Борьба местоблюстителя митрополита Стефана Яворского за сохранение института патриаршества в контексте полемики о власти во Вселенской Церкви

В статье предлагается исторический анализ периода упразднения патриаршества в Русской Православной Церкви; особое внимание уделяется стараниям иерархов удержать Церковь от поглощения государственной машиной.

Институт патриаршества, окончательно сформировавшийся в эпоху Вселенских соборов, определил административное устройство Православной Церкви на многие века вперед. Столетия церковной истории испытали его "на прочность", и многие факты позволяют оценить значение и ценность патриаршества. Богословие и история помогают нам понять, как же на практике сосуществуют два, казалось бы, противоположных феномена – единоначалие и соборность. Однако для Русской Православной Церкви этот вопрос особенно актуален – только в ее истории произошел уникальный прецедент замены патриаршества на синодальное правление, длившееся два века. Множество свидетельств сохранили драматизм судьбоносного Собора 1917-1918 гг., восстановившего власть патриарха, но не следует забывать и о трагических событиях, повлекших ее упразднение. Эпоха церковных реформ Петра I, не в последнюю очередь благодаря своей противоречивости, получила значительное освещение в исторических исследованиях XIX и XX веков. Возможно, главным проявлением этой неоднозначности стало упразднение патриаршества после смерти патриарха Адриана 16 октября 1700 года и учреждение в 1721 году Духовной Коллегии, вошедшей в историю как Святейший Правительствующий Синод. Ученые и богословы по-разному оценивали как принцип синодального правления, так и саму синодальную эпоху, однако все они признают определяющее значение принципа верховной административной власти в Церкви для традиции в широком смысле этого слова. Оказалось, что патриаршество явилось краеугольным камнем, на который опираются решения многих важнейших вопросов церковной жизни. Эти вопросы суть следующие: первенство во Вселенской Церкви (как оно тогда воспринималось в России), значение института патриаршества, соотношение единоначалия и соборности, церковно-государственные отношения. Выявить связи между этими явлениями на примере событий в России в начале XVIII века является главной задачей этого краткого очерка.

Часто значение исторических событий обыватель может разглядеть лишь в ретроспективе, поэтому величие исторической личности, в каком-то смысле, можно определить как умение оценивать события с точки зрения вечности, видеть и понимать то, что станет достоянием большинства спустя века. Именно таким был местоблюститель вдовствующего патриаршего престола митрополит Рязанский и Муромский Стефан (Яворский). Ровно через два месяца после смерти патриарха Адриана Петр I подписал указ об упразднении Патриаршего приказа и распределении патриарших полномочий между другими приказами и только что назначенным патриаршим местоблюстителем. И.К. Смолич, цитируя этот указ, именует Яворского "экзархом блюстителем и администратором"[1] патриаршего престола, однако непосредственное обращение к тексту указа не позволяет установить этот титул, там лишь говорится о новых полномочиях Рязанского митрополита: "которыя дела в Патриаршем приказе были, и впредь будут в расколе, и в каких противностях церкви Божией и в ересях: и те дела ведать Преосвященному Стефану Митрополиту Рязанскому и Муромскому"[2]. Конечно, права первоиерарха были далеко не патриаршими, достаточно взглянуть на указы, регулировавшие вотчинные права, судо – и делопроизводство в церковной среде: это и указ от 24 января 1701 года, восстанавливавший печально известный Монастырский приказ[3], и указ "о подсудности священников, монахов и дьяконов по всяким искам" от 7 ноября 1701 года[4]. Вообще, как отмечает В. Живов со ссылкой на Дж. Крейкрафта, "ни в каких современных официальных документах такой статус (патриаршего местоблюстителя – А.Л.) Стефану не усваивается, и это делает сомнительным и утверждение о его местоблюстительстве"[5]. Следовательно, "Стефан становится ... своего рода порученцем царя по сакраментальным делам"[6]. Конечно, отрицать чрезвычайную стесненность Яворского в управлении Церковью и постоянное давление на него со стороны царя и бюрократии не следует, однако нельзя забывать и очевидного факта – его права и обязанности далеко выходили за пределы Рязанской митрополии, что в рамках церковной экклезиологии, которую сам Петр I открыто не отрицал, объяснить можно только фактическим местоблюстительством. К тому же сам В. Живов цитирует грамоту Иерусалимского патриарха Досифея к Петру I (январь 1705 года), называвшего митрополита Стефана "наместником патриаршего престола"[7], что говорит о признании на православном востоке факта местоблюстительства – факта, которого Петр I не опровергал.

