"Обыденное сознание любит простые решения..." Беседа Николая Митрохина с Владимиром Александровичем Сапрыкиным

Беседа с Владимиром Александровичем Сапрыкиным[1]

Владимир Александрович Сапрыкин родился в 1935 году в селе Антоновке Иссык-Кульского района Омской области. В 1959 году окончил педагогический институт в городе Петропавловске Казахской ССР. В 1960--1965, 1967--1968 годах – – лектор, заведующий отделом пропаганды и агитации Балхашского горкома КПСС в Карагандинской области. В 1965--1966 годах – – главный редактор городской газеты "Балхашский рабочий". В 1967--1970 годах – – аспирант Института научного атеизма Академии общественных наук при ЦК КПСС. В 1970--1980 годах – – руководитель лекторской группы, заведующий отделами науки и учебных заведений; пропаганды и агитации Карагандинского обкома КПСС. В 1980--1991 годах – – инструктор, лектор, заведующий сектором отдела пропаганды ЦК КПСС, заведующий Всесоюзным домом политического просвещения при ЦК КПСС, руководитель Информационно-политического центра ЦК КПСС. С октября 1991 года – – заведующий кафедрой культурологии Московского государственного института электроники и математики (Технического университета). Был экспертом (со стороны коммунистов) Конституционного суда по делу КПСС. Был (до 2000 года) кандидатом в члены ЦК КПРФ. Доктор философских наук (1978), профессор.

Николай Митрохин: В Карагандинской области была довольно активная протестантская жизнь. Вы когда-нибудь там бывали в молельных домах?

Владимир Сапрыкин: У меня была научная специализация – – религиоведение, поэтому я немножко знал эти вопросы. Я защищал кандидатскую и докторскую диссертации в Институте религиоведения[2] Академии общественных наук при ЦК КПСС. Это философско-религиоведческое направление мною выбрано сознательно. Я рано стал атеистом, потому что когда я начал анализировать Библию, Священное Писание, а особенно жизнь священнослужителей, то я увидел несоответствие декларируемых постулатов и реальных дел. Стал задавать вопросы, чем вызывал гнев... бабушки, соседей. Ведь вера не нуждается в доказательствах, а я вечно ищу аргументы, ибо ни во что не верю слепо, то есть априори. Я и в КПСС не верил ни во что слепо, поэтому был часто неудобным для окружения. Нет, ради бога, не думайте, я никаким "диссидентом" не был, я был и остаюсь убежденным коммунистом – – марксистом-ленинцем. Но никогда просто так не верил ни одному "вождю", у меня всегда было собственное мнение. Одно дело мировоззрение, декларируемые ценности, само направление исторического процесса, а другое дело – – люди, которые представляют их.

Бывал ли я в молитвенных домах? В Балхаше и Караганде – – неоднократно. Бывал у евангельских христиан-баптистов. У пятидесятников. Они не были зарегистрированы, но мы знали их. Посещал и католиков. Дело в том, что Балхаш и Караганда – – это такие промышленные центры, где не было ни одной зарегистрированной православной церкви и мечети[3]. Но зато был большой букет протестантских течений. С чего началась проблема лично для меня? Когда я начал работать лектором Балхашского горкома партии, в обком партии перевели моего предшественника Семена Рувимовича Розмана. Юрист по образованию, он вел это религиоведческое направление: проблемы свободы совести[4], пропаганда естественнонаучных знаний, другие дела. Его забрали в обком, в адморганы[5], образовался вакуум. Меня вызывает секретарь горкома и говорит: "Будешь вести ты". Говорю в ответ: "Но я этого не знаю и не люблю. Я историк, читаю лекции по международному положению". – – "Хочешь или не хочешь, надо заниматься. Возьми папки, прими сейф и его документы". Обычное бюрократическое дело. Пришлось принять папки и начать читать. А там – – списки общин. И вдруг наткнулся: община "Свидетелей Иеговы". Я что-то слышал, но ничего в этом не понимал. А когда начал вникать, меня прежде всего поразили сами фамилии: Михаил Бомба, Мария Бомба, Мария Кислячук, Алексей Куц, Пуцилло[6] и целый ряд других. Что за странные фамилии? Где эти люди? Вижу, написано: крановщик завода сборного железобетона и так далее.

