О чем нужно помнить, готовясь к исповеди

"Исповедь – ключ от Царства Небесного", сказал один современный афонский подвижник. Нет других средств, кроме исповеди, чтобы избавиться от уже совершенных грехов. В ней же мы черпаем духовные силы, чтобы бороться с грехами и в будущем. Грех – это все, в чем мы разошлись с волей Божией в своих поступках, в словах и в мыслях. "Все мы, человеки, – пишет святитель Игнатий, – находимся больше или меньше в самообольщении, все обмануты, все носим обман в себе"[2]. Все мы, следовательно, должны измениться, – покаяться. "Покаяние" в буквальном смысле означает "изменение" души или, точнее, ума. Неверность Богу начинается в мыслях, и каждый наш грех в конечном итоге еще больше извращает наш ум. Но для того Бог и стал Человеком, чтобы спасти и обновить всего человека в каждом из нас – и ум, и душу, и тело. Когда мы каемся, наши усилия соединяются с Божией силой, – мы и сами стараемся быть Ему верными, и просим с полной верой о помощи, и получаем ее. Все решает не то, кем мы были до встречи с Ним. Важнее другое – есть ли в нас покаяние, то есть воля к тому, чтобы дать Богу место действовать в нас.

Исповедь – важнейшая часть покаяния. То, как мы исповедаемся, очень мало зависит от наших знаний, способностей или воспитания. Одним словом, беда не в том, что нас "не научили". Хорошая исповедь бывает у тех, кто действительно хочет расстаться с грехами, учили их этому или не учили. К сожалению, мы не всегда бываем упорны в этом желании. Кто-то удачно сравнил дух человека с пушинкой, – он легко поднимается ввысь, к небесам, но также легко опускается книзу. Иногда бывает трудно и думать об исповеди. Но, в каком бы мы ни были состоянии, то как мы исповедаемся, зависит от нас – не забыли ли мы, в чем смысл исповеди, и насколько серьезно к ней подготовились.

1. Должно быть исповедано все, в чем мы согрешили

Исповедь должна быть не только искренней, но и подробной.

А для этого нужно все обдумать и вспомнить заранее. Можно взять в помощь хорошую книгу, – например, "В помощь кающимся" св. Игнатия Брянчанинова, "Накануне исповеди" о. Григория Дьяченко или "Опыт построения исповеди" о. Иоанна (Крестьянкина). Это нужно, разумеется, не для того, чтобы читать эти книги вслух на исповеди или переписывать из них грехи слово в слово. Книга о подготовке к исповеди помогает увидеть и осознать грехи, которые мы позабыли, но она не заменяет собственных наших усилий.

Помогает готовиться к исповеди и рассказ о мытарствах блаженной Феодоры из жития преподобного Василия Нового. Напомню, что Феодора была благочестивой старицей, много лет усердно служившей святому Василию. Она давно овдовела и ее жизнь проходила в целомудрии и непрестанной молитве. В житии говорится, что Феодора с любовью принимала всех, кто приходил к святому, всех утешала, была милостива, боголюбива и исполнена духовной премудрости. Все обиды она терпеливо сносила, не гневаясь на своих недругов, скорбела о чужих бедах и всем старалась помочь. Порой она плакала о грехах своих целые ночи и напоследок, перед самой кончиной, приняла монашеский чин.

Позднее, спустя сорок дней после смерти, по молитвам св. Василия Феодора явилась ученику старца, Григорию, рассказав ему, с каким трудом она проходила мытарства.

Сперва ей пришлось дать ответ за грехи языка, – "всякое слово праздное, бранное, бесчинное, скверное"; за все легкомысленные слова, сказанные ею от юности – все, что она говорила неразумного и скверного, "в особенности – кощунственные и смехотворные речи", а также и за бесстыдные мирские песни, которые она пела когда-то. Ей представляли все это в подробностях, с указанием времени, места и лиц, перед которыми она грешила, напоминая грехи, совершенные в далеком прошлом, о которых она забыла и думать.

