках. Отдельные изображения князей, обусловленные, вероятно, именем заказчика, известны в домонгольский период на княжеских печатях (Янин, 1970. Кат. 182, 193, 194, 218-220; Янин, Гайдуков. Кат. 333-3, 333б), в миниатюрах (если идентификация фигур верна) и в мелкой пластике, напр. каменный образок XI в. с надписью "Давыдъ Глебъ", найденный на Таманском п-ове (ГИМ).

Формирование иконографии Бориса и Глеба, почитавшихся как образцы глубокой христ. веры, кротости и смирения, как целители и воины, заступники христиан, небесные покровители правящего рода и всей Русской земли, стало вкладом Руси в иконографию визант. круга. Специфика изображений Бориса и Глеба состоит в передаче их национального облика, они представлены в княжеских одеждах: круглых шапках, отороченных мехом, и плащах. Если шапки почти сразу стали их обязательным атрибутом в иконографии, то плащи иногда не имели характерных треугольных очертаний спереди, в руках мог быть только мученический крест или крест с мечом, напоминавшим об их происхождении и воинской славе. Одеяния святых похожи на одежды сканд. викингов, как они реконструируются по археологическим данным (Кондаков). В иконографии средневизант. периода, где доминируют одежды рим. эпохи (гиматии, хитоны или доспехи воинов) и лоратные одеяния визант. имп. двора, облик Бориса и Глеба очевидно воспринимался как экзотический, позволяя в то же время узнать рус. князей-мучеников в сонме христ. святых.

О почитании святых в Константинополе и о том, что их иконы были там известны, сохранились свидетельства Антония, архиеп. Новгородского, побывавшего в столице Византии в 1200 г. Он сообщает, что "во Испигасе... есть церковь святых мученик Бориса и Глеба: в том граде явишася святии, и исцеления многа бывают от них". В юж. части собора Св. Софии Константинопольской ("на правой стране") была "поставлена икона велика святых Бориса и Глеба, и ту имеют писцы" (т. е. художники снимают с нее копии – Книга Паломник. С. 33). О необычности восприятия облика рус. князей в визант. среде по сравнению со святыми новокрещенных народов может свидетельствовать роспись в ц. Вознесения в Милешеве (Сербия, 20-е гг. XIII в.), где Борис и Глеб представлены в колпаках необычной формы и выглядят как уроженцы далекой сказочной страны.

2-я пол. XIII-XV в. В изображениях Бориса и Глеба, созданных в рус. землях в период монголо-татар. завоевания и постепенного возрождения рус. культуры, отразились преемственность по отношению к иконографии домонг. периода, а также различные оттенки их почитания. Среди вариантов с парными изображениями в рост во фронтальных одинаковых позах, в богато украшенных княжеских одеждах, с крестом в одной руке и с мечом в др. сохранились иконы: из Саввино-Вишерского монастыря близ Новгорода, XIII в. (как установлено С. И. Голубевым, пробелы на ликах – поновления XIV в.; наиболее вероятно, новгородская, публикуется Г. В. Поповым как тверская; КМРИ); из часовни Зверина монастыря в Новгороде, нач. XIV в. (ГИМ); московская (или ростовская) из собрания Н. П. Лихачёва, 2-я пол. XIV в.(ГРМ); северная икона XIV в. (частное собрание); псковская из с. Б. Загорье, кон. XIV – нач. XV в. (ГТГ). В кон. XV-XVI в. в некоторых изображениях данного типа слишком удлиненные фигуры подчеркивают внешнюю хрупкость (икона из собр. В. А. Александрова; ГТГ), святые показаны в легком развороте друг к другу, они как бы беседуют, их фигуры соприкасаются (икона из музея-заповедника "Ростовский кремль" и сев. икона из собр. А. В. Морозова, обе в ГТГ).

