"Гламур – болезнь нашего времени"

Известный петербургский художник считает раму неотъемлемой частью портрета

Александр Кравчук по окончании СХШ – знаменитой средней художественной школы при Академии художеств – работал на различных ленинградских предприятиях художником-оформителем. Пока однажды приятель не пригласил помочь перекрыть купола храма в Нерехте под Костромой. И последующие двадцать лет творческая жизнь художника Кравчука была связана с храмами – как в России, так и за рубежом. Общее число храмов, к которым он приложил руку, – 17: храм Святой Екатерины в родной Академии художеств, Коневецкий монастырь на Ладоге, Зверин – в Новгороде. Что ни монастырь – памятник архитектуры русского средневековья!

Кажется, вся дальнейшая его жизнь была предопределена, но в 2001 году Александр Михайлович становится свободным художником. Объясняет он это так: "Мне всегда хотелось серьезно заниматься станковой живописью, портретом..."

– Александр, понимали ли вы, что обрекаете себя, по сути дела, на нищету? По крайней мере в первое время. Чтобы получить заказ, надо иметь имя или хотя бы рекомендации?

– Хорошо бы иметь и то и другое.

– Неужели вы в самом деле начали путь портретиста со Святейшего?

– Большим толчком послужило то, что в 2002 году я был в числе приглашенных на приеме в Патриаршей резиденции в Чистом переулке, где патриарх Алексий II, между прочим, заметил, что у него нет живописного портрета. Художников на приеме присутствовало несколько, но и они не занимались портретами. А я возьми да вырази сомнение: не может быть, чтобы, живя в Москве, в окружении знаменитых мастеров!.. Патриарх предложил мне из кабинета пройти в покои. Там есть небольшая галерея портретов предстоящих Алексию II патриархов. Думаю, Святейший мне продемонстрировал уровень мастерства. И дал понять, что Крамской ему ближе, чем Шилов. И сказал, что в самом конце галереи хотел бы видеть свой портрет. "А вы можете написать?" – "Могу попытаться".

Дважды мы с Алексием II встречались, каждый раз беседовали минут по 45-50. Патриарх не позировал, и я старался запомнить манеры, жесты, детали. Во время работы я пользовался фото и видеоматериалами. Через полгода, с благодарностью принимая портрет, патриарх заметил: мол, видно, что я вложил в работу "очень много таланта и души".

Было лестно услышать мне и от отца Василия Ермакова, настоятеля храма Серафима Саровского на Серафимовском кладбище, о патриархе на моем портрете: "С думой о России". Отец Василий заказал мне свой портрет, и тем самым развеялись мои сомнения в отношении моих способностей художника-портретиста. В отличие от Святейшего отец Василий позировал. Мы привозили его в мою мастерскую на Песочной набережной. Работа растянулась во времени: то батюшка был занят, то болел, то уезжал на Орловщину, к себе на родину. Портрет ему понравился.

– В советские времена даже те люди, что жили не в коммунальных, а в отдельных квартирах, в большинстве своем украшали стены либо растиражированным "Утром в сосновом бору" Шишкина, либо штампованными фотообоями...

– Да и из художников только очень маленькая когорта занималась частными портретами.

– Если не считать тех, кто писал портреты Ленина, членов Политбюро, Героев Социалистического Труда и т. д.

– Включите в этот список композиторов, писателей. Без звания "народного" к таким персонам художника и близко не подпускали.

– Теперь у богатых людей появились не только большие деньги, но и особняки. Кто-то занялся коллекционированием антиквариата, а кто-то...

– ...Стал заказывать портреты. Преимущественно – своих детей, либо близких родственников, либо – себя любимых.

– Одним словом, портретисты вдруг оказались востребованы.

– Безусловно. Появился класс людей, которые могут позволить себе заказать портрет, а следовательно, в большинстве своем, чувствуют разницу между фотопортретом и живописным. Хотя при этом многие заболели глянцем. Но очень многие воспринимают и принимают реалистическую художественную школу.

– У художника есть два пути: либо поднять заказчика до своего уровня, либо опуститься до его. Если эти уровни, конечно, не совпадают, что, наверное, случается крайне редко.

– Художнику поднять заказчика до своего уровня – задача не из простых и не всегда необходимая. Среди моих заказчиков есть и такие, кто впервые в жизни общается с живым художником. Но их интеллектуальный уровень позволяет им в кратчайший срок научиться по крайней мере ориентироваться в искусстве. А есть и те, с которыми совместная работа состояться не может. Я не сильно-то стараюсь отступать от своих позиций, чтобы угодить заказчику. И если наши взгляды в отношении портрета расходятся, работа остается у меня. Считаю, что при этом я ничего не потерял, а только приобрел. Маленькая справка! Процентов 60 портретов, написанных великим Валентином Серовым, заказчикам не нравилось. И все эти 60 процентов теперь в музеях. И являются образцами портретной живописи.

