Нелегальная деятельность семинаристов Владимира и Саратова в начале ХХ века (о методологии церковного историка)

Изучение истории Русской Церкви синодального периода приводит историка к необходимости исследовать межрегиональные связи, особенно ярко выражавшиеся в церковной сфере. Примером таких связей является нелегальная деятельность учащихся духовных семинарий Владимирской и Саратовской епархий. Подполье этих двух семинарий не только развивало активную деятельность внутри своей школы, но и стремилась к организации общесеминарского оппозиционного движения, о чем свидетельствует в данной статье А.И. Мраморнов.

Межрегиональные связи дореволюционной России были совершенно иными, чем теперь, а именно более разветвленными, более тесными. Поэтому связь двух достаточно отдаленных друг от друга городов неудивительна. Примеры, прежде всего, напрашиваются из области церковной жизни, где в установлении таких связей важную роль играли частые в синодальную эпоху перемещения архиереев с кафедры на кафедру. С архиереями нередко переезжала какая-то часть приходского духовенства, в количественном отношении к общей массе епархиального духовенства незначительная, но из-за близости к архиерею – весьма влиятельная. О таких процессах в Саратовской епархии начала XX в. писал в 1918 г. редактор местных "Епархиальных ведомостей": "В последние 10-15 лет ряды саратовского городского духовенства пополнялись, главным образом, иноепархиальными пришельцами: при еписк[опе] Гермогене (Долганове. – А. М.) – оренбуржцами с прот[оиереем] И.П. Кречетовичем во главе, при еписк[опе] Алексие (Дородницыне. – А. М.) – "алексеевцами", или, как их в шутку иногда называли, "младоказанцами"[1], при еписк[опе] Палладии – пермяками во главе с о. С. Буровым"[2].

Особая связь такого рода возникла между Саратовской и Владимирской епархиями. В 1906-1914 гг. Владимирскую епархию возглавлял архиепископ Николай (Налимов), ранее, в 1893-1898 гг., бывший архиереем саратовским. После его смерти на древнюю владимирскую кафедру был переведен епископ Саратовский и Царицынский Алексий (Дородницын) с присвоением сана архиепископа. Возможно, это простое совпадение, итог обычных в синодальную эпоху рокировок архиереев, но факт все же любопытен. Чуть позже ректором Владимирской духовной семинарии станет саратовец архимандрит Герман (Косолапов), вернувшийся затем в Саратов для того, чтобы стать викарным архиереем и принять там в 1919 г. мученическую кончину[3].

Исследователю предстоит изучить подобные перемещения в масштабах всей Русской Церкви или, по крайней мере, ее части[4] (епархии европейской Великороссии или епархии Малороссии, или Сибири и т. п.), обобщить полученные данные и сделать подкрепленные конкретными аргументами выводы. Очевидно, что перемещения, особенно участившиеся в период обер-прокуратуры К.П. Победоносцева, являются своего рода методологической "зацепкой". У исследователя епархиальной истории и архиерейских биографий возникает возможность распутывать клубок из фактов, свитый некогда живой историей Русской Церкви. И даже самодостаточная задача изучения конкретной архиерейской биографии все равно невольно заставляет историка сравнивать устройства разных епархий, специфику епархиального управления в каждой из них и т. п.

Еще одним примером межепархиальных связей является общая для Саратовской и Владимирской духовных семинарий нелегальная деятельность воспитанников духовных школ. Несмотря на резкий и порой даже антицерковный характер деятельности семинаристов-оппозиционеров, они себя ощущали принадлежащими епархии, а не отделенными от нее.

Изучение истории православного духовного образования в России имеет прочные корни в дореволюционной историографии и привлекает к себе серьезное внимание представителей современной, постсоветской исторической науки. Это вполне объяснимо и той значительной ролью, которую традиционно Церковь играла в жизни русского народа и государства, и особенностями структуры несветского образования в нашей стране на протяжении XIX – начала XX вв.

Уже в XVIII в., через некоторое время после своего возникновения, духовная школа России, зародившаяся первоначально как "рассадник", в котором должны были воспитываться будущие православные священно – и церковнослужители и которая всегда хранила эту идею в своих уставах XIX в., наладила тесные связи с обществом и государством. Эти связи, главным образом, выражались в том, что многие бывшие семинаристы становились государственными чиновниками, студентами университетов, писателями, публицистами, музыкантами, далеко не всегда трудившимися на "ниве церковной", что превращало семинарии в один из важнейших источников формирования светской интеллектуальной элиты того времени.