В основе иконографии Бориса и Глеба, где они изображаются как всадники, лежат позднеантичная и визант. традиции создания образов таких святых, как Сергий и Вакх, Георгий Победоносец и Димитрий Солунский, Феодор Тирон и Феодор Стратилат. На иконе из Борисоглебской новгородской церкви (кон. XIV в.) воинская мощь святых подчеркивается одинаковыми контурами и преувеличенным масштабом фигур, изображенных над мелкими скалами (НГОМЗ; ср. медные литые образки более позднего времени с "прорезными" композициями, напр. образок XVI в. (ГРМ)). На иконе 2-й пол. XIV в. из Успенского собора Московского Кремля (возможно, московской школы, часто публикуется как псковская; ГТГ), где братья, скачущие верхом, обращены друг к другу, переданы духовный диалог братьев и согласие в приуготовлении к мученичеству.

От 2-й пол. XIV в. сохранились житийные изображения Бориса и Глеба, восходящие, вероятно, к более ранним образцам: в Сильвестровском сборнике (РГАДА. Тип. ф. 381, N 53, XIV в.), памятнике новгородского происхождения, и в клеймах иконы из Борисоглебской церкви в Запрудах в Коломне (кон. XIV в., ГТГ) имеется редкая сцена увенчания Бориса и Глеба мученическими венцами. В житийном цикле на первый план выдвинута тема кротости и смирения братьев, их готовности к мученическому подвигу, а также изображены посмертные чудеса, совершавшиеся на их захоронениях. В среднике иконы из Коломны при сохранении внешних особенностей иконографии (фигуры в рост, в руках крест и меч) лейтмотивом стала тема христ. любви и преодоления страданий.

Начиная со 2-й пол. XIV в. встречаются композиции, в которых подчеркивается параллель между Борисом и Глебом и вмч. Димитрием Солунским. В отличие от текста Сказания XI в., акцентировавшего заступническую и воинскую роль святых, в искусстве XIV в. преобладает жертвенная, мученическая тема. Так, в миниатюре Сильвестровского сборника (Л. 125 об.) сцена мученической кончины Бориса уподоблена убиению вмч. Димитрия.

В программе храмовой росписи расположение фигур Бориса и Глеба выявляет связь их почитания с темой Евхаристии, с мотивом невинной жертвы, душевной чистоты, духовного и телесного целительства: в соборе Рождества Богородицы Снетогорского монастыря во Пскове (ок. 1313) Борис и Глеб изображены в диаконнике; в церкви Преображенского монастыря в Ковалёве, близ Новгорода (1380), – в притворе, рядом с фигурами преподобных Космы и Дамиана; в новгородской ц. св. Феодора Стратилата на Ручью (80-90-е гг. XIV в.) – на западной стене южного рукава наоса, по обе стороны от фигуры отца, вел. равноап. кн. Владимира, напротив, на вост. стене рукава, изображено Распятие Господне; в ц. Успения в Волотове, близ Новгорода (1363; не сохр.), – на вост. гранях зап. пары подкупольных столпов, т. е. обращенных к алтарю, в руках кресты (первый известный пример размещения фигур князей на подкупольных столпах, которое будет господствовать в XVI-XVII вв.).

Изображение Бориса и Глеба вместе с др. святыми выявляет множество смысловых нюансов их почитания, напр., в составе избранных святых на полях новгородских икон свт. Николая, архиеп. Мирликийского, из Свято-Духова монастыря, сер. XIII в. (ГРМ) и в ц. свт. Николая на о-ве Липно, 1294 г. (НГОМЗ), они помещены непосредственно под отцами церкви, выше др. мучеников, над св. целителями Космой и Дамианом, Флором и Лавром как святые, подвиг которых дает им право на особое место в сонме мучеников.

