Последний день Александра Исаевича

Уход Александра Исаевича Солженицына подвел черту под русской литературой XX века. Последний живой классик умер, и русская проза осиротела. Конечно, будут и новые гении на Руси, но назвать сегодня хотя бы одного – и бесспорного – решительно невозможно.

А в том, что Солженицын был гением сомневаться невозможно. Причем, что особенно в нем поражает, гениальность его оказалась невероятно многогранной – не только художественной. Он был велик во всем – и как конспиратор, и как борец с системой, и как организатор самых разных проектов – издательских и гуманитарных. Высочайший идеализм сочетался в Александре Исаевиче с высочайшей практичностью и организованностью, трезвомыслие в нем было просто удивительное, что так не типично для привычного образа русского литератора.

Александр Солженицын впечатляет, прежде всего, своей могучей силой борца, преодолевшего самые страшные жизненные испытания. К тридцати пяти годам он был несчастным зэком, сосланным пожизненно в Казахстан, от которого отвернулась жена, и который умирал от рака, безо всякой надежды на спасение, и на то, что созданные им к тому времени произведения до кого-то дойдут, а сам он сможет написать главную Книгу жизни, задуманную им в ранней молодости. Но он победил болезнь, он вырвался из ссылки, он смог опубликовать "Ивана Денисовича" при советской власти, а потом нанести ей смертельный удар – действуя один против всемогущего КГБ. Более того, в эмиграции над ним все смеялись как над выжившим из ума стариком, который несет безответственную болтовню о возвращении в Россию еще при жизни, однако и опять прав оказался он, а не его оппоненты. И кто мог подумать в 1994-м, что старый писатель проживет на родине еще четырнадцать лет, причем деятельно трудясь. Витальность Солженицына была просто невероятна.

Оглядываясь на пройденный писателем жизненный путь, удивляешься вообще тому, как он смог стать тем, кем он стал. Рожденный уже после большевистского переворота, выросший в самые страшные годы террора, он, тем не менее, смог выработать в себе целостное мировоззрение, полностью противоположное тому, что пыталась вбить в голову Система. Когда миллионы его сверстников становились безликими конформистами, не задававшими себе "сложных" вопросов, он шел своим путем – вопреки всему, но ради них всех. Эту свою особость писатель сохранил и в эмиграции, не стараясь подделываться под господствующие на Западе настроения. Важно отметить, что это была выстраданная им позиция, а не оригинальность ради оригинальности, которой так часто грешат люди творчества. "Горе от ума" – это не о Солженицыне. Коренное его отличие от многих других выдающихся писателей XX века заключается в том, что он обладал иммунитетом против широко распространенных в этом столетии (и не только в этом) увлечений по части социальной инженерии. Это помогало ему безошибочно определять главные болезни века и не витать в облаках. Приверженность Солженицына коренным, традиционным человеческим ценностям, его религиозность были куда гуманистичнее, чем новомодные искусы большинства западной и российской интеллигенции, а, главное, не вели в моральный тупик.

Во всем мире и в России Солженицын известен, главным образом, благодаря "Архипелагу ГУЛаг" и другим произведениям о лагерях ("Один день Ивана Денисовича", "В круге первом"). Но эти книги – так сказать, вынужденные. Книгой всей его жизни было "Красное колесо" – уникальный литературный документ, которому даже трудно дать адекватное определение. Это сплав исторического эпоса, документальной хроники, художественной прозы. "Красное колесо" – книга-предупреждение, книга-размышление. Невозможно понять Русскую революцию, не прочитав "Колеса". В него Солженицын вложил свои самые заветные мысли, но мысли эти – не плод фантазий, а следствие изучения тысяч документов и свидетельств, бесед с очевидцами событий. Версия гибели России по Солженицыну – конечно, не истина в последней инстанции, но убедительнее всех прочих. "Красное колесо" еще ждет своего внимательного читателя.

