– 180 лет назад родился человек, которого одни считали гениальным писателем и совестью земли Русской, другие – матерым человечищем, рядом с которым некого поставить в Европе, третьи – великаном, колеблющим трон Николая II и его династии. Но были и другие, те, которые называли Льва Николаевича не иначе как антихристом и исчадием ада, зверем, врагом царя и отечества, а также опаснейшим антиправительственным злоумышленником. Этот "трехголовый змий" , имя которому церковь, жена и жандармерия, не давал покоя Великому старцу всю его долгую жизнь и в конце концов своего добился, предав его анафеме, выгнав из дома и окружив доносчиками и филерами. О том, как это было и как до последнего вздоха Лев Николаевич сражался с этим змием, сегодня наш рассказ.
ВОИНА В ЯСНОЙ – ПОЛЯНЕ
Как ни грустно об этом говорить, но эта печальная история началась из-за денег. Причем не из-за тех, которые есть, но их трудно поделить, а из-за тех, которые, возможно, потекут рекой после смерти Великого старца, – именно так вся Россия называла графа Льва Николаевича Толстого. Самое удивительное, и благородное семейство во главе с его женой Софьей Андреевной, и его ближайшие друзья, не стесняясь, обсуждали этот вопрос в присутствии самого Льва Николаевича. Со временем эти, с позволения сказать, обсуждения приобрели такой скандально-позорный характер, что дочь Александра перестала разговаривать с матерью, а потом вообще съехала из Ясной Поляны, а его ближайший друг Владимир Чертков называл графиню погибшим существом, потерявшим человеческий облик, которое всю жизнь занимается убийством мужа.
Формально речь шла о том, в чьих руках после смерти Льва Николаевича окажется право собственности на его произведения. Правда, сам Толстой еще в 1892 году отказался от права собственности на все свои сочинения, написанные после
1881 года. Это означало, что весь его гонорар шел на покрытие издательских расходов, что, в свою очередь, позволяло продавать его брошюры (именно брошюры, а не книги) не более чем по две копейки. Оба враждующих лагеря, не пренебрегая никакими средствами, сражались не на жизнь, а насмерть за право обладания его рукописями и, что особенно важно, неизданными дневниками.
НА ЦЕРКОВНОМ ФРОНТЕ
На фоне домашних неурядиц, когда нервы Льва Николаевича и без того были измотаны до предела, на него обрушился новый удар: непримиримую войну Толстому объявила церковь. Вообще-то, если быть объективным, следует признать, что первым начал он. В таких статьях и книгах, как "Исповедь" , "В чем моя вера?" и многих других, он камня на камне не оставил от фундаментальных основ православия.
"Православная церковь? – писал он. – Я теперь с этим словом не могу уже соединить никакого другого понятия, как несколько нестриженых людей, очень самоуверенных, заблудших и малообразованных, и в шелку и бархате, с панагиями бриллиантовыми, называемых архиереями и митрополитами, и тысячи других нестриженых людей, находящихся в самой дикой, рабской покорности у этих десятков, занятых тем, чтобы под видом совершения каких-то таинств обманывать и обирать народ".
И еще. "Я ведь в отношении православия нахожусь не в положении заблуждающегося или отклоняющегося, я нахожусь в положении обличителя".
Но и это далеко не все. Прекрасно понимая, что олицетворением фарисейства и религиозного мракобесия является мрачная фигура обер-прокурора Святейшего синода Победоносцева, Лев Николаевич решился на беспрецедентный шаг: он задумал открыть глаза царю и направил открытое письмо Николаю П. "Из всех этих преступных дел самые гадкие и возмущающие душу всякого честного человека это дела, творимые отвратительным, бессердечным, бессовестным советчиком вашим по религиозным делам, злодеем, имя которого, как образцового злодея, перейдет в историю, – Победоносцевым".
Царь на это письмо никак не отреагировал. И тогда Толстой вывел Победоносцева в романе "Воскресение" , причем под весьма недвусмысленной фамилией – Топоров. Он изобразил Топорова таким тупым, безнравственным, лицемерным и мерзким чинушей, что вся Россия тут же узнала в нем Победоносцева и потешалась над обер-прокурором.
Стоит ли говорить, что врагов среди "нестриженых людей" Лев Николаевич нажил непримиримых. Постепенно, исподволь Синод начал собирать материалы для отлучения Толстого от церкви. Когда все было готово, Победоносцев обратился за благословением к царю, но тот, верный своему обещанию "не прибавлять к славе Толстого мученического венца" , инициативу Синода не одобрил.
Пришлось ждать более благоприятного момента. И он наступил...