Решил познакомиться с ними. Поехал на завод сборного железобетона (а лет-то мне было 24), пришел к секретарю партбюро, говорю: "Есть у вас Михаил Бомба?" – – "Есть". "Можно с ним поговорить?" – – "Сейчас будет обед". Говорю: "Позовите его, пожалуйста". Заходит парень, 1937 года рождения – – на год или на полтора моложе меня. Яркий брюнет, выше меня ростом, тонкое красивое лицо. Поразили тогда его глаза. Умные, проницательные глаза. Я представился. Он в ответ засмеялся. Говорю: "Я лектор горкома партии". – – "А я не буду с вами разговаривать". – – "Но я хочу с вами поговорить. Давайте познакомимся". Начали разговаривать. "Вы Свидетель Иеговы?" – – "Да, я свидетель". И я к нему со своим непрофессионализмом, прямо скажем, со своей примитивностью, со своими наивными представлениями: "Вы молодой человек, а на дворе современный век". Он откровенно хохотал надо мной, этот Бомба. Он просто издевался надо мной. Но, когда я начал ему что-то о социализме говорить, его лицо резко исказилось, стало злым. Глаза буквально метали молнии: "Видал я ваш социализм в гробу в белых тапочках". Такая ненависть была в нем. Часа три мы с ним беседовали в этом духе. Начальник цеха показывает на часы: там кран ждет, работа. Пришлось завершать разговор.

Пошел я в библиотеку и взял книги о "Свидетелях Иеговы". Начал читать и понял, что неслучайно потерпел фиаско в том разговоре, так как к нему просто был не готов. Но у меня проснулся интерес к проблеме. Чем он был продиктован? Мой ровесник, живем в одном городе. И я встретил совершенно иное существо – – в области мировоззрения, политики, морали. Но главное, я увидел воочию совершенно враждебного, антисоветски настроенного молодого человека. То, что я читал в книжках, оказалось реальностью. Что делать? В Балхаше было отделение госбезопасности[7]. Решил идти к ним: есть ли материалы? Смеются: "Есть". "А вам известны эти фамилии?" – – "Еще бы". И они мне рассказывают. Его сестра Валентина Бомба закончила разведывательную школу в годы Великой Отечественной войны и сотрудничала с немцами, за что и сидела. Она здесь и сейчас ведет активную миссионерскую (вербовочную) деятельность. А потом посоветовали: "Ты не с них начинай. Есть другой человек". Оказывается, в городе Балхаше работает первичная организация иеговистов. По их терминологии называется "килка". И руководителем "килки" является Михаил Иванович Стрилан. Выходец из Западной Украины, в годы Великой Отечественной войны сотрудничал с бендеровцами, был связником. Ему лет было 17, что-то такое, он не являлся активным бандитом, а потому не был приговорен к расстрелу[8]. Его наказали 25 годами, и он отсиживал их в Казахстане, в Джезказгане. В лагере стал "Свидетелем"[9]. Такую информацию я получил в местном отделении КГБ.

Пришлось познакомиться с ним и его женой, которая тоже была убежденной иеговисткой. Они все в лагерях ими стали. Иеговистская организация давала им возможность позиционировать себя верующими, но продолжать ту же самую нелегальную, то есть антисоветскую линию. Причем у них центр был в Иркутской области, на станции Зима[10]. Они туда ездили. И, в общем, я влез в эту среду и начал этим жить. Я сутки проводил в беседах с ними. Потом я вышел на тех, кого они вовлекали в свою среду. На их языке такие назывались "интересантами". Интересант – – это человек, который находится в состоянии обработки, вербовки. Это долгий разговор о том, как велась кропотливая индивидуальная работа, но скажу лишь, что вышел из секты сам Стрилан. Я ему помог устроить сына в Политехнический институт, перевел его на работу на завод по обработке цветных металлов, помог жене. Они ушли просто оттуда. Я как редактор газеты написал об этом. Однажды приехал, говорю: "Хочу написать о вас, Михаил Иванович. Можно вас сфотографировать?" Я пришел с фотокорреспондентом от редакции "Балхашского рабочего". Но не только о нем я написал, а также о бывшей баптистке написал, о других бывших верующих. Самое любопытное было другое: Стриланы вдруг засуетились и начали что-то на стол ставить. Смотрю: жена его водружает бутылку водки на стол. Пораженный, говорю: "Михаил Иванович, это вы зачем?" – – "Ну, Владимир Александрович, вы же гость..." Отвечаю: "Мы начали с одного, а теперь закончим водкой? Здорово! Вы же не пьете, и я не пью. Зачем вы так и себя, и меня представляете?" Ситуация не комическая, а просто неловкая. Вижу, им явно неудобно, но они не знали, как меня отблагодарить. Ведь я партийный работник, коммунист, а вчера еще – – враг. А Стрилан не просто бендеровец, а руководитель "килки". А тут его сын в Политехнический институт поступает, получает высшее образование. Он явно раскрепостился, стал улыбаться, а еще недавно ходил вот такой согнутый: действительно, потерял себя. У меня есть книжка "Как мы боремся с сектантом", где все это описано. Когда уже мы его раскрепостили и он ушел, то, по сути дела, эту "килку" развалили.