Также не следует недооценивать роль митрополита Стефана в деятельности на образовательном поле Российской империи. Он не просто, как полагает В. Живов, "печется об улучшении образовательных институций"[8]. С 1701 года царь назначает его протектором первого российского университета – Славяно-греко-латинской академии в Москве. Попечение над Академией не было формальным, указом от 20 ноября 1706 года Петр I передает судебную автономию этой государственной всесословной[9] школы в прямое ведение Рязанского митрополита[10]. Не следует, однако, полагать, что эта автономия от государства, как характерная черта доклассических западноевропейских университетов, осталась лишь на бумаге: документы свидетельствуют о ее реальном действии. Например, в 1703 году отпущенных префектом Академии иеромонахом Рафаилом двух учеников Софрона Арикова и Григория Уарова (очевидно, на каникулы – это произошло 7 августа) чуть было не записали в драгуны, но они обратились к митрополиту Стефану Яворскому, и после его вмешательства их отпустили и послали обратно в Академию, о чем писал Т.Н. Стрешневу новый префект иеромонах Иосаф Туровойский[11]. Образовательная деятельность митрополита Стефана (Яворского) не ограничивалась Московской академией, ему в ведение были переданы математические школы при архиерейских домах[12]. Таким образом, формальные права Рязанского владыки выходили далеко за пределы полномочий обычного епархиального архиерея и вполне соответствовали власти местоблюстителя. Другое дело – как эти полномочия работали на практике, и каковы причины, вызывавшие их сужение.

Конечно, на митрополита Стефана оказывалось постоянное давление, причем со временем это давление усиливалось. Ощущая бесперспективность борьбы с системой и свою полную зависимость от воли царя, Яворский не раз пытался уйти от политических игр и просил позволить ему вернуться в Малороссию. Однако Петр его не отпускал, несмотря на несовпадение их взглядов на церковные реформы. Так или иначе, митрополит Стефан остался на своем посту до самой смерти. В его проповедях все чаще заметны обличения царя и его затей, хотя он и вынужден возвращаться к панегирикам, например, после победы в Полтавской битве.