Образы Бориса и Глеба представлены в многофигурных композициях произведений "малых форм". На серебряном гравированном реликварии (1-я пол. или 1-я четв. XIV в., Оружейная палата), на одной стороне изображены арх. Михаил, по бокам в медальонах – Борис и Глеб, на обороте – свт. Николай. Сочетание и сближение фигур Бориса и Глеба и свт. Николая восходит к XI в. (явление 3 святых описано в Чтении и Сказании) и, возможно, отражает своеобразие почитания этих святых в Вышгороде (или Вышгороде и Киеве) и связано с близкими датами памяти святых (2 мая – перенесение мощей Бориса и Глеба, 9 мая – свт. Николая); в дальнейшем подобные изображения встречаются в рус. искусстве как образы особо чтимых на Руси святых (иконы из церкви на о-ве Липно, из Свято-Духова и Новодевичьего монастырей, а также ряд произведений XVI-XVII вв., напр. деревянная статуя "Никола Можайский" XVI в. из с. Волосова близ Каргополя (АМИИ)). Начиная со 2-й пол. XIV в. складываются композиции с многочисленными образами рус. святых, в т. ч. Бориса и Глеба: шитый воздух с деисусным чином, заказанный кнг. Марией, вдовой вел. кн. Симеона Ивановича Гордого (1389, ГИМ), где в центре – Нерукотворный Образ Спасителя на Убрусе, по сторонам – рус. митрополиты кон. XIII-XIV в. (Максим и Петр, Феогност и Алексий); в нижней зоне – 8 святых, среди них – Владимир, Борис и Глеб, а также вмч. Димитрий Солунский, небесный покровитель вел. кн. Димитрия Донского, прп. Алексий, человек Божий, соименный митр. Алексию, с которым связано и изображение Нерукотворного Образа Спасителя (известно, что митр. Алексий привез из Константинополя в Москву икону с таким изображением и основал в ее честь Андроников монастырь).

Покровительство Бориса и Глеба определенному городу более прямолинейно выражено в новгородских композициях XV в., напр. в "Знамении от иконы Богородицы" ("Осада Новгорода суздальцами"), где на битву с "неправедными" войсками кн. Андрея Боголюбского из городских ворот выезжают для поддержки новгородцев Борис и Глеб вместе с вмч. Георгием Победоносцем (ГТГ, НГОМЗ).

Конец XV-XVII в. В кон. XV в. создается новая иконография, намечавшаяся уже с кон. XIV – нач. XV в., – изображение Бориса и Глеба вместе с кн. Владимиром (первые примеры – шитый воздух 1389 г. (ГИМ), фрески ц. Феодора Стратилата в Новгороде и копия миниатюры не сохр. сборника 1414 г. с минейными статьями на 15 июля, где Борис и Глеб обращаются к отцу, который обнимает их за плечи). От нач. XV в. до наст. времени сохранился новгородский деисусный чин, включающий икону кн. Владимира, но древние доски с фигурами Бориса и Глеба были в нем заменены поздними (ГТГ). Один из первых примеров этой иконографии представлен на иконе-таблетке из собора Св. Софии Новгородской, кон. XV в. (Музей-квартира П. Д. Корина): в центре кн. Владимир в зубчатом венце и накинутой на плечи шубе, по сторонам Борис и Глеб с крестом и мечом в руках, не в княжеских плащах домонг. типа, а в шубах, причем у Г. – особой формы, в виде колокола без рукавов, с круглым неразрезанным оплечьем, такие одежды (иногда все трое – в накинутых на плечи шубах с длинными рукавами и меховой оторочкой) наиболее часто встречаются в их изображениях XVI-XVII вв. Иконы с 3 фигурами князей получают широкое распространение (напр., сильно поновленная икона в Национальном археологическом музее в Равенне, Италия), но сохраняется и ранняя схема с фигурами 2 князей, которые одеты в накинутые на плечи шубы с длинными рукавами и орнаментами (см. также резную костяную икону, вложенную в 1569 Антонидой Феодоровной Карповой в Кирилло-Белозерский монастырь (ГРМ)).