– Были случаи, когда вы отказывались писать человека, после того как пообщались с ним?

– И были, и будут. Многое должно совпасть. Заказчик должен мне поверить, довериться. И должен мне помогать! Портрет – труд коллективный. Иногда человек только вошел в мастерскую, и я уже знаю, как его изобразить. А иногда мы с ним разговариваем, разговариваем, а портрета я не вижу.

Признаюсь: когда я начинал работу с отцом Василием, я не знал, как его писать. Он своей внешностью не поразил мое воображение. Отец Василий на первый взгляд был очень прост – мужичок такой, орловский, хитренький. А на самом деле далеко не прост он был! Но внешность в портрете не главное. Я должен создать образ. Портрет тот я компоновал произвольно. Сделал эскиз, где он глядит куда-то в сторону, и с этим эскизом отправился за отцом Василием, чтобы привезти в мастерскую – позировать. Отец Василий глянул на эскиз и говорит: "Ой, я, кажется, заболел. Я с вами ехать не могу". То ли он ожидал увидеть себя другим, то ли вообще усомнился, должен ли именно я писать его. Потом я понял: отец Василий знал, каким должен быть портрет. А через месяц я его "развернул" в другую сторону – так, чтобы он смотрел на зрителя.

Любой портрет – это прежде всего глаза человека. Глаза отца Василия у меня никак не получались. Только на третьем сеансе я "подошел" к его глазам. Он встал, взглянул на холст: "Мои глаза". Шесть сеансов мы с ним провели. Для портрета этого более чем достаточно. Когда мне оставалось дописать нагрудный крест (он у него из серебра, с изумрудами), мне не захотелось лишний раз напрягать пожилого человека. "Спасибо, батюшка, – говорю, – заканчивать буду без вас". А он мне: "Я еще раз приеду – крестиком попозировать". Отец Василий опять же знал, что крест не закончен. И приехал. И изумруды получились как натуральные.

– Вы можете объяснить, почему актриса Анастасия Мельникова заказала портрет дочери, а не себя с дочерью?

– Двойной портрет с ребенком – это такая, как я ее называю, богородичная тема. Должно быть какое-то противостояние. А какое может быть противостояние между матерью и дочкой?

– Ваш друг и помощник Алексей Мамокин говорил мне, что для Насти важно, в какой раме будет портрет.

– Это важно и для меня. Я, как правило, заканчиваю портрет в раме. Это одно из наших совместных с заказчиком деяний. Берем работу и везем в багетную мастерскую, а потом я уже дописываю. Рама – неотъемлемая часть портрета. Как оправа у ювелирного изделия.

– Александр, как бороться с гламуром в портрете?

– Думаю, это очень сложно. Гламур – болезнь нашего времени, одно из серьезных заболеваний. Гламур – это подделка под что-то и подается под внешним глянцем. Вроде музыка, вроде стихи, вроде архитектура, а впечатление такое, что дом построил кондитер... Вы попали в точку. Я своим творчеством борюсь с гламуром. Часто обусловленным не слишком высоким уровнем художественного восприятия заказчиков. Я не хочу никого обидеть, но что делать, многим нравятся красивые глянцевые картинки.

– Впрочем, о чем мы говорим, если сейчас литература, к которой в нашей стране всегда было особое отношение, в школьных программах переводится в разряд факультативов. Рисование же всегда было в роли пасынка. А изобразительного искусства – как воспитывающей дисциплины – вообще не существовало!

– Я этого не чувствовал – я учился в художественной школе.

– Но не все же ваши заказчики учились в художественной школе.

– Я думаю, тяга к прекрасному заложена в каждом человеке, а вот разовьешь ли ты свои таланты или закопаешь в землю, зависит и от государства, и от среды, и от семьи, и от школы. И от тебя лично.

Что же касается нашего образования, хочу сказать, что оно ни в чем не хуже зарубежного. В чем-то лучше, в чем-то хуже. По большому счету – не уступает. Но я считаю, что оно на нулевой отметке стоит в отношении воспитания гармоничной личности. Это в нашем воспитательном активе отсутствует напрочь. Человек оканчивает институт, а потом оказывается, что он ни разу не был на концерте, ни разу не был в Эрмитаже. И потребности к этому у него нет. Его никто не подтолкнул к этому. Ни в семье, ни в государстве. Человек должен формироваться, развиваться в гармонии с окружающим миром, тогда люди будут лучше, и страна будет другая, и будущее у нашей страны будет другое.