Ждать прямого столкновения местоблюстителя с императором не пришлось. Поводом явилось так называемое "дело Тверитинова", в котором оказались замешаны некоторые студенты Славяно-греко-латинской академии. Об околопротестантских взглядах Тверитинова стало известно со слов студента философского класса Московской академии Ивана Максимова. "Тетради" Тверитинова с исследованием Библии и приложенным "Катехизисом" Лютера имели хождение среди его знакомых, к которым, по-видимому, относился Иван Максимов и некоторые другие студенты. Только в 1713 году дело раскрылось после допроса Ивана Максимова. По мнению И.К. Смолича, расследование проводил Преображенский приказ, а Сенат подключился к делу только после бегства Тверитинова из Москвы в Петербург и отказа Петра от его публичного осуждения и наказания[13]. Архив Сената сохранил копию указа "Великого Государя Правительствующего Сената Преосвященному Стефану митрополиту Рязанскому и Муромскому по присланному делу из Преображенского приказа против допросу философского школьника Ивана Максимова". Указ увидел свет 11 декабря 1713 года, а 18 декабря был получен в Москве[14]. Из этих данных можно сделать вывод, что уже в 1713 году Сенат участвовал в расследовании, более того, он контролировал Преображенский приказ. Согласно упомянутому указу "надлежит во свидетельстви допросить тех же школ школьников Максима Петрова да Ивана Христофорова", и "Правительствующий Сенат приказали тех школьников для того допросу прислать в Санкт Питербурх за провожатыми". Бросается в глаза факт вопиющего вмешательства в церковные дела – государственный орган, даже не царь, приказывает фактической главе Церкви "Преосвященному Стефану, митрополиту Рязанскому и Муромскому учинить о том по Его Великого Государя указу"[15]. Хотя надо признать, что формально в рамках этого дела судебная автономия Академии была соблюдена – ее студентов не трогали без ведома протектора. Поправка заключалась в том, что глава академической судебной власти, привлеченный в начале в качестве следователя, в итоге сам оказался обвиняемым. Пока же по поручению Яворского префект Академии иеромонах Гавриил 23 декабря отвечал Сенату, что "Иван Христофоров сыскан и за караулом держат. А Максим Петров в анатомии учится, а в наших Славенолатинских школах не присуден, присуден он боярину князю Петру Ивановичу Прозоровскому[16]. И об том что Правительствующий Сенат укажет"[17]. Согласно выписке из сенатского протокола от 26 декабря 1713 года, "боярину Петру Ивановичу Прозоровскому о вышеписанном ученике учинить об отсылке оного школьника по тому Ево Великого Государя указу" и "того школьника Максима Петрова за караулом отослать к Преосвященному Стефану митрополиту Рязанскому и Муромскому и отослату с росписью кому он архиерею принят ево прикажет"[18]. Не будет ошибкой предположить, что упомянутых студентов вызывали на допрос для выяснения степени распространения идей Тверитинова в Академии, в том числе, возможно, в виде его "тетрадей". В ходе расследования митрополит Стефан получил достаточно свидетельств отступничества Тверитинова, однако Петр был против публичного осуждения импонировавших ему идей, и 14 июня 1714 года Сенат оправдал обвиняемого и предписал Яворскому признать его православным. Местоблюститель пытался протестовать и в октябре 1714 года на основании новых доказательств составляет Соборное Увещание православным, которое подписали оказавшиеся в Москве архиереи. На стороне местоблюстителя выступают также митрополит Новгородский Иов и московское духовенство. Как замечает В. Живов, "великорусы и украинцы действовали здесь заодно, и это явно свидетельствовало о том, что Стефану удалось преодолеть недоверие к себе"[19], теперь он действительно стал блюстителем всей Церкви, причем не по назначению царем, а по признанию самой Церкви.

Однако Яворский только осложнил свое положение. 14 декабря Сенат вызвал его в Петербург в качестве свидетеля на допрос, где он подвергся унижению. Тем не менее, крайности последователей Тверитинова не позволили Сенату довести свое дело до конца – одного из них даже сожгли за надругательство над иконами, других разослали по монастырям. Сам же возмутитель спокойствия был отпущен на свободу в 1718 году и после покаяния принят Синодом в лоно Церкви[20].