Иконография, сочетающая фигуры святых Владимира, Бориса и Глеба (очень редко вместо Владимира – его соименный святой свт. Василий Великий, напр. на иконе XVI в. (ГРМ)), с небольшими изменениями держится на протяжении всего позднего средневековья, подчеркивая роль св. князей в формировании Русского государства и традиций рус. святости. Косвенно она отражает и идеологию Московского царства, идею "Москва – третий Рим". Параллель между Москвой и Константинополем, "вторым Римом", прочитывается в сопоставлении равноап. кн. Владимира и имп. Константина. Образы кн. Владимира и его сыновей напоминают о достойных предках московских государей и указывают на богоизбранность самого государства. Ранний пример изображения Владимира, Бориса и Глеба в историческом контексте среди др. святых – фрески Дионисия в соборе Рождества Богородицы Ферапонтова монастыря (1502 г.): на вост. склоне юж. подпружной арки представлены попарно кн. Владимир со св. вмч. Евстафием Плакидой (сходство с ним, также потерявшим своих детей, было отмечено в житии Бориса и Глеба) и Борис с Глебом; напротив, на зап. склоне той же арки, – св. кн. Михаил Черниговский и его боярин Феодор, погибшие в Орде в 1246 г.; Владимир указывает на вост. арку, где изображены праведные Иосиф и Вениамин, сыновья патр. Иакова (с ними сравнивал св. братьев и автор "Сказания"). С др. стороны апсиды, симметрично Владимиру, Бориса и Глеба, изображены преподобные Антоний и Феодосий Печерские, прославившиеся также в XI в.

Начиная с сер. XVI в. фигуры Бориса и Глеба размещаются в наосе на гранях подкупольных столпов. В росписи Благовещенского собора Московского Кремля сер. XVI в. они представлены на юж. грани северо-зап. столпа, т. е. слева от центрального прохода и вблизи "царского места"; напротив, на грани юж. столпа, изображены воины-великомученики Георгий и Димитрий Солунский. В Спасо-Преображенском соборе Ярославля (1563) Борис и Глеб представлены на зап. гранях зап. пары столпов наоса, их образы встречают входящего в собор. Различные варианты изображения избранных святых, часто с включением визант. императоров и Борис и Глеб, представлены в следующих росписях: Архангельского собора Московского Кремля (восходит к 1565); Смоленского собора Новодевичьего монастыря (1598); ц. Св. Троицы в Вязёмах (ок. 1600); Благовещенского собора Сольвычегодска (1601); Рождественского собора в Суздале (восходит к 1636); Успенского собора Московского Кремля (1642-1643); Ризоположенской ц. Московского Кремля (1644); Успенского собора Княгинина монастыря во Владимире (1647-1648); Успенского собора ТСЛ (1684); Троицкого собора Ипатьевского монастыря в Костроме (1684); Софийского собора в Вологде (1686-1688); Спасо-Преображенского собора Спасо-Евфимиева монастыря в Суздале (1689) и др. В бесстолпных храмах образы Бориса и Глеба стали располагаться в верхних зонах росписей, напр. в Троицкой (ныне Покровской) ц. Александровой слободы (1571), в медальонах на вост. гранях шатра, в ц. Воскресения в Ростове (70-е гг. XVII в.), в откосах окон верхнего яруса, наряду с кн. Владимиром и имп. равноап. Константином.

В иконах и в прикладном искусстве изображения Бориса и Глеба (с кн. Владимиром и без него) часто соотносятся с темой св. Креста и с образами святых Константина и Елены. Так, на "Киликиевском" кресте (кон. XV в., ВГИ-АХМЗ) резная костяная пластина с фигурами святых Константина и Елены по сторонам креста корреспондируется с пластиной, где Борис и Глеб поднимают мученический крест. На иконе "Воздвижение креста" (XVI в., ГТГ) по сторонам креста изображены Константин и Елена, а ниже, строго под ними, в ряду избранных святых – Бориса и Глеба. С темой св. Креста, христ. воинства и Небесного Иерусалима образы Бориса и Глеба связаны на иконе "Благословенно воинство Небесного Царя..." (сер. XVI в.) из Успенского собора Московского Кремля: в центре, в окружении пеших воинов, изображен царь Константин на коне, с крестом, движущийся к Небесному Иерусалиму за арх. Михаилом и Иисусом Навином (?), вслед за ними др. святые воины во главе с князьями Владимиром, Борисом и Глебом на конях.