В начале 1900 года Лев Николаевич серьезно заболел. Одни писателю сочувствовали и пачками отправляли ему телеграммы с пожеланиями скорейшего выздоровления, другие предлагали посильную помощь, а вот "нестриженые" , радостно потирая руки, отреагировали по-своему. Первоприсутствующий член Синода митрополит Иоанникий тут же разослал по всем епархиям циркулярное секретное письмо "О запрещении поминовения и панихид по Л. Н. Толстому в случае его смерти без покаяния". Не дождались! На радость всей России, Лев Николаевич выздоровел.
Ждал своего часа и другой враг Толстого – жандармы. Первый раз Толстой с ними столкнулся в 1862 году, когда по доносу приставленного к нему сыщика в Ясной Поляне был произведен обыск, продолжавшийся два дня. Обыск был настолько тщательным и вызывающе наглым, что на глазах хозяев взламывали полы в конюшне, а в пруд забрасывали невод.
Не найдя ничего компрометирующего, жандармы удалились, но пообещали вернуться. И вернулись! На этот раз в связи с так называемым делом Новоселова, у которого нашли нелегально отпечатанные экземпляры статьи Толстого "Николай Палкин". Цензура эту статью строжайше запретила, а преподаватель одной из московских гимназий Михаил Новоселов, бывавший в доме Толстого, на свой страх и риск размножил статью на гектографе и раздавал всем знакомым. Об этом пронюхал жандармский полковник Зубатов и после ряда провокаций арестовал не только Новоселова, но и всех, в чьих руках оказалась запрещенная статья.
Узнав об этом, Толстой поступил неожиданно для жандармов, но типично по-толстовски: он явился в жандармское управление и потребовал освобождения всех арестованных, предложив вместо них себя. Мотивировал он это тем, что главный виновник случившегося – это он, граф Толстой, и более чем нелепо оставлять на воле автора статьи и держать под замком людей, которые эту статью читали и распространяли.
Начальник жандармского управления генерал Слезкин был умным человеком, он с лету понял, какую бурю возмущения вызовет арест Толстого, поэтому Новоселова и его друзей приказал освободить, а Толстому с любезной улыбкой сказал: "Граф, ваша слава слишком велика, чтобы наши тюрьмы могли ее вместить".
Отпустить-то он Толстого отпустил, но глаз с него приказал не спускать.
А в церкви все было готово к отлучению Толстого, не хватало лишь согласия царя. Колебался наш самодержец недолго. После того как он прочитал "Воскресение" и в омерзительном Топорове узнал своего любимца Победоносцева, согласие императора было получено.
ОТЛУЧЕНИЕ
Увы, власти – церковные и светские – не много от него выиграли. Отлучение графа Толстого оказалось выстрелом по воробьям. Высшие классы хохотали, а низшие объясняли это отлучение так: это все за нас, он за нас заступается, вот попы и взъелись на него".
Казалось бы, имеет смысл признать ошибку и дать обратный ход, но Победоносцев поступил по-прокурорски: в тот же день департамент полиции получил приказ перлюстрировать почту Толстого. То, что выудили жандармы и полицейские, повергло их в шок: негодовала и бурлила вся Россия и все считали выходку Синода нелепой.
Но больше всего жандармов встревожили телеграммы, письма и послания от рабочих фабрик и заводов. Вот что, например, писали Толстому рабочие Прохоровской мануфактуры:
"Дорогой Лев Николаевич! Мы вполне уверены, что нелепое распоряжение Синода не могло нарушить спокойствия Вашего духа. Но, присутствуя при факте этого наглого лицемерия, мы не можем удержаться, чтобы не выразить Вам нашего горячего сочувствия и солидарности с Вами по многим "преступлениям" , возводимым на Вас Синодом. Мы искренне желали бы удостоиться той чести, которую оказал Вам Синод, отделив такой резкой чертой свое позорное существование от Вашей честной жизни.
По своей близорукости Синод просмотрел самое главное Ваше "преступление" перед ним – то, что Вы своими писаниями рассеиваете тьму, которой он служит, и даете сильный нравственный толчок истинному прогрессу человечества. За это приносим Вам нашу глубокую благодарность и от души желаем продления Вашей жизни еще на многие годы".
Но Победоносцева больше всего взбесило письмо одного отчаянного священника, напечатанное в ведущей газете Ростова-на-Дону: "Прочитав известие об отлучении от церкви одного из самых великих людей земли Русской и о запрете отпевать его в случае кончины, я заявляю на весь Божий мир: какие бы синодальные громы ни гремели над моей головой, я приеду в Ясную Поляну и графа Толстого отпою".
Выходит, что не все чиновники в рясах одинаковы, не все одним миром мазаны, что есть среди них и вполне здравомыслящие, не черносотенно настроенные люди. Что стало с тем священником, одному Богу ведомо, но бунт на корабле Победоносцев подавил быстро, и снова со всех амвонов зазвучала анафема Толстому.
Источник: Мир новостей