Конфликт Петра с царевичем Алексеем, на стороне которого выступал Яворский, явился поводом к необратимым изменениям в церковном управлении. 18 мая 1718 года митрополит Стефан был вызван в Петербург для участия в суде над престолонаследником[21]. В бумагах Сената нам удалось обнаружить своего рода циркуляр за подписью графа И.А. Мусина-Пушкина от 19 мая 1718 года: "Великий Государь Царь и Великий Князь Петр Алексеевич всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержец указал по имянному своему Великого Государя указу Преосвященному Стефану митрополиту Рязанскому и Муромскому со всеми архиереями, которые ныне есть на Москве взяв с собою из греческих архиереев одного также и Вологодскому архиерею быть в Санкт Питербурх безо всякого молчания и ехать им со всяким поспешением и о том к Рязанскому и Вологодскому архиереям послать свои Великого Государя указы с нарочными курьеры на почтовых подводах дав прогонные деньги по указу"[22]. Несмотря на тяжелую болезнь, которой преосвященный страдал два месяца[23], он отправляется в Петербург. Однако его просьбы о снисхождении к наследнику и о его помиловании не имели успеха, и сам митрополит вынужден был исполнить последние обряды над телом мертвого царевича и совершить погребение 30 июня 1718 года[24]. Идея реорганизации церковного управления, видимо, уже овладела Петром – не прошла и половина месяца, как за подписью главы Сената графа И.А. Мусина-Пушкина выходит следующий документ: "1718 июля в 16 день Великий Государь Царь и Великий Князь Петр Алексеевич всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержец указал по имянному своему Великого Государя указу Преосвященному Стефану митрополиту Рязанскому и Муромскому жить в Санкт Питербурхе, а при нем в первой очереди быть ныне Игнатию епископу Суждальскому, а протчих архиереов из Санкт Питербурха отпустить в свои епархии, а по прошествии первыя чреды в Санкт Питербурх архиереом приезжать поочередно, против того как в Москву приезжали, и сей Его Великого Государя имянной указ им архиереом объявить з запискою"[25]. Как видно, речь идет не просто о переезде митрополита Стефана в Петербург, поближе к царской опеке, а о формировании в новой столице мини-коллегии для решения дел общецерковного управления. 21 июля того же года этот указ был зачитан в присутствии архиереев, каждый из которых оставил расписку в ознакомлении[26]. Это были: митрополит Рязанский Стефан, епископ Ростовский Георгий, епископ Псковский Феофан, епископ Сарский Алексий, епископ Вологодский Павел, епископ Тверской Варлаам, епископ Суздальский Игнатий[27]. Обращает на себя внимание роль Сената – налицо прямое вмешательство государственной бюрократии в церковные дела. Так зарождался Святейший Синод. 20 ноября 1718 года было закреплено пребывание митрополита Стефана в Петербурге, когда на его доводы о невозможности пребывания там были пресечены жесткими резолюциями Петра I[28]. Была также предпринята попытка помешать тесному общению Яворского с его "правой рукой", ректором Московской академии архимандритом Феофилактом (Лопатинским) – еще 31 марта 1718 года Сенат издал странный указ "Спасского монастыря, что у Иконного ряду архимандрита Лопатинского архиерею Рязанскому никаким делам не определять, и в Санкт Питербурх и никуды с собою ему архиерею ево архимандрита не имать, для того чтоб в библейном чтении остановки не было"[29] – формально Лопатинский участвовал в исправлении перевода Библии для последующего издания, которое было осуществлено только при императрице Елизавете Петровне.

Ослабление позиции митрополита Стефана происходит на фоне возвышения нового царского фаворита будущего архиепископа Феофана Прокоповича, несмотря на активные протесты самого местоблюстителя. Именно Прокопович должен был воплотить церковную реформу Петра в жизнь, и именно с ним как с идеологом нового направления Яворский вступает в острейшую полемику.

Отечественная историография, особенно дореволюционная, не считала деятельность местоблюстителя сильно содержательной и последовательной. Уже Ю.Ф. Самарин в своей знаменитой диссертации указывает на некую "односторонность" Яворского и влияние на него католического богословия[30]. А И.К. Смолич прямо говорит о нерешительности Яворского, о его неспособности противостоять напору царя в церковных делах[31]. Однако современные исследователи справедливо критикуют своих предшественников за довольно механистический подход, предусматривавший в истории лишь борьбу противоположных начал: "реакционных" или "прогрессивных", "прокатолических" или "пропротестантских", "латинствующих" или "грекофильных". Конечно, митрополит Стефан осознанно избегал открытой конфронтации, но назвать его полемику с Прокоповичем нерешительной никак нельзя. "Историки исходят из набора заранее определенных ролей, ни на одну из которых Яворский не подходит. Они абсолютизируют те противопоставления, сложное и неоднозначное переплетение которых определяет церковную историю конца XVII – начала XVIII века. Отсюда делается вывод о его непоследовательности, нерешительности, склонности к конформизму и так далее. Однако сами эти роли определены произвольно, без учета исторических обстоятельств и тех действий, которые в этих обстоятельствах можно было совершить"[32]. Подобное изменение оценок исследователей неслучайно и связано, прежде всего, с тщательным анализом источников, на которые обращали недостаточно внимания. Характерным примером таких источников является сочинение митрополита Стефана Яворского "Апология или словесная оборона", издание и подробное исследование (включая историю рукописи) которого было проведено в уже цитированном труде В. Живова. На основе историографического анализа выяснилось, что такие великие ученые как архиепископ Филарет (Гумилевский), П. Верховский, И. Чистович и И. Смолич недооценили этот источник, фактически ограничив его значение литургической областью. Тем не менее, идеи, озвученные в этом сочинении, остро дискутировались и составляли предмет полемики митрополита Стефана Яворского, стремившегося сохранить традиционный канонический строй Русской Церкви, и Феофана Прокоповича, союзника Петра I в деле упразднения патриаршества и негласного автора Духовного Регламента. Как же разворачивались события?

