Мой семнадцатилетний сын Георгий вот уже шесть лет живет в интернате, в маленьком поселке за сотни километров от меня. Так вышло. Примерно раз в месяц я приезжаю к нему на два-три дня, и мы при любой возможности идем в церковь. Если в этот день есть литургия (службы в этом храме бывают по выходным и в праздники), мой мальчик получает Святое Причастие.
В интернате 500 детей в возрасте от 4 до 18 лет. Диагнозы самые разные: ДЦП, эпилепсия, поражения мозга (мы называем это "органикой"), "генетика" (например, синдромы Дауна и Ретта), "психиатрия" (шизофрения и аутизм), другие заболевания. Официально все дети считаются умственно отсталыми. Я считаю, что все-таки не все, но не об этом здесь речь.
К половине детей родители не приезжают никогда, ко многим пару раз за год. Вот тут я могла бы сказать: "Как они могут ездить так редко к своим кровиночкам?" Но мне лучше промолчать, ведь кто-то может сказать то же самое и про меня. Не судите, да не судимы будете.
Но есть дети, их около полусотни, которых близкие навещают, по меркам интернатовских воспитателей, "часто" – в среднем раз в месяц-полтора. Большинство частых посетителей ночует в специальной комнатке при интернате. Многих ночующих мам я уже знаю. Впрочем, папы приезжают тоже, иногда даже без мам, но все-таки реже, чем одинокие мамы. Диагнозы у детей ночующих мам, разумеется, разные, но чаще это более "тяжелые" дети. Как мы определяем "тяжесть"? Ну, скажем так, особенность "легких" детей с первого поверхностного взгляда обычному человеку не разглядеть. Особенности "тяжелых" бросаются в глаза сразу. Исключение – шизофреники, "негрубые органики", аутисты. Внешне они ничем не отличаются от обычных детей. Пока не начнут выкидывать свои номера, проявлять свой аутизм, это дети, как дети. Мой Георгий как раз аутист.
Ничего нет удивительного в том, что к "тяжелым" деткам их мамы приезжают чаще и с ночевками. Будь эти дети "полегче", разве б их мамы отвезли б сюда?! Из этих пятидесяти деток-"счастливчиков" примерно половина крещеные. Другая половина – мусульманского происхождения.
Жаль только, что из интернатских крещеных детей, кроме моего сына, даже с такой не впечатляющей регулярностью в церковь почти никто не ходит. Положим, с теми, к кому родители не приезжают, все понятно: их просто НЕКОМУ водить в храм. Но где те два-три десятка мам православного происхождения, которые к своим детям ездят регулярно? Они-то ведь сами верующие, а детей любят, как порой дай Бог всякому родителю любить своих здоровых отпрысков. И о силе Святого причастия эти мамы кое-что слыхивали. А вот не водят! Папы интернатские не водят своих деток в храм никогда.
На Пасху обычно приезжает несколько мам (и я тоже Пасху стараюсь с сынком встречать). Может, это неправильно, но так хочется разделить пасхальную радость со своим дитятком и вручить ему в воскресенье до завтрака свяченое яичко. И как горько знать при этом, что, когда я через годы уйду, кроме меня это вряд ли кто сделает. Мамы это отлично понимают! Яички крашеные в субботу привозят, а в храме освятить их почему-то не торопятся. Ну, это частично поправимо, я собираю у этой пары-тройки ночующих мам их куличики и яйца и несу на освящение. А вот как с причастием быть?! За шесть лет я упросила сходить с детьми в храм только трех мам, и двое детей причастились, один не смог. Отвык. Еще одна мама имеет возможность забирать ребенка домой на побывку, она причащает своего сынка в своем храме, при котором работает. Допускаю, что еще несколько мам, которых я не знаю, тоже водят своих деток в храм. А все-таки большинство не водит.
Долгое время я никак не могла объяснить это удручающее обстоятельство. Ведь практически одни мы из всего интерната регулярно ходим в церковь не потому, что мой сын такой замечательный, а я такая примерная православная. Интеллектуально мой сын среди тяжелых далеко не из последних, но вот по расторможенности и сложности поведения таких еще поискать. С ним в плане поведения не легче, чем с другими детьми!
И дело даже не в самом интернате. Порывшись в памяти, я поняла, что и "на воле", при житье с родителями, "тяжелые" дети бывают в церкви не так часто, как могло бы быть. По крайней мере, у нас в Башкирии, то бишь в не очень глубокой провинции.