Затем нужно было ответить за всякую ложь, и здесь Феодора была обличена в двух вещах: в том, что она "иногда в некоторых малых вещах допускала себе лгать, не вменяя того в грех, а также и в том, что многократно, стыдясь грехов своих, приносила духовному отцу своему неполную исповедь". Здесь также испытывались грехи лжесвидетельства, нарушение клятв и призывание имени Божия всуе, которых, по милости Божией, Феодора не совершала.

Далее следовало мытарство осуждения и клеветы, где Феодора "увидела, сколь тяжек грех оклеветать кого-либо, обесславить, похулить, а также надсмеяться над чужими пороками, забывая о своих". "Если иногда, – говорила блаженная, – приходилось мне слышать, как кто-нибудь осуждал другого, я мало внимала осуждающему, и если прибавляла что от себя в этом разговоре, то только такое, что не могло послужить ближнему в вящшую обиду, да и тогда тотчас же останавливалась, зазирая себя за это немногое. Однако и такие провинности были истязателями поставлены во грех мне".

Следующим было мытарство чревоугодия. "Злые духи, обойдя нас, как псы, тотчас же выставили на вид все мои прошлые грехи чревоугодия, когда я предавалась излишеству в пище и питии и ела через силу и без всякой нужды, когда я, как свинья, приступала утром к еде без молитвы и крестного знамения, или же когда постом садилась за стол раньше, чем это дозволяли правила церковного устава. Представили они также чаши и сосуды, из коих я упивалась, предаваясь пьянству, и даже указывали число выпитых чаш, говоря: "Столько чаш испила она на таком-то пиру и с такими-то людьми; в другое же время и в другом месте столькими-то чашами упилась она до беспамятства; сверх того она столько-то раз пировала, предаваясь пляске и песням, и после таких пиров ее с трудом приводили домой; так она изнемогала от безмерного пьянства".

На пятом мытарстве испытывались грехи лености – дни и часы, проведенные в праздности. Здесь истязались те, кто, бездельничая, жил за счет других, те, кто не исполнял как следует дело, за которое получал плату, а также и те, кто ленился молиться и ходить к литургии и к иным службам Божиим. "Испытуется там, – как сказано в житии, – также уныние и небрежение о душе своей, и всякое проявление того и другого строго взыскивается, так что весьма многие люди мирского и духовного чина низвергаются с этого мытарства в пропасть".

Феодора едва миновала и это мытарство; впереди же было еще пятнадцать мытарств. Там испытывались грехи воровства, скупости и сребролюбия, беззаконная прибыль, неправда в суде и в весах, удержание платы, получение взяток, вражда, ненависть, зависть и гордость. Злые духи испытывали грехи самомнения и тщеславия (к числу которых святые отцы относят также любовь к красивым вещам и одеждам, желание блеснуть умом, знаниями или благочестием, человекоугодие и желание начальствовать и учить других), непочтение к родителям и ко всем, кто получил власть от Бога, грехи злобы, гнева и ярости, колдовства и убийства. Все их Феодора миновала почти беспрепятственно, так как из этих грехов в ней почти ничего не нашлось.

Далее путь лежал через мытарства блудных грехов, где истязались "всякое любодеяние, всякая блудная мысль и мечтание, а также страстные прикосновения и любострастные осязания; грехи живущих в супружестве и не соблюдающих супружеской верности; противоестественные грехи мужчин и женщин, мужеложство и скотоложство, кровосмешения и иные тайные грехи, о которых стыдно и вспоминать..." Невзирая на долгую благочестивую жизнь Феодоры, она была жестоко истязана в блудных делах своей юности, так как, стыдясь, не вполне искренно каялась пред своим духовным отцом в содеянных раньше грехах. Ей было указано, когда, где и с кем она грешила в своей прежней жизни. Кроме того, Феодора была виновна и в нарушении супружеской верности. Ангелы положили там все до последнего добрые дела Феодоры, и едва избавив ее от лютой беды, продолжили путь.