Начиная с XVI в. значение образов Бориса и Глеба именно как рус. в сонме христ. святости подчеркивается включением их изображений в развивавшиеся в тот период многофигурные композиции, гл. обр. посвященные прославлению Богородицы: напр., иконы "О Тебе радуется" (1-й трети XVI в.) из Успенского собора в Дмитрове (ГТГ; в группе мучеников справа вверху с Владимиром); Покрова Богородицы (новгородская 40-х гг. XVI в.) из собрания Н. П. Лихачёва (ГРМ; в группе мучеников слева вверху с Владимиром).

Борис и Глеб входят в состав иконографических изводов, возникших в период позднего средневековья. Этот извод представлен иконами, которые связаны с семьей боярина, затем царя Бориса Феодоровича Годунова, где изображены святые покровители самого Бориса и членов его семьи, как правило, это Борис и в пару к нему Глеб, мч. Феодот Анкирский (Киринейский), покровитель 2-го имени царя (Богдан – греч. Феодот), вмч. Феодор Стратилат (святой сына), равноап. Мария Магдалина (святая жены), прп. Ксения Римляныня (святая дочери). Эти святые представлены 2 симметричными группами, напр. на иконах Прокопия Чирина, рубежа XVI-XVII вв. (ГТГ). На иконе 1581-1589 гг. из ПИАМ – 4 фигуры (без Глеба и св. Феодора Стратилата, на иконе из ГРМ – 5 фронтальных фигур, без мч. Феодота Анкирского, причем Борис помещен в центре на первом плане, а др. святые, в т. ч. Глеб, – на втором). Подобные иконографические решения в "годуновских" иконах, нарушающие традицию и разрушающие парность изображений Бориса и Глеба, вызвали жесткую критику современников: "Тех святую двоицу, не разлучимую Богом, человекоугодницы иконописаньми на дцках разлучаху единаго от другаго" ("Временник" Ивана Тимофеева. С. 294). Образы Бориса и Глеба присутствуют также на золотых дробницах с черневыми изображениями, которые являются частью убора, исполненного по заказу Бориса Годунова в 1599-1600 гг. для оклада иконы Св. Троицы письма Андрея Рублёва в Троице-Сергиевом монастыре. На надгробном покрове Бориса Годунова (усыпальница Годуновых ок. Успенского собора Троице-Сергиева монастыря), пожертвованном царем Василием Ивановичем Шуйским в нач. XVII в., была укреплена большая золотая пластина-дробница с черневым изображением Бориса и Глеба (см. об этом: Спирина. С. 458).

Народное представление о Борисе и Глебе нашло отражение в иконографических изводах образов св. князей-защитников и покровителей города. На иконе ок. 1701 г. (КИАМЗ) князья изображены в рост, в полоборота к Иисусу Христу в облаках, а между ними виден охваченный пожаром Каргополь с башнями, храмами, деревянными шатровыми колокольнями. Композиционная схема соответствует изображениям основателей монастырей (напр., преподобных Зосимы и Савватия с Соловецким монастырем). В центре иконы между Борисом и Глебом расположен картуш с благодарственной молитвой святым. Надпись на нижнем поле сообщает, что икона исполнена в память о спасении города от пожара в 1700 г. благодаря заступничеству Бориса и Глеба, в чем можно видеть развитие древнего почитания князей как защитников всей Руси, они возносят молитву "ни о единем бо граде, ни о дъву, ни о вьси..., нъ о всеи земли Русьскей" (Абрамович. С. 50).