Для чего я вожу в храм сына, мне понятно. Во-первых, иначе просто не могу. Во-вторых, нахождение в церкви и принятие Святых Тайн заметно улучшает его состояние. И, в-третьих, в церкви мой сын ведет себя лучше, чем где бы то ни было.
Как мне это удается, несмотря на все сложности поведения сына? Наверное, мне повезло с приходом и священником, отцом Вячеславом. Если б не он, не писать бы мне этих строк. К тому же, в нашей семье более или менее регулярное посещение церкви стало доброй давней традицией. Если водить "особого" ребенка в храм с малых лет и не делать перерыва, то можно ходить с ним долгие годы. Главное – не пасовать перед трудностями, а продолжать водить. Вот ребенок в храме повел себя не так, или окружающие что-то не то сделали. Если дать этому печальному событию власть над собой, то следующее посещение храма будет отложено, а через ряд пропусков вы уже "разучитесь" находиться в храме. Ну, сделал ребенок что-то не то, что ж теперь? Со здоровыми детьми бывает не легче, особенно когда они взрослеют. Возрастные трудности возникают и у "особых" детей. И чем старше, тем сложнее, но это не причина для сдачи позиций. Ходить, ходить и ходить! Вот мы и ходим до сих пор, хотя поведение у сына с годами лучше не становится, а, к сожалению, наоборот.
Сыграла роль и особенность болезни моего ребенка. Его болезнь научила меня не реагировать на мелочи, выделять существенное и несущественное, и последним пренебрегать. Я стала толстокожей, и многие досадности меня уже не смущают. Я так часто испытывала чувство стыда за поведение сына, что уже не стыжусь там, где другая мама предпочла бы провалиться сквозь землю. Этим качеством своим я не любуюсь, и не горжусь им ни в коей мере, просто оно у меня есть. Примеров тому масса, они возникают каждый день, если не каждый час. В магазине мой семилетний сын плюнул на стеклянную витрину. Стыдно-то как! Я подавляю в себе стыдливость, переживать нет времени, вытираю витрину припасенным на такой случай платочком, коротко извиняюсь, мы выходим. Проще всего было бы в этот магазин вдвоем больше никогда не заходить. Но я ломаю себя и продолжаю туда ходить. Сегодня мы откажемся от этого магазина, завтра – от поездок на транспорте, послезавтра вообще перестанем бывать среди людей. Если дать волю своей стыдливости, то мы сидели бы в четырех стенах и никуда бы не ходили. Увы, моему сынку еще предстоит долгое время быть заточенным в интернате и не ходить никуда. Так пусть хотя бы сейчас ходит!
Храм. Вот мой семнадцатилетний детинушка что-то промычал (Георгий практически не разговаривает, хотя в раннем детстве немного говорил). Вот он потянулся руками к продуктам, выложенным на специальном столе. Вот попытался задуть свечу на подсвечнике. Неловко. Но пока я физически справляюсь (удерживаю, оттаскиваю, увожу в сторонку) – буду водить. На том и стоим.
Есть еще одна, неочевидная причина. С Георгием нам удалось побывать во многих святых местах, поклониться многим святыням (Троице-Сергиевская, Александро-Невская и Киево-Печерские лавры, Дивеево, Оптина пустынь, Соловецкий монастырь, многие храмы почти всех городов Золотого кольца). Самый северный православный храм, который мы посетили, находился в Мурманске, самый южный – в дагестанском Дербенте, восточный – на Байкале в городе Слюдянка. Благодать, которая коснулась там сына, не оставляет его и в других православных храмах. Я так думаю.
Но все же почему матери "тяжелых" детей не водят их в церковь? Об этом я не раз беседовала со своими подругами по несчастью. Самые частые ответы: на нас смотрят, мы мешаем людям молиться, священнику не до нас и наших проблем, нас боятся, мы устали выслушивать замечания, слишком тяжело, много соблазнов, никто не помогает. Каюсь, сначала я считала эти доводы отговорками. Потом пришло понимание – мне просто посчастливилось встретить хороших, внимательных, священников и добрых прихожан. Если б не они, мне бы не пришлось сейчас рассуждать. А ведь это, в самом деле, не простые отговорки!