Н.М.: Мы – – это кто?

В.С.: Актив, большой актив атеистов-пропагандистов, у горкома был. У Маркса это очень просто сказано: кто такой верующий человек, религиозный? Это человек, который либо еще не обрел себя, либо уже снова потерял. Это в широком смысле слова. А здесь перед нами одинокие матери – – то ли муж бросил, то ли мать-одиночка. Живет в общежитии, зарплата маленькая, перспективы нет, образование мизерное. А в общине – – помогают, рассказывают, ублажают. Обыденное сознание любит простые решения. К иеговистам, как и вообще к сектантам, шли люди, малообразованные, плохо устроенные в жизни. Нужно было помогать этим людям, помогать с умом. И мы помогли им: кому дали квартиру, кого в вечернюю школу, кого перевели на другую работу, у кого ребенка устроили в детский сад, к кому просто внимание человеческое проявили.

Н.М.: Они вам про свои связи рассказали что-то реальное?

В.С.: У них были "пятерки", "десятки", они были законспирированы, поэтому иеговисты не могли мне рассказать что-то существенное. "Свидетель" мог знать одного, а дальше ему ничего не было известно. Вот руководитель "килки" Стрилан рассказывал, откуда получал "Башню стражи", какие шифровки приходили. Я получил от него литературу, например, "Как вести себя на следствиях и допросах: вопросы и ответы". Блестяще составлено было. Это потом я понял: Михаил Бомба со мной говорил строго по инструкции.

Н.М.: А контакты, которые вы от них получили, вы в КГБ передали или нет?

В.С.: Материалы горкома были доступны КГБ, потому что уполномоченный УКГБ Александр Васильевич Столбченко был членом бюро горкома партии. Мы ведь в печати все это публиковали, ничего не скрывали. Самое страшное для иеговистов – – это публичность. Мы проводили собрания в трудовых коллективах, читали лекции и подробно информировали население о содержании идеологии иеговизма. Однажды приходит ко мне замсекретаря парткома треста "Прибалхашстрой" Сороченкова Надежда Кирилловна, говорит: "Владимир Александрович, у нас ЧП. Вы знаете, у нас есть штукатур, казашка, Досукова Мария Исаевна. Имеет орден Ленина, она старый член партии. Попала под влияние иеговистов". Я поражен: "Не может быть". – – "Да. Помогите". Иду в трест, встречаюсь с Досуковой. А они ("Свидетели Иеговы". – -Н.М.) всегда уклоняются, напрямую никогда не говорят. Она заслуженный, достойный человек, член горкома партии: сидит во всех президиумах на торжественных собраниях, орденоносец, но на разговор не идет, плачет только. Впрочем, все ее поведение весьма красноречиво. Встал вопрос об исключении из КПСС. Я докладываю по инстанции – – первому секретарю. Он говорит: "Ты со своими иеговистами сам свихнулся. Что ты чепуху несешь? Казашка – – она к мусульманам должна идти... И, вообще, разве мы не знаем Досукову, что ли?" И он вызвал ее к себе, в горком партии. Она откровенно сказала: "Да, я Свидетель Иеговы". Вот тогда вызывает секретарь меня и в панике говорит: "Надо ж в обком докладывать, а это ЧП! Давай что-нибудь делай". Стал искать выход. Начал выяснять: кто у нее родственники? Оказалось, что у нее дочь – – чуть ли не крановщица и учится в вечерней школе. Они живут вдвоем, у них никого нет родичей. И мать молится на дочь, как на красное солнышко. Приглашаю к себе дочь. Продумываю беседу, понимаю, что тут можно дров наломать. Начинаю издалека ее готовить: как живут, как учеба, то, се, пятое, десятое. Какие у вас отношения? Не заметили ли вы, что ваша мать изменилась за последнее время? "Да, она стала замкнутой, какой-то отчужденной. Пропадает вечерами". – – "А где она бывает?" – – "Не говорит. Просто гуляет". А где же гуляет? "Ну, она не говорит, якобы, ходит к знакомым". И я ей говорю: "А вы знаете, что с вашей мамой произошло?" Надо было видеть бурную реакцию дочери: даже не ожидал такой. Она буквально вскочила, закричала! Сразу кинулась из кабинета: "Я сейчас! Я не знаю, что с ней сделаю!" Мне пришлось буквально втащить девушку, успокоить. Она начала рыдать, началась истерика. Сидел с ней полдня. Наконец, успокоил и сказал: "Если вы не хотите наделать несчастий себе и матери, то внимательно слушайте меня. Единственный человек, который может помочь ей, это – – вы. Не партком, не горком, не начальник цеха, не рабочие по бригаде, где она работает, – – только вы. Она вас бесконечно любит, вы единственный дорогой для нее человек". В общем, мы разработали целую программу, и дочь Досуковой согласилась со мной.