В то же время это создавало проблемы для самой духовной школы. "Приготовление юношества к служению Православной Церкви"[5], провозглашенное в семинарском уставе, не то чтобы отходило на второй план в жизни семинарий, но довольно часто не осознавалось как учащими (за редкими исключениями), так и учащимися, воспринимавшими свои almas matres, по сути, как сословные школы для детей духовенства (вне зависимости от их дальнейшего карьерного выбора).

Запоздалым напоминанием об истинных целях среднего духовного образования послужили общественные процессы начала XX в. Многие церковные иерархи, профессора и преподаватели семинарий и академий, мыслители и публицисты наконец четко сформулировали основные проблемы системы воспитания священнослужителей. Череда семинарских волнений, затронувшая почти все более чем из полусотни российских семинарий, послужила серьезным импульсом для духовных властей (в частности, для Учебного комитета Святейшего Синода) к тому, чтобы прийти на помощь находившейся в глубоком кризисе духовной школе.

Используемые в литературе со времен Б.В. Титлинова[6] понятия "семинарское движение", "движение семинаристов", на наш взгляд, не совсем точно отражают то, что происходило в первые годы XX в. в российской духовной школе. Лишь часть воспитанников выступала с проектами радикальных преобразований семинарии, которые были фактически направлены на превращение их в светские учебные заведения. Эти оппозиционеры не желали после завершения обучения служить Церкви, а использовали духовную школу лишь как средство получения среднего образования. Их позицию, впрочем, нельзя отождествлять с мнением большинства семинаристов начала XX в.[7]

В начале XX в. одним из основных центров этой деятельности была Владимирская духовная семинария – учебное заведение, основанное еще в 1750 г. Оно славилось своими образовательными традициями и занимало по численности воспитанников одно из первых мест в Русской Церкви (в начале XX в. доходило до открытия четвертого параллельного отделения[8]). В 1902 г. Владимирскую семинарию охватили волнения, связанные с устроенным инспекцией обыском. Во время этих волнений, хотя и не имевших "серьезных последствий"[9], руководством учебного заведения был впервые обнаружен нелегальный семинарский журнал, издававшийся воспитанниками под названием "Пробуждение"[10].

В последующие годы волнения во Владимирской семинарии происходили регулярно, как и в большинстве других "рассадников" России. Так, например, неспокойно было в среде саратовских семинаристов. 26 сентября 1904 г. они отказались петь многолетие во время архиерейского богослужения в честь престольного праздника домовой церкви, а через два месяца, в ноябре 1904 г., когда в Саратове находился с ревизией синодальный чиновник М.И. Савваитский (кстати, сын диакона Владимирской епархии), устроили многодневную забастовку.

То, что можно назвать окончательным "организационным оформлением семинарской оппозиции", совпало с годом первой российской революции. 16-19 июня 1905 г. во Владимире воспитанники провели свой первый съезд, на котором присутствовали представители девяти "рассадников", в том числе владимирского (естественно) и саратовского[11]. Очевидно, что уже тогда между саратовцами и владимирцами были установлены нелегальные, подпольные связи. Иными контакты семинаристов-оппозиционеров быть не могли: в случае выявления они строго пресекались инспекцией.

12 февраля 1906 г. во Владимире прошел очередной съезд воспитанников-нелегалов, приглашения на который были разосланы в 31 семинарию, в том числе и саратовскую, однако явились представители только 18 "рассадников". Интересно, что при созыве съезда владимирцы соблюдали такую конспирацию, что через неделю после него, 19 февраля, ни семинарское начальство, ни жандармы, ни владимирский губернатор не имели никаких сведений о его проведении и лишь в начале марта получили в свое распоряжение копии отчета представителей съезда[12].

Наиболее яркое из подтверждаемых документами свидетельств о контактах владимирцев и саратовцев относится к концу 1906 – началу 1907 гг. В январе 1907 г. правлением Саратовской духовной семинарии было получена корреспонденция из Владимира следующего содержания:

Правление Владимирской Семинарии, согласно утвержденному Его Высокопреосвященством журналу педагогического собрания Правления от 29 истекшего Декабря за № 41 ст. 1, имеет честь препроводить подлинное сообщение центральному бюро семинарского союза от частного бюро Саратовской духовной Семинарии от 9 истекшего Декабря и издающийся в Саратовской семинарии журнал "Семинарист", в 1 экз., за Ноябрь месяц 1906 года, каковые оказались в присланной на имя воспитанника IV-2 Владимирской Семинарии Никольского Григория от воспитанника V класса Саратовской Семинарии Александра Белова.