"Смотрят"
Это еще мягко сказано! Глазеют на нас, как на двухголовых телят. Ладно, дети смотрят – это дети. Кстати, дети-то как раз в общей сложности смотрят не столь пристально. А вот взрослые! Сколько раз мне хотелось сказать: "Смотрите вперед, на иконы, на батюшку, а на нас не смотрите, пожалуйста". Сдерживалась. Иногда глазения сопровождаются причитаниями. Обидеть нас не хотят, но ранит это сильно. Если б причитающие знали, как больно это слышать! Конечно, восклицающие искренни. Но не всякая искренность полезна. Представьте, у человека на носу прыщик вскочил. Каково ему будет, если окружающие каждый раз будут искренне восклицать, как это его угораздило получить такое украшение. Но прыщики проходят, а болезни детей всегда с нами. Глазеющие могут чувствовать и думать что угодно, это их право. Только потише, чтоб нам не слышать.
Эти восклицания лишний раз подчеркивают нашу "неполноценность" в глазах окружающих и лишний раз напоминают о ней нам самим. А хочется найти такое место, где ты ценен и важен как живая душа и личность, а не как "мама бедненького мальчика". А где найти такое место, как не в церкви! Но, действительно, многим женщинам не под силу постоянно выслушивать слезливое, но такое ненужное слюнявое жаление.
"Мы мешаем людям молиться"
Что есть, то есть. Мешаем. Рады бы не мешать, но не получается. И чувствуем в свой адрес раздражение. Раздражение справедливое, и от этого еще хуже. "Толстокожим", вроде меня, напряжением воли удается на это не обращать внимание. Людям тонким и чувствительным этого барьера не преодолеть. Ведь не так сложно сдержаться и показать, что мы их не столь сильно раздражаем, и если мешаем, то не очень. Приветливо улыбнуться, поздравить с причастием. А порой и похвалить: "Сегодня ты совсем молодцом был". Доброе слово и кошке приятно. В Гошином приходе мы это находим всегда. Но ведь так бывает далеко не везде!
"Нас боятся"
Картинка с натуры. Церковная ограда, мы на крыльце храма дожидаемся, когда закончится исповедь. Две девчонки из воскресной школы стоят неподалеку, смотрят на моего сына и достаточно громко делятся впечатлениями, как сильно они его боятся. Судя по чуточку наигранным интонациям, не так уж сильно и боятся. Почему они так делают, мне понятно, и я на них ни капельки не сержусь. Вспоминаю, как летнем лагере я девчонкой с подружками коллективно боялась мифических "деревенских", которым непременно нужно было напасть на наш лагерь. Это поветрие, с детьми так бывает, и ничего страшного я в этом не нахожу. Девчонки мне даже симпатичны, но... Но мне горько. Вот сейчас пишу, а почти плачу. И вовсе не от обиды на девочек. Многие мамы поймут, от чего.
Но когда я с сыном, на переживания у меня нет ни сил, ни времени. Не выпуская руки сына (я все время его держу, за руку или за одежду), подхожу к руководителю воскресной школы и очень вежливо прошу объяснить девочкам, что по отношению ко мне они ведут себя не слишком красиво. Руководительница понимает все с полуслова, подзывает к себе девочек, и они мигом перестают нас бояться.
Что я могу сказать тем, кто боится нас не понарошку. Вы имеете право бояться моего сына. Но если вы громко, чтоб мы это слышали, будете об этом говорить, безопаснее он не станет. Скорее наоборот. Боитесь? Отойдите подальше, займите безопасную позицию, никто вас за это не осудит. А тем многим прихожанам, которые никак не показывают свой страх, если он и есть, я просто хочу сказать "Спасибо!"
"Устали выслушивать замечания"
Попреки, придирки, шипение в спину, недовольно поджатые губы. Не так и не там стоим, не так одеты, детей вконец распустили... А вот тут я хотела бы обратиться уже к мамам больных детей. Вы что думаете, это только вам с вашими детьми так говорят? Это говорят всем, кто редко ходит именно в эту конкретную церковь. Обижаться на эти замечания – проявлять гордыню, а значит, и грешить.
Брюки. Летом я стараюсь носить юбку, а вот зимой не всегда выходит. Междугородние автобусы, автостоп, пересадки. Когда в комнатушке для родителей нет мест – ночевки на скамейках в холле. Необходимость бегать за ребенком, догонять его, наклоняться и подбирать рассыпанное. Элементарное отсутствие сапог (одни теплые кроссовки на пять зим).
В нашем храме поначалу, первые полгода, я тоже кое-что выслушивала, особенно про брюки. Но я-то ведь приводила ребенка к Богу, а не к этим людям. Обижаться не имело смысла. И время расставило все по своим местам. К нам привыкли, и к брюкам уже не цепляются. Люди видят уже меня, а не мою одежду. Но эту снисходительность мне надо было заслужить. Я же приобрела со временем и сочувствие, и желание помочь и понять. И это самое главное. Хотя... если окружающие видят, что ребенок болен – могли бы и не терзать упреками его мать, даже если еще и не успели с ней познакомиться поближе.