В житийных иконах Бориса и Глеба XVI в. в отличие от древнейшей иконы с житием св. князей из Коломны может быть изменен состав клейм, художественными средствами (ритмикой линий, жестами) подчеркнута предопределенность событий свыше (в среднике иконы вел. кн. Владимир, Борис и Глеб 1-й трети XVI в. из собр. Г. Д. Филимонова, ныне в ГТГ), в др. иконах внимание может быть обращено на детализацию эпизодов (ПИАМ, в среднике иконы 1545 г. – вел. кн. Владимир, Борис и Глеб); композиция иконы XVI в. из Покровского собора "на Рву" в Москве отличается разреженностью, "прозрачностью" немногочисленных клейм, включением сцен совместного моления Бориса и Глеба перед Нерукотворным Образом Спасителя. В житийных циклах 1-й пол. – сер. XVII в. усложняются архитектурные и пейзажные фоны, появляется большое число фигур, роскошью орнамента княжеские одежды напоминают боярские облачения XVII в. (икона из собр. В. А. Бондаренко), изображение кн. Владимира, сидящего на престоле в окружении придворных, напоминает царские приемы (верхнее центральное клеймо житийной рамы иконы 20-30-х гг. XVII в. из собрания С. П. Рябушинского, ныне в ГТГ). В некоторых иконах XVII в. происходят значительные иконографические изменения. На иконе из Троицкой ц. в Муроме (МИХМ), где в среднике – только фигуры Бориса и Глеба, основная часть клейм посвящена кн. Владимиру, подробно представлена предыстория мученических подвигов князей (выбор веры, сношения с визант. императорами Василием и Константином, женитьба на царевне Анне, крещение Владимира и киевлян), и лишь на некоторых клеймах изображена история Бориса и Глеба (см.: Хлебов). На иконе кон. XVII в. (ГВСМЗ, в центре – кн. Владимир, Борис и Глеб) первые 4 клейма посвящены рождению и крещению каждого из братьев, тем самым житийный цикл приобретает недостающие элементы традиц. канона. На не раскрытой в наст. время иконе 2-й пол. XVII в. (?) из Благовещенской ц. в Вологде (ВГИАХМЗ) в житийный цикл включены помимо обычных редкие сцены явления Спасителя, Богородицы и Иоанна Предтечи Борису Нестандартны и клейма на 2 створках триптиха (средник утрачен) (1673, ГРМ; вклад некоего Бориса Козынина в неизвестный монастырь – "Лавру"), где в 2 последних сценах Борис и Глеб помогают рус. войску в битвах: в 1-й – явление братьев в ладье Пелгусию, "старейшине земли Ижорской", накануне Невской битвы (из Жития св. Александра Невского), во 2-й – комбинация из Сказания о Мамаевом побоище (Борис и Глеб во главе рус. войска) и Повести об азовском осадном сидении (о том, как донские казаки захватили тур. крепость Азов в 1642).

XVIII-XX вв. Поздняя иконография Бориса и Глеба повторяла уже сложившиеся схемы, изображения св. князей присутствовали на минейных иконах и в числе избранных святых (невьянская икона "Чудо св. Димитрия Солунского с избранными святыми на полях", 4-я четв. XIX в., частное собрание. Екатеринбург; "Собор избранных святых в предстоянии перед иконой Богоматери "Знамение"", 1914 г., Екатеринбургский музей изобразительных искусств), в произведениях медного литья (литая медная икона с эмалевыми вставками, XIX в., частное собрание. Новосибирская обл.; медная литая икона, XIX в., ЦМиАР). В нач. XX в. с развитием реставрации и науки о национальном средневек. искусстве древние иконы, в т. ч. святых князей, становились образцами для совр. иконописцев, напр., икона Бориса и Глеба, XIV в., из собрания Н. П. Лихачёва, в 1908 г. была отреставрирована в мастерской М. О. и Г. О. Чириковых и скопирована (ныне в ГМИР).