Н.М.: Что за программа?

В.С.: Программа простая. Беседы с матерью, работа с матерью, внимание к матери... Через три дня Досукова прибежала ко мне в горком. Сама, одна. И все рассказала. И опять "банальщина" в самом прямом смысле слова: Орден Ленина, государственное и партийное признание, старый член партии, портрет на доске почета, на празднике место в президиуме, славословия – – словом, праздничная демагогия. А начальник участка оскорбляет, унижает, втаптывает ее достоинство в грязь. И это раздвоение она хорошо видит: значит, то, что вы нам говорите, это не более чем дешевая демагогия, а реальная-то жизнь – – вот она, с хамом. И на этом сыграли работавшие с ней иеговисты. Нам пришлось очень много сделать, чтобы исправить положение...

Когда я работал уже в Караганде и был заведующим отделом пропаганды обкома, я уже набрал опыта, но, набрав опыта, продолжал заниматься этими вопросами, конечно, не с такой активностью, но эти проблемы держал в поле своего зрения. Зарегистрированная община баптистов города Караганды находилась в так называемом Старом городе. Ее лидеры обратились в облисполком, к уполномоченному, чтобы им разрешили построить новый молитвенный дом, потому что старый уже не удовлетворял их потребности, численность росла. А облисполком всячески мариновал их просьбу и не решал вопроса. Причем отговорки были самые разные: "Здесь будет пролегать какая-то шоссейная дорога, здесь будет новое строительство, разбит сквер и тому подобное". Пошли жалобы в Москву, в Совет по делам религий. Эти жалобы возвращались к нам, естественно, и в обком, в отдел пропаганды. Мы были втянуты в конфликт. Приходилось неоднократно звонить зампреду облисполкома и говорить: "Вы же создаете конфликтную ситуацию. И этими административными мерами не только разжигаете религиозный фанатизм, но еще сеете эмиграционные настроения". А они сильны были уже в то время[11]. В ответ было нечто невразумительное. Мне пришлось писать служебную записку на имя первого секретаря обкома Акулинцева Василия Кузьмича[12], в которой я обосновал необходимость разрешения строительства. Больше того, потребовать от облисполкома, чтобы он прекратил администрирование. Моя записка возымела действие, первый секретарь прислушался, и такое разрешение на строительство молитвенного дома было получено. Так вот, когда я ездил на машине в Темиртау – – это соседний крупный город, то дорога пролегала близко от места, где должны были строить молитвенный дом. Я всякий раз своему водителю в шутку говорил: "Заедем на объект отдела пропаганды. Как идет строительство нашего дома?". Мы видели, как этот дом быстро обретает законченный вид.

Когда был накоплен некоторый опыт, то я был приглашен на очень представительный семинар-совещание по вопросам атеистического воспитания в ЦК компартии Казахстана. Пришлось выступать почти с часовым докладом, где рассказал, как мы строим эту работу. На совещании присутствовали работники созданного к тому времени Института научного атеизма, в том числе, ученый секретарь – – Иванов Анатолий Семенович. Он до прихода в Институт был лектором, инструктором в ЦК КПСС. Когда я закончил свое выступление, ко мне поступило большое количество вопросов в письменном виде. Кроме того, были выкрики из зала. Записки и голоса были примерно одной тональности: "Вы что, нас тут призываете к дружбе с сектантами?"[13] Пришлось напомнить, что сама по себе атеистическая работа не имеет ничего общего с административными мерами. Многие явно забыли элементарные марксистские требования: что всякое гонение, всякое притеснение верующего есть не что иное, как способ разжечь религиозный фанатизм. Привел слова Энгельса о том, что преследовать верующих – – это все равно, что бить гвоздь по шляпке и забивать его глубже. Значительная часть аудитории, к сожалению, меня не поняла. Ответом стал неодобрительный шум. Я, естественно, был взволнован, для меня это не просто было: в большом зале находились секретари обкомов, зампреды облисполкомов, секретари горкомов партии, а я был еще молод, мне тогда было 29 лет, и не было серьезного политического опыта.