"Священнику не до нас и наших проблем"
Мне повезло. Мой сын умеет располагать к себе. У него довольно приятная внешность (когда он не напряжен). Равнодушных, а тем паче недоброжелательных священников во всех наших странствиях мы не встречали. Или я искренне этого не помню.
Но вот эпизодик один в памяти затесался. Дивеево, четырехлетний Гоша слегка зашалил. Монахиня стукнула его по голове. Больше ничего похожего не было никогда. Но все-таки, все-таки... По голове! Как раз по месту родничка! Четырехлетнего! И ведь главное, бессловесного...
Кстати, монахи вполне тепло относятся к моему сынку. А как трепетно, с какой любовью они его причащали! Мне порой даже кажется, что в монастырях его глубже понимали, чем в обычных приходских храмах. Но всем, и монашествующим, и священникам, и мирянам-окружающим надо лишний раз помнить, что недоброжелательность к больным детям переживается матерями во сто крат болезненней и острей, чем к полностью здоровым.
Как многих проблем можно было бы избежать, если бы в семинариях и духовных академиях читались бы три лекции: "Почему больные дети себя так ведут?", "Храм и духовная жизнь глазами матери ребенка-инвалида" и "Как им можно помочь"! Но это мечты...
"Много соблазнов"
Мой сын так и норовит дунуть на свечи, потрогать богослужебные книги, схватить конфету с поминального стола. На Троицу и Вербное воскресенье он подбирает с пола веточки и ломает их. Ничего не поделаешь. Держу и оттаскиваю. Оттаскиваю и держу, иначе никак. С Божьей помощью справляемся.
Но вот когда ему перед причастием конфеты суют... Он ведь их норовит в рот отправить! Перехватываю, складываю в карман, обещаю отдать после причастия. Сам факт угощения я рассматриваю положительно, но время – более чем не подходящее. Причастится – и пусть тогда дают. После причастия, приняв теплоту и просфорочку, сынулю уже ничем не удержать, протянутые ему конфеты он начинает есть. Одна бабуля дает, а вторая ворчит, что мой ребенок ест в храме. Ворчала бы уж на ту, которая дает. Но мы не всегда успеваем что-то обдумать, прежде чем сделать.
"Слишком тяжело"
И так все понятно.
"Никто не помогает"
Привыкнув к Гоше, прихожанки нам теперь помогают. Сумку подержат, когда я подвожу сына к причастию, подберут с пола оброненную вещь, уступят место на скамейке. Пропустят без очереди на исповедь (не всегда). Короче, помогают, как немощным. И эту помощь я воспринимаю как нечто естественное.
Бывает и более активная "специфическая" индивидуальная помощь, которой я не могу не удивляться, хотя она и более редкая. Гоше лет десять, мы стоим в огромном переполненном храме (для аутиста это стрессовая ситуация). Ребенок нервничает, я в растерянности. К нам протискивается женщина, протягивает Гоше чуть ли не кружевной платочек и предлагает: "Поиграй. Если так головка болит, можешь даже порвать, мне не жалко. Возвращать не надо!". И скрывается в толпе. Как она все поняла? Как почувствовала? Гошка принялся наматывать платок на пальчики и успокоился. Но, к сожалению, чаще бывает наоборот... Моя знакомая подкатывает к храму инвалидную коляску с сыном. Людей много, но никто не спешит ей на помощь. Приходится просить. Вот она в храме. Никто не расступается, а кто-то еще и ворчит: "Мешаете людям молиться!", "Вы своей коляской нам подсвечник уроните!" После таких слов не многие найдут в себе силы прийти еще раз.
И еще одно обстоятельство. Окружающие (чаще всего пожилые женщины) иногда дают непрошенные советы вести ребенка на отчитку и упоминают о бесновании. Мы в своем большинстве имеем крайне смутное представление о бесновании, но все, что выходит за рамки обычного, с радостью отнесем именно к этой категории. Но это личное мнение человека, и говорить об этом в слух совсем не обязательно. А ведь стоит матери один раз услышать про своего ребенка, что он бесноватый, она в следующий раз дитя в храм не поведет. У вас достанет сил ее упрекнуть? У меня – нет!
Эту тему я обсудила с батюшкой, который крестил Гошу. Он долго думал, а потом высказал предположение: поскольку ребенок не бежит, а наоборот, стремится к причастию, рассуждать на темы беснования не имеет смысла.
Источник: Православие и мир