После блудных грехов испытывались грехи ереси – сомнения в вере и ее искажения, хула на святыню и другие, подобные этим. Наконец, последним было мытарство, "называемое мытарством жестокосердия. И если кто-нибудь, хотя и совершит многие подвиги, будет постоянно соблюдать посты и усердно молиться, а также сохранит неоскверненною чистоту свою, но при этом окажется немилостивым и затворит сердце свое для ближнего, тот низвергается оттуда в ад и заключается в бездне и таким образом сам остается лишенным милости". Во всем этом Феодора была неповинна и, после всех испытаний, она, наконец, вступила в Небесное Царство.

Казалось бы, большинству из нас невозможно пройти через мытарства. И все же, мы ответим на них не за все совершенные нами грехи, а лишь за грехи нераскаянные. "Владыки мои, – спросила Феодора у ангелов, ведших ее, – все ли христиане проходят эти мытарства, и нельзя ли человеку пройти их без всякого истязания и страшных мучений?" Святые ангелы ответили ей: "Иного пути, возводящего к небу, нет. Все идут этим путем, но не все подвергаются таким истязаниям, каким подверглась ты, но только подобные тебе грешники, которые несовершенную исповедь грехов своих совершали перед духовным отцом, стыдясь беззаконных дел своих и утаивая многие из них. Если же кто искренно и по правде, не утаивая ничего, исповедывает все дела свои и с сердечным сокрушением кается во всех соделанных им прегрешениях, то грехи такого человека, по милосердию Божию, невидимо изглаживаются, и когда душа его идет по мытарствам, воздушные истязатели, разогнув свои книги, не находят в них никаких рукописаний ее грехов и не могут сделать ей никакого зла, так что душа та беспрепятственно и в веселии восходит к престолу благодати. И ты, если бы сотворила совершенную исповедь и покаялась бы во всех грехах твоих, – не претерпела бы таких истязаний..."

2. Одни чувства без слов – это не покаяние

Сам яко Благ и Незлобивый Владыко, сия рабы Твоя словом разрешитися благоволи, – говорится в одной из молитв перед исповедью. Мы разрешаемся от грехов через слово, а не одними слезами и чувствами. Феодора при жизни горько плакала обо всех совершенных ею грехах, но за грехи не исповеданные она была жестоко истязана.

Плач о грехах заповедан нам Господом. Блаженны плачущие, ибо они утешатся(Мф. 5, 4). Но они утешатся не потому, что одних слез достаточно. Где боль о грехах, там и желание с ними расстаться. Вот почему истинный плач о грехах непременно научит разрешатися словом.

Чаще мы плачем о том, что нам самих себя очень жалко. Это не тот плач, в котором блаженство – он только мешает нам каяться. Чем больше мы любим самих себя, – тем наша исповедь бывает ущербнее. Мы на ней ищем выхода чувствам вместо того, чтобы каяться.

Если так, то первое, что нужно сделать, это взять себя в руки. От нас зависит, будем ли мы изливать вместо грехов свои чувства. Если же мы ими так увлеклись, что самих грехов почти и не помним, – вернемся домой, хорошо все вспомним, запишем для памяти, и уже после придем на исповедь, твердо зная, в чем будем каяться.

3. Можно помнить грехи и при плохой памяти

"Иногда, – пишет о. Александр Ельчанинов, – на исповеди ссылаются на слабую память, не дающую будто бы возможность вспомнить все грехи. Действительно, часто бывает, что мы легко забываем свои грехопадения, но происходит ли это только от слабой памяти? Ведь, например, случаи, особенно больно задевшие наше самолюбие, или, наоборот, польстившие нашему тщеславию, наши удачи, похвалы по нашему адресу мы помним долгие годы. Все, что производит на нас впечатление, мы долго и отчетливо помним, и если мы забываем наши грехи, то не значит ли это, что мы просто не придаем им серьезного значения?"[1]

Все дело – в желании. Многие хорошо исповедаются в пожилом возрасте и при довольно посредственной памяти. Другие и с куда лучшей памятью помнят всю свою жизнь, но не помнят грехов. От них мы слышим: "Согрешил делом, словом и помышлением, не знаю, что еще можно сказать..." Но к Причастию допускаются те, кто на исповеди действительно каялся. "Делом, словом и помышлением" – это не покаяние в конкретных грехах. Священник вынужден объяснять, что с такой исповедью не причащаются. Что же дальше? Иные уходят в обиде, но чаще мы сразу же слышим... нормальную исповедь. Что же случилось? Внезапно улучшилась память? Нет, возникло желание. Кто хочет вспомнить грехи, тот их вспомнит.