А. В. Назаренко, П. С. Павлинов

Храмостроительство в честь Бориса и Глеба

Храмостроительство в честь святых было обширно на протяжении почти всех этапов русской церковной истории. В течение домонгольского периода центром почитания св. князей-страстотерпцев являлась посвященная им церковь в Вышгороде, куда совершались паломничества, особенно на престольный праздник 24 июля (ср. рассказ о такой паломнической поездке одного киевского семейства: Багрий А. Киевский список чуда св. Николая об утопшем детище // ИОРЯС. 1914. Т. 19. Кн. 2. С. 276-279), и где кроме св. мощей князей-страстотерпцев хранились и др. борисоглебские реликвии, в частности меч Бориса, в 1155 г. увезенный во Владимир св. кн. Андреем Юрьевичем Боголюбским. Храм в Вышгороде был разрушен в 1240 г., во время нашествия татаро-монголов на Киев, тогда же были утрачены св. мощи князей. В XVI в. доминиканские монахи окончательно разобрали руины вышгородской церкви, камень от которой пошел на строительство Николаевского костела в Киеве. В 1-й пол. XVII в., несмотря на то что в Вышгороде никто не жил, на месте древнего храма был выстроен православный деревянный храм, сожженный поляками в 1651 г. и восстановленный в конце XVII в. В 1860 г. на его месте поставили небольшую каменную церковь, сохранившуюся до настоящего времени. Первая попытка обретения мощей Бориса и Глеба в Вышгороде была сделана в 1743 г. Киевским митрополитом Рафаилом (Заборовским) по распоряжению императрицы Елизаветы Петровны; поиски мощей производились также в 1814 и 1816 гг., однако все эти попытки были безуспешны.

Уже к началу 70-х гг. XI в. на местах гибели обоих князей были построены деревянные церкви, которые со временем были заменены каменными: в 1117 г. киевский кн. Владимир Мономах заложил каменную церковь на Льте, а в 1145 г. (вероятно, 5 сент. – Воронин, Раппопорт. Зодчество Смоленска. С. 37-38. Прим. 4) его внук смоленский кн. Ростислав Мстиславич – на Смядыни; почти сразу при них возникли монастыри (на Льте – ранее 1073, на Смядыни – не позднее 1138 ). Монастырь на Льте был сожжен половцами в 1154 г. В 1660 г. иноки Межигорского Преображенского монастыря получили грамоту от царя Алексея Михайловича на строение монастыря "на крови" Бориса, однако монастырь по неизвестным причинам не был создан; в 1664 г. протопоп переяславского Успенского собора Григорий Бутович поставил здесь каменный крест. В конце XVII в. упоминается церкви во имя Бориса и Глеба неподалеку от места гибели Бориса, на другом берегу Льты; храм был возобновлен в 1784 и 1839 гг., ежегодно 2 мая к нему совершался крестный ход из переяславского Вознесенского собора. Другим центром почитания Бориса и Глеба являлся монастырь на Смядыни, связанный, очевидно, больше с памятью Глеба: ср. предание об исцелении здесь в 1177 г. князей Мстислава и Ярополка Ростиславичей, ос-лепленных в ходе их конфликта со своим дядей владимиро-суздальским кн. Всеволодом Юрьевичем Большое Гнездо, "сентября 5 день, на убиение Глебово" (ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1. Стб. 244). В 1191 г. сюда из Вышгорода были торжественно перенесены пустые старые раки от мощей Бориса и Глеба, о чем сохранилось проложное чтение под 11 июня, очевидно, днем освящения каменной церкви. Монастырь на Смядыни существовал до нач. XVIII в. (В древнейших борисоглебских памятниках нередко прослеживаются явные следы преимущественного почитания Глеба. Таковы, в частности, кресты-мощевики XII в., которые несут изображение Глеба на лицевой стороне, а Бориса – на оборотной (М. X. Алешковский). Эти факты пока не нашли убедительного объяснения.

