Константин Шелепень – главный врач онкологической больницы в белорусском городе Барановичи. Несколько лет назад он первым в области открыл в своем лечебном учреждении часовню.
А совсем недавно прооперировал уникальную пациентку: Наталье Дмитриевне Васиной уже исполнилось сто лет. Теперь он приводит этот случай в пример, когда родственники больных сомневаются, стоит ли делать операцию в пожилом возрасте.
Доктор Шелепень считает, что дело врача – помочь, чем может, а не пытаться подменять своим решением волю Божию.
В моей семье не было врачей, я – единственный. Хотел стать доктором, чтобы вылечить своего отца, который полностью потерял здоровье на войне. Такая была у меня мечта. Я не представлял тогда, какую сложную профессию выбрал. Первые два года в институте толком даже не понимал, что же такое изучаю и зачем. Я думал, что вот поступлю и нас сразу будут учить лечить. А тут какие-то предметы, которые вроде бы к врачеванию никакого отношения не имеют: физика, химия... К тому же я был напуган анатомичкой... И я стал много времени отдавать спорту – играл в баскетбол в институте и в сборной Республики. Но однажды меня не допустили к сессии. Вызвали в ректорат и объяснили популярно, что я, видимо, не в тот вуз пришел, что мне надо в институт физкультуры. Но когда начались клинические дисциплины, все, наконец, встало на свои места, и никаких сомнений больше не было: я твердо решил стать хирургом.
У нас в институте были замечательные преподаватели – профессора, уважаемые люди. Они много говорили об ответственности врача – не просто лечить человека, но и по-человечески относиться к нему: не отмахнуться, выслушать, поддержать. Такое общение – самое сложное. Я оперирую десятки лет и могу сказать, что техника – дело практики. Но не менее важно научиться улыбаться своим пациентам, настраивать их на бодрый, оптимистический лад. Чтобы понять, как много это значит для больного, нужно попытаться поставить себя на его место и увидеть, что у него не только тело болит, но и душа, что ему страшно и одиноко в его болезни. Я в этом смысле не всегда доволен молодым поколением докторов, которое приходит сейчас. Мы, к примеру, когда начинали лечебную практику, думали, что ничего не знаем. И это было хорошо: был стимул развиваться. А сейчас у новоиспеченного доктора самомнение. Да, никто не требует, чтобы ты рождался и умирал вместе с больным, но невозможно же хоть в какой-то степени не пропускать его историю через себя... Такая профессия.
Профессия удивительная. Орга-низм человека устроен настолько уравновешенно и сложно, что вряд ли мы когда-то узнаем все до конца. И это при том, что нет совершенно одинаково устроенных людей. У двух пациентов одного возраста, одного пола, одного года рождения – да будь они хоть близнецы – одна и та же болезнь будет протекать совершенно по-разному. Мы, медики, стараемся подвести все под какие-то стандарты, и это, наверное, оправданно в первую очередь для того, чтобы гарантировать пациенту доступность и качество медицинского обслуживания, ну и вроде как упростить работу доктора. Но на самом деле врачу невозможно не учитывать индивидуальности каждого больного. Потому что люди и на лечение реагируют по-разному: кому-то поможет одно, а кому-то совсем другое. Организм человека выше любого стандарта. Нам кажется, что в нем все сложно устроено.
А на самом деле – намного сложнее.
К тому же в медицине, особенно в онкологии, нередко происходят истории, объяснить которые с чисто медицинской точки зрения крайне трудно. Иногда мы делаем для пациента буквально все, но не видим положительных результатов. А иногда человек выздоравливает вопреки всем прогнозам. Я никогда не забуду, как впервые в своей практике столкнулся с этим: выписал женщину без надежды на исцеление, а потом вдруг случайно встретился с нею в одном учреждении. Я просто обомлел: она была полностью здорова и даже вышла на работу. Следующий такой случай был у моего коллеги: никакое лечение его пациентке не помогало. Посоветовавшись, мы, чтобы хоть как-то продлить ей жизнь, решили применить лучевую терапию. И когда она вдруг начала выздоравливать, мы просто глазам своим не поверили: случай действительно был безвыходный, и этот вид лечения не должен был дать такого положительного эффекта при данном виде опухоли. Но почему-то дал. Я могу бесконечно приводить подобные примеры. И, конечно, когда думаешь об этом... Я как-то вычитал у Антона Павловича Чехова, что любой врач рано или поздно приходит к Богу. Чехов был феноменальным психологом, и он хорошо понимал такие вещи: сам был доктором.
Я думаю, что в нашей профессии хорошо быть верующим человеком. К таким врачам и у пациентов больше доверия. У нас работают верующие молодые люди, и меня это радует. Люди старшего поколения не всегда афишируют свои убеждения, и это тоже понятно. Возможно, и я пришел бы к Богу раньше, если бы не был человеком, родившимся и воспитанным в советское время.
Когда в нашей больнице появилась часовня, рады были и доктора, и пациенты. Болезнь заставляет человека о многом задуматься. У нас лежал один пожилой человек – ему за восемьдесят было. Он передвигался только в инвалидной коляске, и когда в часовне начиналась служба, просил сына отвезти его туда. Только на закате жизни он пришел к вере, и кто, кроме Бога, может знать – почему именно здесь и сейчас. Часовня стала для него большим утешением. Понятно, что врач поможет, но ведь и Бог поможет! Я в этом уверен.
Источник: Фома