Формальным поводом для столкновения Яворского и Прокоповича послужил возникший сразу после учреждения Духовной Коллегии вопрос: "надлежит ли, по долженству, в Российской Церкви при всенародном собрании возносить имя восточных Греческих патриархов", и в ответе на него "иные приговаривали, иные же отрицали"[33]. Эти иные и были митрополит Стефан и архиепископ Феофан. 14 февраля 1721 года Синод обратился за разрешением вопроса о возношении "именования Правительствующего Духовного Собрания" к царю, на что последовал ответ: соответствующую ектению переформулировать следующим образом: "О Святейшем Синоде или О Святейшем Правительствующем Синоде"[34]. Чтобы пресечь очевидно возникшее смущение Синод 21 мая 1721 года постановил напечатать в количестве 1000 экземпляров и распространить среди народа специально известие, составленное Прокоповичем, но вышедшее за подписью Новгородского архиепископа Феодосия (Яновского), самого Прокоповича, и других членов Синода (за исключением президента митрополита Стефана), а именно: архимандрита Симоновского Петра, архимандрита Петровского Леонида, архимандрита Донского Иерофея, священника Анастасия Кондоиди, протоиерея Троицкого Иоанна, протоиерея Петропавловского Петра, а также асессора и обер-секретаря иеромонаха Варлаама (Овсянникова)[35]. По замечанию В. Живова, "этот трактат ... можно считать документом, окончательно определившим новое устройство русской церкви как лишенной патриаршего возглавления"[36]. Яворский отреагировал резко и немедленно, хотя и он понимал, что после подписания документа и вступления его в силу, можно говорить и писать что угодно, но сделать нельзя ничего. 9 июня 1721 года он обращается к Синоду с отдельным мнением, где, в частности говорится: "мне видится, что в ектениях и возношениях церковных явственных мощно обоя вместити, наприм. – так: О Святейших Православных патриархах и о Святейшем Правительствующем Синоде"[37]. К мнению было присовокуплено отдельное сочинение "Апология, или словесная оборона", обосновывавшая необходимость возношения имен восточных патриархов за богослужением. "Синод должен был отправить этот трактат в Синод, но не только не сделал этого, но и обвинил своего президента в возмущении против установившего синодальное правление благочестивейшего царя Петра I"[38]. Рукопись оказалась "под опасным хранением", а 12 июня 1721 года Синод в достаточно жесткой форме заявил своему президенту, чтобы "он таких, яко зловредных и возмутительных, вопросо-ответов отнюдь никому не сообщал и во объявление не употреблял"[39], а в случае упорства пригрозил царским гневом.

Что же подвигло митрополита Стефана на такие отчаянные действия, и чем объяснить такую резкую реакцию Синода? Ответы на эти вопросы, как и анализ содержания полемики Яворского и Прокоповича, отраженной в цитированных документах, были даны в замечательном исследовании В. Живова. Кратко перечислим его выводы.

