"Если человек работает до старости – значит, он все еще нужен"

История Русской Церкви в Венесуэле берет свое начало в 1948 году, когда инженер К.Е. Гартман соорудил на своем земельном участке временную деревянную церквушку. В 1950 году в Валенсии появился храм в честь иконы Божией Матери "Знамение". А в 1953-м был заложен первый каменный храм и в Каракасе – церковь Успения Божией Матери. Кафедральный Никольский собор был построен в 1955 году в столичном районе Дос Каминос. Однако за последнее время численность русской диаспоры резко сократилась. Низкий уровень жизни, рост преступности и правительственный курс на строительство социализма вынудил многих русских эмигрантов покинуть страну, которая когда-то стала им второй родиной. В настоящее время русские общины в Каракасе, Валенсии, Маракае и Баркесименто опекают всего два священника, находящихся в юрисдикции Русской Православной Церкви за границей. В столице Венесуэлы эту миссию вот уже 28 лет осуществляет протоиерей Павел Волков. Сейчас отцу Павлу 86 лет, но каждое воскресенье он служит литургию и обращается к пастве со словом назидания. Накануне Дней России в странах Латинской Америки венесуэльский пастырь любезно согласился дать интервью сайту "Православие.Ру".

– Отец Павел, расскажите о вашем приходе.

– Раньше у нас прихожан было много – в Каракасе были наши эмигранты. И люди ходили в храм Божий. Первый храм был в районе Альтависта – малый храм, деревянный, временный. И он был всегда наполнен – всегда было полно народу, так что люди не помещались все. Но не уходили в сторону – нет! Внимательно слушали службу Божию. Со временем оттуда люди распылились по всему городу – находили более подходящие места, разжились. Молодежь подрастала, многие вышли замуж или женились на здешних, на иностранках. И таким образом наша колония очень рассеялась. Не только в физическом отношении – и в духовном отношении рассеялась. И уже их дети – очень многие из них – потеряли свое лицо. Да и мы, старые, тоже потеряли свою физиономию. Многие из нас, людей и пожилых, и старых, уже не имеют психологии русского человека. Разводнились мы.

– Сколько народу все-таки приходит в храм на службу?

– На службу приходит примерно двадцать-тридцать человек, иногда и сорок-пятьдесят. В зависимости от времени года и от праздника. Когда каникулы детские, конечно, люди уезжают из города.

– Говорят, что многие прихожане не приходят на службу, потому что боятся ходить по улицам.

– Боятся приходить, потому что негде поставить машину. Поставишь на улице – она может исчезнуть. А машину приобрести не так просто, даже старую машину. У меня была машина 1980 года – и ее у меня украли.

– Сегодня Венесуэла слывет не самой безопасной страной. Когда это началось?

– Это началась с 1958 года. Конечно, не в такой степени, но все эти процессы углубляются – кражи и так далее. А кроме того причина еще и в том, что люди бегут из деревни. Крестьянин уничтожается, можно сказать, и бежит в город. "Если в городе живет какое-то количество миллионов населения, так и я там проживу! Или работенку найду такую-сякую, или начну "промышлять"". Вот психология человека.

– Венесуэльские власти помогают храму?

– Нет. Но мы ни от кого и не просим помощи.

– Но приходу приходится платить коммунальные платежи?

– И это стоит немало. Государство считает, что храм – это учреждение как бы коммерческое. Так что и цены соответствующие – гораздо большие цены. На все – на воду, на электричество и так далее.

– Сколько в Венесуэле русских приходов и сколько священников?

– На этот вопрос очень трудно ответить. Потому что люди наши разбросаны по всей стране. В Баркесименто у нас имеется храм святителя Николая Чудотворца. В Валенсии – Курской иконы Божией Матери. В Маракае – храм первоверховных апостолов Петра и Павла. И в других местах имеются общины. Быть может, нет храма, но люди имеются. Принадлежат они какому приходу или нет – неизвестно. Но главное – священников нет, духовенства нет. Вот недавно поставлен сравнительно молодой священник Кирилл Жолткевич.