Иванов стал меня расспрашивать: "Расскажите о себе, какая у вас семья, какое образование, сколько вам лет? Сколько лет на партийной работе?" Пришлось рассказать. Вдруг он говорит: "А вы не хотели бы учиться у нас в Институте научного атеизма, в аспирантуре?" Отвечаю: "Честно говоря, я мечтаю заняться наукой, но как-то все не складывается". – – "А вы подумайте. Пока я вам хочу сделать предложение. Вы не могли бы приехать на заседание Ученого совета нашего института с этим докладом?".

И я выступал в Москве в феврале 1967 года. Меня засыпали вопросами, которые носили, я бы сказал, такой экзаменационно-прощупывающий характер: "Как вы это понимаете? Как вы это видите?" А потом меня пригласили к директору – – Александру Федоровичу Окулову, – – и он сказал: "Ну, что же. Мы обращаемся в ЦК с тем, чтобы Вам дали разрешение на поступление к нам в аспирантуру".

Кандидатская, которую я написал через три года, была посвящена теме "Роль субъективного фактора в процессе преодоления религии в условиях социализма". В Институте научного атеизма Академии общественных наук были еще бывшие работники аппарата ЦК, например, Евдокимов Владимир Иванович. Это бывший помощник секретаря ЦК КПСС Ильичева, который, по-моему, не занимался вопросами религии до прихода в институт. А директор Института научного атеизма – – Александр Федорович – – был интереснейшим, благороднейшим человеком, настоящим русаком, бывшим секретарем одного из обкомов партии. Потом стал научным работником и даже замдиректора Института философии Академии наук. И, когда Институт атеизма создавали, его направили директором. Заместителем его, помимо Евдокимова, был Павел Константинович Курочкин, который когда-то работал в аппарате Новгородского обкома партии, кстати, тоже фронтовик, с тяжелым ранением. Так что во главе иститута были выходцы из партийного аппарата. В АОН при ЦК КПСС нам давали хорошую теоретическую подготовку, приходилось сутками работать. Мы обучались на философском отделении: нам читали историю философии и религии, диамат и истмат, проводили анализ современных буржуазных философских течений. Условия, конечно, хорошие были. Нам стипендию платили 150 рублей. 80 я отсылал домой, а на 70 рублей жил. Скромно, конечно: надо было покупать книги, посещать театры – – ведь жили в Москве.

А докторскую диссертацию я защитил в 1978 году по теме "Проблемы формирования научно-материалистического атеистического мировоззрения в условиях социалистического города". Я хотел, чтобы работа называлось "Урбанизация как исторический феномен и ее социокультурные последствия", но некоторые ученые выступили против: "урбанизация", по их мнению, это буржуазный термин, его не надо выпячивать. Но моя работа еще базировалась на социологических исследованиях в Карагандинской области среди городского населения.

Н.М.: Как вы проводили это исследование?

В.С.: Методом анкетного опроса. Анкету составлял я. Она включала немало вопросов различной направленности: распространенность религиозных воззрений среди основных групп городского населения, национальных, возрастных, профессиональных, культурных. Анкетеров собирали в горкомах, хорошо инструктировали. Выборка была строгой, обработка проводилась на ЭВМ. Все было сделано с учетом требований социологии. Потом эти материалы легли в основу работы партийных комитетов. Они, кстати, не для диссертации готовились, а для того, чтобы знать ситуацию в регионе. Ведь в Карагандинской области городское население – – 80% с лишним. Разрабатываемые планы социального развития должны были учитывать демографическую структуру населения, систему работы партийных организаций, деятельность учреждений культуры, состояние преступности, подростковые проблемы и так далее. И в общем контексте социально-экономической и духовно-идеологической, нравственной обстановки в области выявлялись религиозные проблемы. Ведь это часть научного подхода в идеологической работе, которую я возглавлял как заведующий отделом.

Н.М.: Вы как-то договорились с горкомами об организации этого дела?

В.С.: Конечно, было получено специальное разрешение бюро обкома, первого секретаря, я не допускал никакой "самодеятельности". Все эти анкеты были заранее рассмотрены, утверждены. Кстати, их содержание было апробировано в Москве. Анкетеры – – преподаватели, учителя – – все с удовольствием работали: они, во-первых, получили неплохие знания по проведению исследований, а во-вторых, материалы по своему региону. Каждый город также получил обработанный материал: таблицы, схемы, обобщенные итоги остались в архиве обкома партии.

Н.М.: Как вы попали в аппарат ЦК?