По миновании надобности Правление просит "сообщение" возвратить.

Ректор Семинарии, Протоиерей И. Соболев.

Секретарь Преподаватель А. Канаровский[13].

В "сообщении" саратовцев владимирцам, упоминаемом в документе, речь шла о назначении очередного семинарского съезда, который в итоге прошел в Москве в рождественские дни 1906 г. (с 24 по 27 декабря).

Присланная из Владимира посылка обсуждалась на заседаниях правления саратовской семинарии в конце января-начале февраля 1907 г. Было установлено, что почерк, которым написано письмо, сходен с почерком активного участника сентябрьских и ноябрьских событий 1904 г., уволенного, но потом восстановленного воспитанника VI-го класса Стефана Орлова. Инспектор семинарии устроил расследование и допрос этого ученика, в результате сознавшегося в написании письма. Над Орловым нависла угроза исключения из семинарии, но решение не было принято. Неожиданно 5 февраля к ректору пришли дежурные от всех классов и заявили, что "дело воспитанника VI кл[асса] С. Орлова они считают общим делом всех семинаристов и... на вопрос ректора, какое дело Орлова они считают общим своим делом, отвечать отказались"[14]. Эта коллективное заступничество за товарища явилось, однако, не более чем событием, навеянным и временем, и внутрисеминарским духом коллективизма. Оно оказалось совершенно ненужным: в это время Стефан Орлов сам подал заявление с просьбой об увольнении из семинарии "по домашним обстоятельствам". Предложенная Орловым формулировка была отклонена правлением, однако ему разрешили считать себя уволенным с возможностью держать в конце учебного года экзамены за выпускной класс наравне с прочими воспитанниками.

Что касается обнаруженного нелегального издания, экземпляр которого совершил путешествие из Саратова во Владимир и обратно, то это был машинонописный журнал, размноженный на гектографе. Обложка была нарисована на цветной бумаге. На ней красовался юноша в костюме семинариста, с довольно злобным выражением лица и знаменем, на котором был написан лозунг "Свободная школа". Нелегальный печатный орган содержал фельетоны, рассказы, пасквили на преподавателей, которые все были проникнуты ненавистью к существующему строю семинарской жизни[15]. Конечно, инспекции сложно было мириться с таким отношением воспитанников к своему учебному заведению.

К слову сказать, в период с с 1904 по 1911 гг. за воспитательную часть в саратовской семинарии отвечал сын священника Владимирской епархии Алексей Иванович Целебровский, занимавший должность инспектора. Это время для учебного заведения с момента его основания в 1830 г. было, пожалуй, самым тревожным. Борьба с подпольными кружками, нелегальными связями с другими семинариями, сходками, вошедшим уже в привычку непослушанием ложилась на инспекторские плечи тяжелым бременем. Почти ежедневно А.И. Целебровскому и его помощникам приходилось следить за семинаристами, расследовать нарушения дисциплины, проводить обыски. Пока дело реформирования духовной школы оставалось лишь в проектах, подобный надзор, носивший почти полицейский характер, отменить было нельзя. Без него семинария рухнула бы окончательно.

Целебровский это понимал и выполнял возложенные на него обязанности тщательнейшим образом.

Добрый от природы человек, но ревнитель принципов церковного благочестия и послушания, он был чрезвычайно строг с семинаристами-оппозиционерами, беспрестанно пренебрегавшими этими принципами, и за это нелюбим определенной частью воспитанников. Именно к последней категории принадлежал и исключенный из семинарии Иван Князевский, совершивший зверское убийство Целебровского в марте 1911 г. на пороге домового храма учебного заведения. После этого преступления, а также произведенных расследований и массовых увольнений воспитанников обстановка в саратовской семинарии постепенно стала стабилизироваться, и учебное заведение до самого своего закрытия в 1918 г. не знало ученических волнений.

По-другому развивались события во Владимирской духовной семинарии. Так, например, согласно позднейшим воспоминаниям священника В.Е. Елховского, обучавшегося в ней в 1910-1916 гг., целая череда митингов и забастовок прокатилась в этом учебном заведении в 1912 / 1913 учебном году. "На переменах уборные были набиты до отказа. Здесь в волнах дыма произносились страстные, зажигательные речи. То же повторялось и вечерами во время приготовления уроков к следующему дню. В "занятных" над раскрытыми книгами склонялись головы воспитанников, четвертая часть из них готовит уроки, а остальные три четверти читают нелегальную литературу<...>. Слово "забастовка" все более начинает приобретать право гражданственности в стенах семинарии"[16].

