"Мой духовный дом – на Валааме"

На этой неделе ожидается интронизация Митрополита всея Америки и Канады Ионы. Накануне интронизации в Свято-Николаевском соборе в Вашингтоне корреспондент ИТАР-ТАСС специально для "РГ" взял у него интервью.

Российская газета: Владыка, как православие попало в Америку? Сколько православных в США? Как Вы оцениваете общее состояние американского православия?

Митрополит Иона: Православие было принесено в Америку русскими миссионерами. Мы бережно храним их духовное наследие, и влияние русской традиции у нас очень сильно.

По-настоящему активных членов Церкви у нас менее миллиона. На всех приходится около 2500 приходов и сотня монастырей. У ПЦА – 650 храмов и 20 монастырей. У Московской патриархии – около 30 приходов, у Русской православной церкви заграницей (РПЦЗ) – около ста. Самостоятельных церковных юрисдикций в стране полтора десятка. Православная церковь Америки (ПЦА) – вторая по величине после греческой. Активных прихожан у нас около 100 тысяч человек.

В целом я бы сказал, что православие здесь все еще в какой-то мере "переводное": в ПЦА – с русского, в греческой церкви – с греческого. Оно еще не вошло в полноту самостоятельного бытия как чисто американское явление. Но ведь дело и не в конкретных культурных формах выражения веры, важна полнота духовных традиций. Это и есть суть соборности. И я хочу, чтобы наша церковь оставалась частью этого единого целого и в то же время приобретала специфически американские черты.

РГ: Расскажите, пожалуйста, об отношениях ПЦА с Русской православной церковью.

Митрополит: Наша Церковь приходится РПЦ "дочкой". У нас очень тесные отношения, особенно со времени их восстановления в 1970 году и тем более после упразднения советской власти. ПЦА стала тогда крупным источником финансовой поддержки РПЦ.

РГ: Я читал, что Вы лично собрали крупную сумму для российских монастырей...

Митрополит: Я собрал около 150 тыс. долларов. После краха вашей банковской системы в 1998 году. Собирал конкретно для Валаамского монастыря, но они поделились с другими. Почему именно для Валаама? Потому что там мой духовный отец и мой духовный дом, там я ступил на путь монашеской жизни.

РГ: Расскажите, как это получилось.

Митрополит: В 1993 г. я жил и работал в Москве, в издательстве "Русский паломник". Познакомился с архимандритом, а ныне епископом Панкратием, наместником Валаамского монастыря. В нем обрел духовного отца, брата – человека, чьей жизни мне хотелось подражать. Он отвел меня к своему старцу Кириллу, в Троице-Сергиеву лавру. Отец Кирилл сыграл ключевую роль в моей жизни, благословил меня принять монашество и священный сан. До этого я не знал, какой путь избрать – жениться или уйти в монахи. Спросил его. И по послушанию ему принял монашество. После его благословения у меня появилось внутреннее понимание его правоты.

РГ: А с покойным Патриархом Алексием II вы тоже встречались?

Митрополит: И не раз. Первая мимолетная встреча была в 1993 г. у него на дне рождения, в Елоховском соборе. Бывал тогда же на Патриарших литургиях. Позже произошли две важные встречи. В 1994 году я собрал группу примерно из 50 молодых американцев, чтобы восстановить скит на Валааме. А тогда как раз был монастырский праздник и приезжал Патриарх. Он встречался с нашей группой, а я ему служил переводчиком. А в 1999 году, после сбора средств для Валаамского монастыря, он меня приглашал в Москву – поблагодарить.

Это, конечно, было незабываемо. К тому времени я уже был монахом, настоятелем маленького монастыря (в честь святителя Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского в Калифорнии. – Прим. авт.). И мне выпало счастье служить с ним вместе – в храме Христа Спасителя.

РГ: Какое он на Вас произвел впечатление как человек, как личность...

Митрополит: Впечатление отеческой теплоты, безграничной доброты, глубокой духовной жизни. Мне понятно было, что ему можно во всем полностью довериться – еще и из-за его отношений со старцем Кириллом. Уход Патриарха – это колоссальная утрата. И не только для Русской православной церкви, но и для всего православного мира.

Я бы поехал на похороны, но за день до кончины Патриарха отправил на продление свой паспорт. И он где-то там находился, в недрах почтовой службы. У нас здесь получить паспорт – дело нескорое.

РГ: Теперь предстоят выборы нового патриарха. Если я не ошибаюсь, при восстановлении патриаршества в России первого предстоятеля избирали по жребию, а теперь голосуют. Как Вы полагаете, можно ли говорить о провиденциальности такого выбора?

Митрополит: В каком-то смысле – да. Я надеюсь, что это все проявляется больше через дар духовного рассуждения. Всероссийский собор выдвинет кандидатов, затем Синод изберет одного человека. Епископов избирают только епископы.

РГ: И круг претендентов более или менее известен. Но ведь как раз Вы-то сами в такой круг в своей Церкви не входили, Вы и епископом-то были без году неделя. И все же Вас избрали. Многие на вашем церковном соборе были убеждены, что дело не обошлось без вмешательства Святого Духа. Вы знакомы с теми, кого называют потенциальными претендентами на патриарший престол в России?

Митрополит: С большинством встречался, но по-настоящему я их не знаю.

РГ: И, разумеется, предпочтений у Вас быть не может?

Митрополит: Нет, конечно. Это решит Русская церковь. А я рад буду... я очень хочу поддерживать самые тесные отношения с новым Патриархом. Обе наши церкви действуют в условиях светской, материалистической культуры. Взывают к людям, чья жизнь и взгляды сформированы светским материалистическим образованием. Как правило, не имеющим реального религиозного опыта.

РГ: А как так получилось? С нами при нашем недавнем советском прошлом, допустим, понятно. Но Америка была основана людьми, искавшими религиозной свободы. Американцы, по общему мнению, гораздо более набожные люди, чем, скажем, западноевропейцы. Но Вы пишете и говорите о трагической бездуховности здешней жизни.

Митрополит: Я действительно считаю, что это трагедия. Удовлетворение материальных потребностей имеет свои пределы. И некоторые люди, в том числе совсем молодые, впадают в отчаяние. Думаю, семена разрушения христианской культуры Америки изначально содержались в протестантизме, включавшем этику радикального индивидуализма. Свобода понимается как тотальное своеволие, превращается во вседозволенность.

Если говорить об интеллигенции, на мой взгляд, США сейчас начинают напоминать Россию 1840-1850-х годов, когда у вас укоренялся нигилизм.

РГ: Вы сами родились в 1959 г. в протестантской семье. Что Вас привело к православию?

Митрополит: Первым моим соприкосновением с православной культурой было чтение Достоевского. Потом в возрасте 14 лет я пережил опыт глубокого духовного преображения, ощутил призвание к служению Церкви. После этого у меня начался сознательный духовный поиск, к моменту окончания школы я был очень близок к переходу в католичество. А уже в колледже мне попалась работа Владимира Лосского "Очерк мистического богословия Восточной Церкви". И эта книга перевернула мою жизнь. С первого же абзаца я понял, что это правда и что иного выбора у меня нет.

Но кроме книг были и люди. После перехода в 1978 г. в православие я долгое время находился под большим влиянием епископа Марка Ладожского и Сан-Францисского и его друга архимандрита Дмитрия Егорова. Оба они – бывшие старовалаамские монахи.