– То есть всего два священника?

– Только два священника.

– Сколько здесь раньше было русских?

– Я думаю, что в Венесуэле было две или две с половиной тысячи русских эмигрантов. Но начали уезжать. В последнее время уехало очень много. В Соединенные Штаты, в Канаду, в Австралию, в ту же Европу – разъехались люди. И в Россию тоже некоторые уехали.

– Можно ли говорить о том, что русская диаспора в Венесуэле живет общей жизнью?

– Нет ее у нас. С самого начала русская эмиграция здесь собиралась со всего света, из разных стран, с разным воспитанием, привычками и так далее – им трудно было как-то сгруппироваться. Группировались только вокруг храма. Церковь объединяла. И храмы строились.

– Кто строил Никольский собор?

– Наши же люди. По копейке давали и строили. И построили себе храм Божий. Люди, которые еще чувствуют и знают, что они православные – то есть не потеряли свою физиономию – они приходят в храм Божий. Но есть и те, которые потеряли свое лицо. Что значит "потерять свою физиономию"? Это значит – потерять веру православную. Такому человеку все равно – что католическая, что православная или какая другая религия. Эти люди уже без физиономии. Они никто и ничто.

– Какой вклад в жизнь Венесуэлы внесли русские специалисты?

– Вклад очень большой. Сюда приглашали наших людей из Европы – беженцев-специалистов. Власть имущие в этой стране в то время старались прежде всего поднять стандарт жизни. Рабочие, строители, инженеры – все они принимались с большой радостью. Как и люди с земли – агрономы и люди, которые способны взять кирку, лопату, что-то сеять – крестьяне. Эмиграция маленькая, но все-таки дала немало. И наша эмиграция была в этой стране уважаема.

– Как ваша семья попала в Венесуэлу?

– Сначала моя мать сюда попала с сестрами. А я позже прибыл – из Югославии. Югославия была до Второй мировой войны действительно замечательной страной. Прекрасные люди и замечательное море – Адриатическое. И все группы этнические в Югославии до войны жили в мире и спокойствии между собой.

– Кем вы работали? Чем на хлеб зарабатывали?

– Я стоматолог. Когда я сюда приехал, в 1952 году, я поступил учиться и получил здесь диплом, чтобы можно было работать. Открыл кабинет и работал до последнего – до 80-ти лет. Когда мне исполнилось 80 лет, я прекратил работу.

– А сейчас вам сколько?

– Сколько мне сейчас? Всего лишь 86. Молодой человек, да?

– Вам 86 лет и каждое воскресенье вы служите в храме. Откуда же берутся силы?

– Силы? Господь дает силы. Если человек работает до 80, до 90, до 100 лет – значит он нужен. Если человек не нужен, он засыхает или пропадает. Это уже Господь знает. Значит, до сих пор почему-то я нужен: для других, для прихожан, для храма. И для себя – по недостоинству человека его терпит Господь.

– Сколько лет вы служите как священник?

– Ну, я, видите ли, довольно старый человек. Но священник я молодой – всего лишь с 1980 года – 28 лет.

– Расскажите про ваших детей.

– Детей у меня трое. Старшему 60 лет, он зубной врач. Средний сын работает при храме. И младшая дочь – тоже зубной врач.

– Что вы думаете о будущем русской диаспоры в Венесуэле?

– Что я могу сказать? У каждого своя дорога. Я могу сказать про себя. Свое будущее как эмигранта в Венесуэле я уже приготовил. Я себе построил дом трехэтажный – крепкий, надежный. Только вы себе представляете дом трехэтажный с балконами, с окнами и так далее... Нет, не такой. Он вниз, в три этажа. Как бомбоубежище – замечательный дом. Вот это мое будущее. В каком этаже я буду жить – не могу вам сказать. То ли в самом нижнем, то ли в среднем, то ли в самом верхнем – как Бог положит. Это на южном кладбище.