Покойный писатель оказал огромное влияние на литературу и историю XX века. Он создал уникальный жанр документального повествования, который, при всей своей публицистической направленности, относится к высочайшим творениям человеческого духа и имеет большую эстетическую ценность – "Архипелаг ГУЛаг". Эта же книга нанесла такой удар по коммунизму, который трудно измерить в масштабах дивизий или ракет (вспомним вопрос Сталина о Папе римском – "сколько у него солдат?"). Вспомним, что во Франции она создала целое поколение влиятельных мыслителей по главе с Глюксманом.

Солженицын уникален во многом. Он прошел кратчайший путь для нобелевского лауреата от первой публикации до вручения премии – всего восемь лет! Он был удостоен выступления и перед Конгрессом США, и перед Государственной Думой. Его судьбой занималось Политбюро в полном составе.

Последние произведения Солженицына не получили такого отклика как первые. Оно и понятно – страна изменилась и жила другими интересами. Невнимание к позднему Солженицыну – свидетельство не его творческого упадка, а суетливости и бездумности современников. Литературные портреты, которые он публиковал последние лет десять, – лучшее в отечественной литературной критике. "Двести лет вместе" – свежий и честный взгляд на сложную межэтническую проблему. В связи с данной книгой стоит отметить, что многие проблемы, которые возникали у Солженицына с литературным и политическим бомондом, шли от того, что он писал традиционным языком с традиционной точки зрения, стилистически не укладываясь в нормы политкорректности.

"Как нам обустроить Россию" встретили в свое время не то чтобы в штыки, но как старческий бред. Однако прошло буквально лет пять, и стало ясно, насколько Солженицын был прав в своих горьких предостережениях. Он представлял не проект утопии, а альтернативный и вполне разумный вариант развития России.

Его мемуаристика – "Бодался теленок с дубом" – блестящий образец воспоминаний, в которых рассыпаны тонкие наброски видных действующих лиц того времени. "Теленок" своей наблюдательностью и умением представлять оригинальные портреты заставляет вспомнить о лучших французских мемуарах – герцога Сен-Симона, Шатобриана, кардинала Ретца, "Виденном" Гюго.

"В круге первом" – один из лучших философских романов столетия (одновременно это лучшее изображение сталинской России), а "Раковый корпус" как никакая другая книга показывает судьбу "маленького человека" в СССР.

Не было бы ошибкой сравнить сегодня Александра Солженицына с его великими предшественниками. В известном смысле на него более всего похож Лев Толстой. Но у графа напрочь отсутствовало некое государственническое чувство, и он уже был подвержен влиянию нового времени с его утратой подлинного религиозного чувства. Потому многие страницы "Красного колеса" наполнены полемикой с Толстым (вспомним, что отец писателя ездил в Ясную Поляну и беседовал с Львом Николаевичем). История показала, что анархический коммунализм Толстого был всего лишь опасным заблуждением. Мы не сравниваем уровень художественных дарований двух писателей, а говорим лишь об их идеологиях. Тут нельзя не вспомнить слова поэта – "Гений – никогда не ангел".

От Достоевского Солженицын отличается (при всей схожести судеб и взглядов) большим вниманием к слову. Его филологические усилия были бы чужды Федору Михайловичу. Как не парадоксально, но Солженицын более писатель, чем Достоевский. Язык Александра Исаевича не раз вызывал упреки в излишней сложности и архаичности, но на самом деле, он упорно работал над тем, что сам называл "языковым расширением", доводя русский до пределов совершенства.

Что касается третьего классика – Чехова, то Солженицын писал о нем несколько снисходительно, как о старшем современнике. Упреки в адрес Чехова могут показаться мелочными, но если вдуматься, то претензии вполне разумны, и отражают другую сторону исторической правды. Единственное, что можно сказать в защиту Чехова – то, что художник – в первую очередь критик общества, а не объективный хроникер своего времени.

Впрочем, сегодня еще рано размышлять о месте Солженицына среди классиков. Важнее понять нам, его до вчерашнего дня современникам, что он значил для нас.