Дело в том, что после смерти патриарха Адриана в высшем церковном управлении произошел ряд событий, который позволяет говорить о формальном возглавлении Русской Церкви восточными патриархами. Так, стандартная архиерейская присяга, примером которой является клятва епископа Вятского и Великопермского Дионисия, поставленного еще 4 августа 1700 года, включает обещание повиноваться "Кир Адриану, архиепископу Московскому и всея России и всех северных стран патриарху"[40]. А первая архиерейская хиротония после смерти патриарха Адриана состоялась 9 марта 1701 года, когда рукополагали будущего святителя Димитрия Ростовского (Туптало). Присяга была изменена, теперь епископ обещал повиноваться "Вселенским Святейшим Четверопрестольным Патриархом"[41]. Конечно, факт изменения присяги не является свидетельством такой смены канонического строя как упразднение автокефалии. Тем не менее, затягивание выборов нового русского патриарха продолжало приводить к странным ситуациям. Несмотря на то, что в богослужебных книгах издания начала XVIII века форма возношения не изменяется по сравнению с XVII веком и старательно удерживается имя Московского патриарха как напоминание о нормальном каноническом устройстве, богослужебная практика поминовения восточных патриархов также имела место[42]. Стоит также упомянуть обращения Петра к Константинопольскому патриарху по поводу освобождения его от постов и разрешения мясоеда в посты для армии, о необязательности перекрещивания католиков и лютеран. Царь вводит полученные благословения своими указами для исполнения епископами, а это уже серьезное искажение канонического строя. Таковы грамота патриарха Константинопольского Иеремии Петру I в апреле 1716 года "на мясоястие во все посты исключая недели перед причастием"[43] или грамота от 7 марта 1718 года "о разрешении православному постов, воинству во время походов за границею"[44], разосланная во все епархии с приложением царского указа "дабы духовного чина чинили о всем по той грамоте"[45]. В "Полном своде законов Российской империи" упоминается аналогичная грамота от 9 апреля 1717 года[46]. В. Живов также указывает на случаи обращения на Восток и частных лиц: генерала Аникиты Репнина к Иерусалимскому патриарху для разрешения на четвертый брак и П.А. Толстого к Константинопольскому патриарху для разрешения от поста[47]. Эти апелляции были нездоровым выражением или даже искажением вполне традиционного строя православной соборности, когда решение по спорному вопросу принимается всей православной полнотой, всеми Поместными Церквями, причем на основании всеобщего согласия. И именно к этой традиции, особо ярко проявившейся во времена патриарха Никона, прибегает Яворский для защиты института патриаршества как в деле собеседования с сорбонскими богословами, так и в своей полемике с Прокоповичем. Используя, с одной стороны, в качестве примера канонические несуразности, обращаясь, с другой стороны, к соборной традиции, митрополит Стефан стремится сохранить хотя бы следы института патриаршества.

И здесь на первый план выходит проблема первенства во Вселенской Православной Церкви. Стремление царя-реформатора интегрировать Русскую Церковь в государственную машину привело к парадоксам и разного рода казусам. Одним из таких казусов и явилось подчинение Русской Церкви восточным патриархам, бывшее, безусловно, канонической фикцией. Сам Петр I, когда это было в его интересах, обращался к Константинопольскому патриарху, как к "главнейшему восточной Церкви во вселенной управителю", однако, как отметил крупнейший исследователь церковной реформы П. Верховский, православный Восток фактически "не спросили при проведении реформы, утверждение и признание которой получили без всякого труда"[48]. "Восточные патриархи были далеко, никаким реальным вмешательством в политику царя их номинальная власть не угрожала, и к тому же они зависели от русской финансовой поддержки"[49]. Факт возношения восточных патриархов как некой единой главы Русской Церкви указывал, безусловно, не на действительное положение вещей (что было бы канонической несуразицей), а на символическое присутствие института патриаршего возглавления. Именно против этого принципа и ополчился Прокопович, приводя в качестве аргументов действительно соответствующие православному Преданию аргументы: "Есть же сие от невежества, что неции всех четырех Патриархов нарицают селенскими Патриархами: ибо един токмо Константинопольский нарицается селенский. А чесо ради тако нарицается, трудно познать; вемы, что не имеет он власти над всеми всего мира Епископами, каковую себе неправедно похищает Папа Римский. Противился Цареградскому Патриарху Св. Григорий Беседовник за титлу сию, а Цареградстии Патриархи противятся и доселе последним по воспомянутом Григории Папам Римским за дело и власть селенскую похищаемую. И тако сами Цареградстии Патриархи свидетельствуют нам о себе, что они селенскиия власти себе не приписуют. Каяже вещь под именем селенского Патриарха и кое дело под титлою тою содержится, отнюд не известно; равно как не известно, и кое дело или власть имеет Александрийский епископ под титлою своею Судии Селенскаго; и аще некия причины как сей, так и иной титлы обретаются ..., однако ж причин оных иныя суть ложныя, иныя не крепки и толикой титле не равныя"[50]. Однако когда признание Синода каноническим институтом на Востоке произошло, сам Синод спешит объявить об этом, прибегая к отвергаемой Прокоповичем традиции и демонстрируя грамоты "от Святейших Вселенских Патриархов"[51]. Логика Прокоповича проста: возношение есть подчинение. Поскольку автокефалию никто не отменял, а на смену патриарху пришел Синод, следует поминать именно Синод, а восточных патриархов не поминать. Поминание восточных патриархов было только, когда служил московский патриарх, но означало не подчинение, а факт общения между поместными церквями. Яворский, полемизируя с Прокоповичем, имплицитно совсем не ратует за действительное подчинение Русской Церкви Востоку, будь то один Константинопольский патриарх или все четыре патриарха. Даже когда он говорит о "посредственном" подчинении Москвы Константинополю в период автокефалии и патриаршества, то характеризует его как "подчинение братолюбное, советное, наставительное, имже образом братия первородному брату повинуются, не рабским повиновением, но должным чести воздаянием"[52]. Как убедительно показывает В. Живов, "Стефан стремится любыми способами сохранить канонический порядок церковного управления, очевидно рассматривая Синод (в качестве самодостаточной высшей церковной инстанции) как неканоническое установление. Феофан, напротив, настаивает на самодостаточности синодального управления, на том, что Синод никакой другой духовной власти не подчиняется – даже номинально. Вопрос о возношении имен восточных патриархов служит лишь поводом для этой полемики"[53]. Яворский пытался отстоять сохранение института патриаршества, хотя бы в таком рудиментарном виде.