В.С.: В январе 1980 года в отделе пропаганды ЦК КПСС состоялось узкое совещание в связи с обстановкой в регионах традиционного распространения ислама и той позицией, которую занимали некоторые исламские государства, сопредельные с нашей страной. Совещание вели Лучинский Петр Кириллович, бывший секретарь ЦК, замзав, потом президент Молдавии, мы с ним хорошо знакомы[14], и [Виктор Петрович] Поляничко[15]. На совещание пригласили секретарей [обкомов по идеологии], заведующих отделами [пропаганды обкомов] – – из Казахстана, Узбекистана, Туркменистана, Киргизии, некоторых других республик. От ЦК компартии Казахстана было три человека, в том числе и я, заведующий отделом пропаганды Карагандинского обкома партии. Американская разведка, зарубежные пропагандистские центры всячески использовали ввод наших войск в Афганистан, чтобы распространять среди исламских государств тезис об агрессии Советского Союза и, конечно, поджигать соответствующие настроения среди этого населения. Поэтому обсуждался вопрос: что нам нужно сделать для того, чтобы противостоять этим подрывным акциям?

Предложили и мне выступить. Среди прочих вопросов надо было объяснить причины живучести ислама, и даже оживления некоторых консервативных традиций. Каждый должен был отвечать на данный вопрос. Среди причин живучести ислама я назвал "аксакализм". От слова "аксакал". Когда я произнес этот термин, то некоторые представители национальных республик неодобрительно зашумели. Были даже некоторые реплики, выкрики, примерно такие: "Эй, что ты там говоришь? Что это такое – – "аксакализм"? Почему "аксакализм"?" Они это восприняли как некую некорректность, а некоторые, может быть, даже и оскорбление. И, когда эта реакция из зала пошла, ведущий совещание, Лучинский остановил меня и сказал: "Товарищ Сапрыкин, так поясните, что такое "аксакализм"?" Говорю: "В понятие "аксакализм" я не вкладываю никакого негативного смысла. Аксакал – – это старый, пожилой, уважаемый человек, он – – носитель жизненного опыта, пример для подражания молодым, и в этом смысле я не подвергаю его никакому сомнению. Но когда в контексте обсуждаемой проблемы я говорю "аксакализм", то имею в виду, что и среди этой, очень авторитетной, части населения могут существовать негативные и даже реакционные проявления. А учитывая авторитет и вес аксакалов среди молодежи, вообще населения, эти негативные настроения способны быстро распространяться. Поэтому под "аксакализмом" я понимаю часть негативных явлений, которые могут способствовать оживлению ислама, в том числе, в его агрессивной форме". Мое объяснение было принято, и я имел возможность продолжить свое выступление.

Как мне позже говорил Поляничко Виктор Петрович, в сектор которого я и попал потом на работу, мое выступление произвело впечатление. В это время расширяли это направление в аппарате ЦК: нужно было взять два дополнительных работника в сектор массово-политической работы, которые бы вели религиоведческую проблематику. Я же не думал об аппарате ЦК, более того, я собирался уйти с партийной работы. Я видел себя на научной и преподавательской работе. Мне уже было 44 года, я считал, что достаточно в партии поработал, долг свой выполнил, но мне хотелось что-то сделать и для себя. И вдруг, вечером, раздается звонок. Сам Поляничко звонит и говорит: "Владимир Александрович, состоялось решение ЦК. Вы утверждены ответственным работником – – так было принято говорить – – аппарата ЦК КПСС, с чем я вас поздравляю. Прошу вылететь в Москву". Это было начало марта 1980 года.

Н.М.: А на какую должность вы пришли?

В.С.: Я пришел на должность инструктора сектора массово-политической работы. А на вторую должность, которую ввели дополнительно, вместе со мной пришла Кувенева Вильма Михайловна. Она работала в Киевском филиале Института научного атеизма, где руководителем был профессор Онищенко. Она бывший комсомольский, партийный работник, очень добросовестный, ответственный и интересный человек. Лисавцев к моему приходу был инструктором. Он вел все вопросы, связанные с религиозными делами. Но когда нас расширили, то Лисавцева утвердили в должности консультанта в секторе, то есть старшим в этой группе, хотя группы официально не было. Просто в рабочем порядке она так называлась. Поскольку консультант по материально-бытовому обслуживанию равнялся завсектором, то есть получал 440 рублей, "авоську"[16], то Лисавцев стал старшим среди нас, но мы все подчинялись Поляничко как завсектором. У нас было четкое распределение: у Лисавцева – – Совет по делам религий, Институт научного атеизма, издательские дела. За мной закрепили ислам, поскольку я вроде как из исламской стороны приехал, и, по-моему, протестантизм. А Вильме отдали все остальное – – католицизм и так далее.

