"Московский комсомолец": Вадим Ампелонский. Святые без помощи. На Алтае плачет икона замученного в Чечне солдата

Последний раз Любовь Васильевна Родионова была на море в прошлой жизни. Прошлая жизнь закончилась 13 января 1996 года, когда в командировку в Ингушетию улетел ее сын. После этого была только пустота... Теперь она приехала к морю, хоть чуть-чуть поправить здоровье, которого почти не осталось. В гостинице была забронирована комната, и когда администратор предложил номер 2305, она машинально согласилась. Наутро она прибежала к администратору в слезах... Двадцать три — ноль пять!.. 23 мая! День рождения ее сына. День его смерти. 23 мая православные христиане России поминают воина-мученика Евгения. Евгения Родионова. Ее сына... ...

26 февраля 1996 года эта женщина разложила перед собой карту Северного Кавказа. Накрыла ладонями то место, где была Чечня, и сказала себе:

— Я руками перекопаю землю, но привезу тебя домой, сынок! Переносный смысл тех слов окажется горькой реальностью: через девять месяцев ей придется рыть замерзший грунт, где на двухметровой глубине будут покоиться останки ее убитого сына и трех его товарищей. А в это время, окружив могилу в кольцо, их убийцы с автоматами наперевес будут усмехаться себе в бороды...

Она привезла его домой.

* * *

Небольшое кладбище в поселке Курилово под Подольском, где похоронен Евгений Родионов, расположено в очень живописном месте. Слева от его могилы погост полого тянется к озеру, справа — зеленая роща. Здесь Женю провожали в армию... Любовь Васильевна показывает мне фотографию с проводов: Женя и три его друга — Саша, Андрей и Игорь. Они были не разлей вода, и служить их призвали в один день.

Так получилось, что на контрольно-регистрационном пункте (КРП) на границе Ингушетии и Чечни вечером 13 февраля 1996 года Женя оказался с ребятами, которых звали так же, как его друзей: Александром, Андреем и Игорем. Блокпост находился метрах в двухстах от заставы Назранского погранотряда. Будка на дороге — без света, без связи, без какой бы то ни было огневой поддержки... Потом кто-то из сослуживцев Жени расскажет его матери, что видел, как в три часа ночи к блокпосту подъехала санитарная машина, и слышал крик: “Помогите!” Слышал — и ничего не предпринял. Когда в 4 часа солдат пришли сменять, вместо них на КРП обнаружили лишь кровавое пятно и следы недолгой борьбы...

* * *

16 февраля Любовь Васильевна получила телеграмму от командира в/ч 2038. В ней сообщалось, что ее сын, Родионов Евгений Александрович, самовольно оставил часть, и предлагалось принять меры к его возвращению.

Мать не поверила. Перед отправкой сына в Ингушетию она была у него в учебке под Калининградом. Он сказал тогда, что едет на Кавказ осознанно, что он сам написал рапорт. “Неужели не выдержал?” — Мать не поверила... Еще она понимала, что, кроме нее, “мер к возвращению” сына никто принимать не будет.

Она поехала в Назрань. А в это время милиция искала дезертира Родионова. Не на Кавказе — в Подмосковье. У него дома, на даче, в подвалах. А в Чечне... в Чечне всем было наплевать. Правда, в Ингушетии командир Назранского погранотряда полковник Буланичев перед матерью извинился. Заставил прождать на морозе три часа, потом соизволил впустить и, вальяжно переваливаясь с пятки на носок, извинился. Ошибочка вышла, мамаша. Никакой ваш сын не дезертир. Он — без вести пропавший. А поскольку вестей от него нет, то вам он нужен — вы его и ищите...

Она отправилась искать... Вместе с Женей в тот момент в Чечне числились пленными 14 пограничников. До сих пор Любовь Васильевна может назвать имя каждого. Пленные пограничники были, а комиссии по их розыску в ФПС не было. От полковника Виталия Бенчарского, начальника группы розыска без вести пропавших от комиссии при президенте, ей довелось услышать и такое: “Найди себе боевика и спи с ним. Может, что и выяснишь...”

В общей сложности Любовь Васильевна Родионова пробыла в Чечне 10 месяцев. Десять месяцев ползания по горам. Десять месяцев отчаяния попеременно с надеждой. Единственным ее документом была справка из штаба ОГВ о том, что она ищет сына... Она встретилась практически со всеми мало-мальски влиятельными на Кавказе людьми. Федеральные начальники, известные правозащитники, представители ОБСЕ... Она лично знает 17 полевых командиров: Хаттаба, братьев Басаевых — Шамиля и Ширвани, Арби Бараева, Гелаева, Радуева... Знает, кто из них когда погиб, ранен и т.д., — старается следить за их судьбой. Любовь Васильевна никого не оценивает по принципу “свой — чужой”, “хороший — плохой”, “убивал — не убивал”. ТАМ “свои” нередко становились чужими, “хорошие” оказывались плохими, а убивали все: кто-то лично, кто-то отдавал приказы.

— Вот недавно друга моего застрелили, Надиршаха Хачилаева, — с горечью говорит Любовь Васильевна. — Он ведь действительно занимался освобождением пленных...

Боевики для нее все разные. Хаттаб ее бил, заставлял стирать и готовить. Ширвани Басаев лично сломал ребра и позвонок, отбил почки. Доку Умаров — красивый мужчина, если бороду сбрить, — не скажешь, что боевик. Руслан Хайхароев, хозяин Бамута, — зверь...

"Московский комсомолец", 1 сентября 2003 г.
[вся статья]