Исход борьбы решило то, что определяло все церковно-государственные отношения – воля царя. Митрополита Стефана заставили замолчать, а восточных патриархов заставили признать Святейший Синод каноническим установлением. Сам факт вмешательства государства в дела Церкви не является чем-то безусловно однозначным. Ведь конкретная схема церковно-государственных отношений ничего не гарантирует, все упирается в людей, которые репрезентируют стороны в этой схеме. Церковная история знает как массу продуктивных и полезных вмешательств государства в дела Церкви, так и огромное количество разрушительных случаев. С одной стороны, бывало, что византийские императоры искажали созидательный принцип симфонии Церкви и государства (ведь именно цезарепапизм спровоцировал унию в XV веке), с другой стороны в новейшее время именно гонитель Церкви Сталин в условиях антицерковного государства инициировал подъем Церкви после Великой отечественной войны. Однако тогда, в начале XVIII века, вмешательство государства было деструктивным для Церкви. Одним из немногих, пытавшихся противостоять этому процессу, был митрополит Стефан, стоявший на стороне Церкви, желавший разрешения именно церковных проблем и понимавший их специфику. Он верил в Церковь. И эта вера не является ли доказательством его "нравственной состоятельности", в которой сомневается В. Живов[54]? Ведь Яворский оказался прав: прошло два столетия и патриаршество, которое так отчаянно защищал местоблюститель, было восстановлено.

[1] Смолич И.К. История Русской Церкви (1700-1917). // Издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, ч.1, 1996, с. 71.

[2] ПСЗ, 4, № 1818, с. 87-88.

[3] ПСЗ, 4, № 1829, с. 133.

[4] ПСЗ, 4, № 1876, с. 176.

[5] Живов В. Из церковной истории времен Петра Великого: Исследования и материалы. // М.: Новое литературное обозрение, 2004, с. 122.

[6] Там же, с. 123.

[7] Там же, с. 95.

[8] Там же, с. 121.

[9] Рогов А.И. Новые данные о составе учеников Славяно-греко-латинской академии. // "История СССР", 1959, №3, с. 140-147.

[10] РГАДА, ф. 158, оп. 1, № 124, л. 1-1об.

[11] РГАДА, ф. 210, вязка 33, № 86, л. 1.

[12] РГАДА, ф. 248, оп. 9, кн. 530, лл. 455-455об.

[13] Смолич И.К. История Русской Церкви (1700-1917). // Издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, Москва, 1996, ч. 1, с. 80.

[14] РГАДА, ф. 258, оп. 9, кн. 530, л. 27.

[15] РГАДА, ф. 258, оп. 9, кн. 530, л. 27.

[16] Глава Монастырского приказа, в ведении которого тогда находился Московский "гофшпиталь".

[17] РГАДА, ф. 258, оп. 9, кн. 530, л. 28.

[18] РГАДА, ф. 258, оп. 9, кн. 530, л. 28об-29об.