Мне надо было, по сути дела, начинать с нуля. Потому что мой карагандинский опыт не давал мне никакого материала по исламу. Но стать "исламоведом" я так и не смог: мне приходилось постоянно выполнять другие функции, которые серьезно отвлекали. Поляничко заставлял ездить в разные командировки, причем, давая поручения, не связанные с моими прямыми обязанностями. Ездил, например, в Хабаровск: изучать единый политдень, проверять в Мордовии постановление по атеизму. Были всякие другие поручения – – по наглядной агитации... А уйдя в лекторскую группу, я ушел вообще от религиозной проблематики.

Н.М.: А за этот год вы посещали протестантские собрания в Москве? Знакомились ли с религиозными деятелями?

В.С.: Протестантских мы не посещали. Мы ездили в Свято-Данилов монастырь, который готовили к тысячелетию крещения Руси. Его отремонтировали, там велись большие реставрационные работы. Мы, я помню, – – Поляничко, Лисавцев и я – – ездили туда, смотрели, знакомились. В Москве проходило всесоюзное совещание с уполномоченными по делам религий – – этим я занимался. Меня вообще замкнули на сугубо аппаратную, бумажную работу, что мне не позволяло заняться всерьез анализом процессов, протекавших в стране, в отдельных регионах.

Н.М.: То есть Лисавцев никаких кусков своей работы вам не передал?

В.С.: Он передал всю черновую, "бумажную", работу. Кстати, из-за чего у нас были некоторые, мягко говоря, недоразумения. Поскольку у нас были поделены участки работы, то, соответственно, письма, жалобы, заявления, а их много шло в ЦК, тоже делились по направлениям. Самая черновая работа – – это работа с письмами, разбор жалоб, сигналов, ответы, "приветы", сроки, закрытие писем. Лисавцев все перепоручил мне. Я одно письмо закрыл, второе письмо... Я ведь не новичок был, понимал: "матроса", которого берут на корабль, заставляют для начала драить палубу. Я "драил палубу" аппарата. Но драить можно раз, два, три, но не бесконечно. Потом я ему сказал: "Прошу ваши письма больше мне не направлять. Это ваш участок работы".

В июне 1981 года я ушел в лекторскую группу ЦК. У меня явно не складывались отношения ни с Лисавцевым, ни с Поляничко. Я был слишком самостоятелен и не был мальчиком на побегушках.

[1] Фрагменты интервью, записанного Николаем Митрохиным в Москве в сентябре 2007 года.

[2] Официальное название – – Институт научного атеизма.

[3] В действительности в Караганде официально существовало как минимум два храма РПЦ: Михайло--Архангельский (с 1947 года) (см.: http://r-oc.1gb.ru/viewpage.php?cat=kazakhstan&page=22) и церковь Рождества Богородицы (с 1955 года), при которой действовал одноименный полуподпольный монастырь под руководством архимандрита Севастиана (Фомина) (или Севастиана Карагандинского) – – одного из самых известных духовников РПЦ 1950--1970-х годов. Найти сведения о существовании легально действующих мечетей в Карагандинской области не удалось, однако в ней действовала разветвленная сеть неофициальных исламских проповедников ("бродячих имамов"), обсуждение которой мы оставим за рамками данного материала.

[4] Формула "свобода совести" в советских официальных структурах использовалась в тот период в негативной коннотации.

[5] Отдел административных органов, курировавший деятельность правоохранительных органов.

[6] Найти дополнительные сведения об этих лицах не удалось.

[7] После 1953 года сеть райотделов КГБ была в основном ликвидирована, однако они остались в некоторых крупных райцентрах с развитой военной промышленностью (Балхаш располагался в зоне основного полигона по испытанию противоракет).

[8] Из современных исследований, опубликованных на русском языке по этой проблематике на основе архивных документов см.: Шаповал Ю. Подполье в Западной Украине // Отечественные записки. 2007. № 1 (www.strana-oz.ru/?numid=34&article=1407).

[9] Обвинения "Свидетелей Иеговы" в сотрудничестве с нацистами были весьма распространены в советской атеистической пропаганде этого периода. (См., например: Бартошевич Э., Борисоглебский Е. Именем бога Иеговы. М., 1960). При этом замалчивался как факт преследования нацистами этой последовательно пацифистской конфессии, так и факт массовой депортации Свидетелей Иеговы из регионов их довоенного распространения в Сибирь и Казахстан в 1951 году (реализация секретного постановления Совета министров СССР "О выселении активных участников антисоветской нелегальной секты иеговистов и членов их семей, проживающих в Западных областях Украинской и Белорусской ССР, Молдавской, Латвийской, Литовской и Эстонской ССР"). Не следует доверять также утверждениям о степени реальной виновности в военных преступлениях и конкретных лиц. В практике правоохранительных органов и получавших от них информацию официальных пропагандистов обычны были и подтасовки реально имевших место событий и прямой обман.