И все же относительное успокоение в системе российского семинарского образования настало еще до революционных лет (1917-1918), с введением в 1914 г. института классных воспитателей. То, что духовная школа пришла в состояние спокойствия, видно хотя бы из выпускных результатов 1915 г. саратовской семинарии: из 50 выпускников 37 человек закончили VI-й класс со званием студента и лишь 13 по второму разряду[17]. При таких обстоятельствах о нелегальных связях с другими семинариями и о подпольных кружках речи, конечно, быть уже не могло.

Думается, что даже немногочисленные свидетельства о связях двух семинарий, владимирской и саратовской, и о волнениях в них в начале XX в., приведенные в данной работе, говорят в пользу необходимости применения сравнительного метода при изучении истории духовного образования России, как и епархиальной истории вообще. Межепархиальные связи, действительно существовавшие, как следует из вышеизложенного материала, являются прекрасным поводом и убедительным обоснованием применения сравнительного метода. Последний в церковно-исторических исследованиях пока используется редко, но такую ситуацию уже в ближайшее время может начать исправлять наша историческая наука.

[1] Так как епископ Алексий до назначения на саратовскую кафедру был ректором Казанской духовной академии, викарием Казанской епархии. См. подробнее о нем: Мраморнов А.И. Основные вопросы биографии архиепископа Алексия (Дородницына) // Государство, общество, Церковь в истории России XX века. Материалы VII Международной научной конференции. Иваново, 13-14 февраля 2008 г. – Иваново, 2008. – С. 144-151.

[2] К[азанск]ий А. Минувшее Епархиальное Собрание 29 мая – 7 июня (по ст[арому] ст[илю]) (Личные впечатления) // Саратовские епархиальные ведомости. СЕВ. 1918. № 19-21. – С. 268-269.

[3] Об этом см. подробнее: Мраморнов А.И. Судебный процесс против православного духовенства в Саратове в 1918-1919 гг. // Отечественная история. 2008. № 4. – С. 97-104.

[4] Здесь так и хочется употребить выражение "в масштабах митрополичьих округов", но таковых, к несчастью, в Русской Церкви так до сих пор и не возникло, хотя идея витает в воздухе уж точно с начала 1680-х гг.!

[5] Устав православных духовных семинарий. Гл. 1. § 1 // Полное собрание законов Российской империи. Собрание 3. – СПб., 1887. Т. 4. – С. 437.

[6] См.: Титлинов Б.В. Молодежь и революция. Из истории революционного движения среди учащейся молодежи духовных и средних учебных заведений. 1860-1905 гг. – Л., 1924.

[7] О том, что в числе оппозиционеров находилась меньшая часть воспитанников, писал в 1908 г. саратовский епископ Гермоген (см. Гермоген [Долганов], еп. Борьба за истину нашей духовной школы (Отзыв саратовского епископа Гермогена о проекте новой организации этой школы) // Саратовский духовный вестник. 1908. № 44. – С. 5).

[8] Страницы истории России в летописи одного рода. (Автобиографические записки четырех поколений русских священников). – М., 2004. – С. 432, 434.

[9] Герасимова Н.Е. Среднее духовное образование в Ярославской и Костромской губерниях во второй половине XIX – начале XX вв. Дисс. ... канд. ист. наук. – Ярославль, 2001. – С. 153.

[10] Любопытно, что под таким же названием издавался в конце 1910 – начале 1911 гг. нелегальный журнал в саратовской семинарии. Фантазия семинаристов-оппозиционеров была не очень-то богатой.

[11] Зырянов П.Н. Православная церковь в борьбе с революцией 1905-1907 гг. – М., 1984. – С. 83; Герасимова Н.Е. Указ. соч. – С. 153.

[12] ГАРФ. Ф. 102. Оп. 233. 1905 г. 1000 ч. № 10. Л. 6, 9.

[13] Государственный архив Саратовской области. Ф. 12. Оп. 1. Д. 7391. Л. 1.

[14] Там же. Д. 7765. Л. 23 об.

[15] Материалы нелегального журнала опубликованы мною в исследовании: Мраморнов А.И. Духовная семинария в России начала XX в.: кризис и возможности его преодоления (на саратовских материалах). – Саратов, 2007.

[16] Страницы истории России в летописи одного рода... – С. 482.

[17] Я[хонто]в [Д.Г.] Страничка из жизни саратовской семинарии // Саратовские епархиальные ведомости. 1915. № 30.