[19] Живов В. Из церковной истории времен Петра Великого: Исследования и материалы. // М.: Новое литературное обозрение, 2004, с. 129.

[20] Смолич И.К. История Русской Церкви (1700-1917). // Издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, Москва, 1996, ч. 1, сс. 80-81.

[21] Смолич И.К. История Русской Церкви (1700-1917). // Издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, Москва, 1996, ч. 1, с. 83.

[22] РГАДА, ф. 258, оп. 9, кн. 530, л. 183.

[23] Об этом сообщает в письме Киевскому митрополиту учитель СГЛА иеромонах Гедеон (Вишневский), будущий ректор, см. РГАДА, ф. 258, оп. 9, кн. 530, л. 250об.

[24] Смолич И.К. История Русской Церкви (1700-1917). // Издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, Москва, 1996, ч. 1, с. 83.

[25] РГАДА, ф. 258, оп. 9, кн. 530, л. 202.

[26] РГАДА, ф. 258, оп. 9, кн. 530, л. 203.

[27] РГАДА, ф. 258, оп. 9, кн. 530, л. 203об.

[28] ПСЗ, 5, № 3239, с. 594-495.

[29] РГАДА, ф. 258, оп. 9, кн. 530, л. 181-182об.

[30] Самарин Ю.Ф. Избранные произведения. // М.: "Российская политическая энциклопедия" (РОССПЭН), 1996, с. 402.

[31] Смолич И.К. История Русской Церкви (1700-1917). // Издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, ч.1, 1996, с. 78.

[32] Живов В. Из церковной истории времен Петра Великого: Исследования и материалы. // М.: Новое литературное обозрение, 2004, с. 120.

[33] ОДДС, т.1 (1542-1721), 1868, приложение XXIV, ст. CCXXXV.

[34] ОДДС, т.1 (1542-1721), 1868, № 281, ст. 316-317.

[35] ОДДС, т.1 (1542-1721), 1868, приложение XXIV, ст. CCXXXV-CCXLIV.

[36] Живов В. Из церковной истории времен Петра Великого: Исследования и материалы. // М.: Новое литературное обозрение, 2004, с. 78.

[37] ОДДС, т.1 (1542-1721), 1868, № 281, ст. 318.

[38] Живов В. Из церковной истории времен Петра Великого: Исследования и материалы. // М.: Новое литературное обозрение, 2004, с. 71.

[39] ПСПР, т.1 (1721), 1879, № 118(98), с. 165.

[40] Живов В. Из церковной истории времен Петра Великого: Исследования и материалы. // М.: Новое литературное обозрение, 2004, с. 86.

[41] Там же.

[42] Живов В. Из церковной истории времен Петра Великого: Исследования и материалы. // М.: Новое литературное обозрение, 2004, с. 92-94.

[43] ПСЗ, 5, № 3020, с. 466-469.

[44] ПСЗ, 5, № 3178, с. 550-552.

[45] ПСЗ, 5, № 3178, с. 550.

[46] ПСЗ, 5, № 3178, примечание на с. 550.

[47] Живов В. Из церковной истории времен Петра Великого: Исследования и материалы. // М.: Новое литературное обозрение, 2004, с. 88.

[48] Верховский П.В. Учреждение Духовной Коллегии и Духовный Регламент. // Ростов на Дону, 1916, т. 1, с. 683.

[49] Живов В. Из церковной истории времен Петра Великого: Исследования и материалы. // М.: Новое литературное обозрение, 2004, с. 94.

[50] ОДДС, т.1 (1542-1721), 1868, приложение XXIV, ст. CCXL.

[51]См. Живов В. Из церковной истории времен Петра Великого: Исследования и материалы. // М.: Новое литературное обозрение, 2004, с. 105.

[52] Яворский Стефан, митрополит Апология или словесная оборона. // рукопись ГИМ, Увар. № 1728 (378) (588), л. 5, цит. по изданию этой рукописи в Живов В. Из церковной истории времен Петра Великого: Исследования и материалы. // М.: Новое литературное обозрение, 2004, 360с.

[53] Живов В. Из церковной истории времен Петра Великого: Исследования и материалы. // М.: Новое литературное обозрение, 2004, с. 106.