В XII в. был воздвигнут существующий поныне Борисоглебский собор в Чернигове (до 1123); аналогичные каменные постройки появились в Рязани (вероятно, в 20-30-х гг., Ростово-Суздальской земле (Борисоглебская церковь в Кидекше под Суздалем, 1152 г.), Полоцке (сер. XII в.), Новгороде (1167 г.; см. Борисоглебская церковь в детинце), Городне (см. ст. Борисоглебская коложская церковь в Гродно) (80-90-е гг.), Новогородке (совр. Новогрудок) и др., при многих из них позднее сложились монастыри. Кроме того, в домонгольский период в честь Бориса и Глеба были созданы монастыри: Новоторжский, в Турове (существовал в XII в.), Нагорный в Переславле-Залесском (позднее был домовым митрополичьим, закрыт в 1764).

Посвящение храмов и монастырей Борису и Глебу не прекращалось и в последующее время. Борисоглебские храмы были построены: в Ростове (1287), Муроме (упом. в 1327), Рязани (1689), Суздале (1749), в с. Старове (совр. Угличский р-н Ярославской обл.; 1753), Юрьеве-Польском (1792-1808), в с. Волохове (совр. Александровский р-н Владимирской обл.; 1805-1831), в с. Любодицы (совр. Бежецкий р-н Тверской обл.; 1822-1833), в С.-Петербурге (Синопская наб.; 1869-1882, снесен в 1975), на Смоленщине – в пос. Хиславичи (1880) и в с. Борисоглебском (совр. Сычёвский р-н; храм постройки 1771 г., в 80-х гг. XIX в. был перевезен туда из с. Ильинского), в с. Госома (совр. Брянская обл.; 1895-1900) и мн. др. Несколько церквей были посвящены Борису и Глебу в Новгороде: на воротах кремля (1331), "в Плотниках" (1377, 1536, в 1992 передана Церкви). Значительное число Борисоглебских храмов существовало в Москве и предместьях города: у Арбатских ворот (1522, 1764, снесен в 1930), на Поварской ул. (нач. XVII в., 1798-1802, снесена в 1936, на его месте стоит Российская академия музыки им. Гнесиных), верхний храм церкви в Зюзине (1688, освящен в 1704, возвращен Церкви в 1989), в Дегунине (1866, возвращен Церкви в 1991), а также в Подмосковье: в селах современного Серпуховского р-на Дракине (1684, 1882, в наст. время подворье серпуховского Введенского монастыря) и Енине (1828), в Коломне (1716-1726), в г. Раменское (1725-1730), в г. Руза (1801), в дер. Куртниково (совр. Истринский р-н; 1809) и др. В кон. XX в. были воздвигнуты Борисоглебские храмы в Киеве (ул. Василя Касьяна, 1993) и Москве (Арбатская пл., 1997).

В XIV – нач. XX в. существовали монастыри во имя Бориса и Глеба: Ушенский на берегу р. Ушны близ Мурома (ранее 1345-1764), в Новгороде "с Загзенья" или "с Гзени" (ранее 1386 – нач. XVII в.), в Полоцке (ранее 1396 – XVII в.), на р. Сухоне в Тотемском у. Вологодской губ. (ранее 1479-1764), в Сольвычегодске (ранее 1498 – XVII в.), в Можайске (2-я пол. XVI-XVII в.), в Переславле-Залесском "на песках" (нач. XVII в. – 1764), в Суздале (ранее XVII в. – 1764), в Чернигове (1654 – после 1917). В настоящее время действующими являются Новоторжский Борисоглебский монастырь, Борисоглебский на Устье мужской монастырь в пос. Борисоглебском Ярославской обл. (основан в 1363), дмитровский во имя Бориса и Глеба монастырь (основан в 1388), Аносин во имя Бориса и Глеба ставропигиальный женский монастырь в Истринском р-не Московской обл. (основан в 1823), Борисоглебский жен. монастырь в с. Водяное Харьковской обл., Украина (основан в 1997).