[10] Иркутская область стала основным местом высылки Свидетелей Иеговы в 1951 году. Там действовал "краевой" центр организации Свидетелей Иеговы, в том числе, подпольная типография. В 1959 году, в рамках антирелигиозной кампании, там состоялся процесс над, как минимум, четырьмя членами "окружного комитета". Возможно, после него балхашская "килка" потеряла связи с руководством. См.: Сафронов К. Надежды мракобесов рушатся // Красноярский рабочий. 1960. 27 апреля (www.memorial.krsk.ru/DOKUMENT/KK/600427.htm).

[11] К середине 1970-х годов эмиграционное движение в среде советских немцев не только консолидировалось и получило международную поддержку, но и в части преследуемых протестантских общин, особенно пятидесятников, обрело религиозную мотивацию.

[12] Акулинцев Василий Кузьмич (1916--1993). Первый секретарь Карагандинского обкома КПСС (1968- – 1979).

[13] "Основательное изучение религиозности населения, – – но не только оно! – – помогало нашим пропагандистам безбожия освобождаться от "детских болезней" в атеизме... Например, один из бывших вожаков балхашской комсомолии, ничего не зная о меннонитстве, имел легкомыслие начать с ним "борьбу".

- – Соберемся под окнами, – – рассказывал он, – – видим: молятся. Понарошку пальнем из пугачей – – и в кусты. Еще "лучше" боролись первое время с баптистами в одном из сел Карагандинской области. Там связисты-"атеисты" поставили было индивидуальную работу с сектантами на "научно-техническую" основу. Взберется один из вожаков местной баптистской общины на телефонный столб, починит линию и проверяет слышимость, надев наушники. А доморощенные активисты тут как тут, подключают слабый ток, и баптиста начинает трясти. В наушниках же в это время звучит "задушевное" слово "агитатора": "Хоть молись, хоть трясись – – а бога нету! Отрекайся!"" (Сапрыкин В., Сулацков А., Рудницкая Л., Штейн В. Как мы боремся с сектантством. Об опыте атеистической работы в городе Балхаше. Алма-Ата: Казахстан, 1965. С. 65).

[14] Лучинский Петр Кириллович (родился в 1940 году) в 1960--1971 годах работал инструктором, заведующим отделом, секретарем, первым секретарем ЦК ЛКСМ Молдавии. В 1971--1976 годах – – член Бюро ЦК Компартии Молдавии. В 1976--1978 – – первый секретарь Кишиневского горкома. В 1978--1986 годах – – заместитель заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС. С 1986 по 1989 был вторым секретарем ЦК Компартии Таджикистана. В 1989 году избран первым секретарем ЦК КП Молдавии. С 1990 по 1991 – – также член Политбюро ЦК КПСС. В начале 1991 освобожден от поста первого секретаря ЦК КПМ, стал секретарем ЦК КПСС. В 1991--1992 годах – – старший научный сотрудник Института общественно-политических исследований РАН, исполнительный директор Фонда развития общественных наук РАН. В 1992--1993 – – чрезвычайный и полномочный посол Молдавии в России. В 1993--1994 годах – – председатель парламента Молдавии. В 1996--2001 годах – – президент Молдавии. В настоящее время – – председатель фонда "Лучински", мемуарист.

[15] Поляничко Виктор Петрович (1937--1993). В 1960--1964 годах – – первый секретарь Орского горкома комсомола. В 1965--1972 годах – – первый секретарь Челябинского обкома ВЛКСМ. В 1972--1978 – – секретарь обкома КПСС Оренбургской области. В 1978--1985 годах – – заведующий сектором массово-политической работы отдела пропаганды ЦК КПСС. В 1985--1988 годах – – занимал должность политического советника генерального секретаря ЦК НДПА. 1988--1991 годах – – секретарь ЦК КПСС Азербайджана. В 1992 – – глава малого предприятия по производству сетки-рабицы и пекарни. Друг Виктора Черномырдина со времен работы в аппарате ЦК (и по общим оренбургским корням), который и предложил ему в 1993 году новую работу. С июня 1993 года – – вице-премьер правительства России, глава Временной администрации в районах чрезвычайного положения: Ингушетии и Северной Осетии. Убит 1 августа 1993 года около села Тарское.

[16] Доступ к продуктовому распределителю, подробнее см.: "Это подло – – политизировать науку". Беседа Николая Митрохина с Всеволодом Михайловичем Ивановым // Неприкосновенный запас. 2007. № 5. С. 16.