4. Чем меньше грубых грехов, тем глубже становится исповедь

Если грехи наиболее тяжкие уже исповеданы и не повторялись, – это только начало. Общий вес так называемых "мелких" грехов во много раз больше, чем у грехов смертных. Один большой камень легче сбросить с горы, чем мешок, наполненный мелкими камешками. Но и "невыносимое по своему свойству может сделаться легким, – говорит св. Иоанн Златоуст, – если мы примемся за него с охотою"[1]. Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его (Мф. 11, 12). И если мы не разглядим в себе грехи малозаметные и не будем в них каяться, они отзовутся унынием, черствостью и затем приведут нас к новым падениям.

Что мы не совершаем грехов, которые позволяют себе другие – суть дела от этого не меняется: каждый ответит сам за себя. Кому больше дано, с того больше и спросится; кто действительно больше делает, тот лучше увидит, чего он не сделал или сделал не так. "Ни одна добродетель не выше покаяния, – пишет св. Исаак Сирин, – потому что дело покаяния никогда не может быть совершенно. Покаяние всегда прилично всем – грешникам и праведникам, – желающим улучить спасение. И нет предела усовершенствованию, потому что совершенство и самих совершенных есть подлинно несовершенно. Потому-то покаяние до самой смерти не определяется ни временем, ни делами..."

5. Лучшая подготовка – вспоминать каждый день понемногу

"Кто запрещает тебе самому, – говорит о. Иоанн (Крестьянкин), – внимательно подумать заранее о своей жизни, приготовляясь к Исповеди в течение нескольких дней говения, чтобы было, в чем каяться... Дома, пред Лицем Господа, надо продумать свою жизнь и именно свои частные нарушения воли Божией. Проверить себя: соответствует ли все мое поведение тому, что требует от меня Господь, как от христианина. Приучишь себя к такой проверке, тогда откроется тебе такая бездна грехов в твоей душе..."

Подробнее пишет об этом св. Феофан Затворник: "Войдемте же в себя самих, и начнем перебирать, что есть в нас. Вмешательство в это дело какого-либо стороннего лица неуместно и совсем невозможно. Войти в вас и разобрать дела вашей совести никто не может, кроме вас самих, и извольте это сделать... Чтобы хорошо себя рассмотреть, нужно обратить внимание на три стороны нашей деятельной жизни – на дела, единичные действия (мысли, слова, поступки), совершенные в определенном месте при определенных обстоятельствах; на сердечные расположения..., под делами скрытые, и на общий дух жизни".

Можно ли сделать все это за два-три часа перед исповедью?

Можно, но только в том случае, если мы уже приучили себя каждый день проверять свою совесть. Если же нет, начинать готовиться нужно заранее. Каждый из нас при желании может записывать грехи, совершенные им в течение дня – делом, словом или помышлением. Хорошо, если мы запишем их несколько, в крайнем случае – хотя бы один.

Дело, конечно, не в том, чтобы за месяц записать к исповеди ровно тридцать грехов. Наша задача шире и глубже – вспоминать все, чем мы согрешили. И если за несколько месяцев мы можем вспомнить лишь один-два греха, – это значит, что к исповеди мы еще не готовы.

6. Нерегулярная исповедь не может быть полной

Чем дольше мы не исповедаемся, тем хуже помним грехи. Конечно, можно хорошо каяться и после больших перерывов, а у многих и самая первая исповедь была не только искренней, но и глубокой. Но трудно сохранить этот добрый настрой, если мы исповедаемся, когда придется.

В древности в монастырях иноки каялись перед духовниками по два раза в день. Конечно, то время нельзя сравнивать с нашим. Наше внутреннее устроение таково, что мы не готовы как следует исповедываться по два раза в день. Те, кто пытается это делать и утром, и вечером, и когда только могут ("сходить что ли на исповедь..."), обычно впадают в расслабленность, и их покаяние превращается в сухое перечисление последних грехов.

Лучше всего готовятся те, кто приступает к исповеди не каждый день, но и не реже одного раза в месяц. Еще легче собраться с мыслями, если мы исповедаемся через 2 – 3 недели. Все зависит, конечно же, не от сроков, а от желания расстаться с грехами. Но при регулярной, внимательной исповеди это желание укрепляется.

7. Сначала о том, о чем тяжелее всего говорить

Аще что скрыеши от мене, – говорится в последовании Таинства исповеди, – сугуб грех имаши. "Сугуб" – значит "вдвойне"; утаенный грех становится еще тяжелее.

Все это знают, и все же часто приходится слышать: "Я уже столько-то лет исповедаюсь, но об этом грехе сказать не решался". Причины понятны. И стыдно – нам важно, как мы будем выглядеть перед священником, и жаль расставаться с "любимым" грехом. Понятны и следствия. Кто не хочет расстаться с грехами, тот в них и умрет, а тем, что мы не стыдились грешить, но стыдимся свои грехи исповедать, мы ввергаем себя в тоску, уныние и различные внешние скорби.

Один наш прихожанин старательно прятал наиболее стыдные для него грехи в самую середину исповеди (в конце ее он, правда, сам признавался в этом). Результат – прошло около года, и он вообще перестал исповедываться. С другой стороны, из людей, недавно пришедших в храм, остаются надолго именно те, кто на исповеди сразу начали с главного.

Чтобы случайно это главное не потерять, постарайтесь говорить прямо и как можно яснее.

Если мы исповедаемся в выражениях, которых никто, кроме нас, не поймет (к примеру, говоря о блудных грехах что-то вроде "согрешил невоздержанием"), это самообман, а не исповедь.

Иной раз бывают нужны и детали. Например, сказать "согрешил воровством", не сказав, что именно произошло – значит ничего не сказать. У одних "воровство" – это ластик, украденный в детстве у соседа по парте, у других – миллионы, нажитые обманом за чужой счет. И если мы опустили что-либо важное, без чего непонятно, в чем наша вина, нужно снова об этом сказать поточнее.

Наконец, и намеки – даже понятные ("смотрел... не то, что нужно") – неуместны на исповеди. Потом сами же будете сомневаться, исповедали вы свой грех, или нет.

Одним словом, мы должны называть грехи на исповеди так же конкретно, как нам бы назвали их на Суде. Тогда на Суде и не придется их слушать. Как говорил один опытный духовник, тот будет прославлен у Бога, кто себя в полной мере обесславил перед священником.

8. Мы каемся перед Богом в грехах, а не в видах греха

Мы оскорбляем Бога грехами, а не тем, как они называются. Одни названия грехов и страстей ("осуждением, нерадением, ложью..." – это самая примитивная исповедь; насколько она коротка и удобна, настолько же и далека от реальности. "Осуждение", "нерадение", "ложь" – слова слишком общие, и мы не можем выразить ими само то, в чем каемся. Например, кто-нибудь скажет: "согрешил осуждением", осудив своего ближнего в помыслах. Другой весь день обсуждал человека, который не угодил ему, со всеми знакомыми, и тоже скажет: "согрешил осуждением". Третий тем временем в глубокой истерике ссорился с теми, кто не поддержал его в его осуждении... Много ли общего при одном общем слове? Мы просим у Бога прощение на исповеди за поступки, слова и дурные помыслы. За них-то Он нас и прощает, но только когда мы в них исповедаемся. Прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, – гласит разрешительная молитва. От всех исповеданных ними грехов, если, конечно, они были рассказаны.

Св. Феофан Затворник пишет об этом: "Замечаете также, что на исповеди читаете написанные в тетради грехи... Верно, вы пишете общие грехи, в которых кто не грешен? А вы записывайте дела. Например, не пишите: я вздорлива, а запишите дело, в котором обнаружилась вздорливость. Так, сестра сказала слово неприятное, я рассерчала и побранилась. Еще: приглянулось мне лицо одного человека, и впечатление это осталось (лиц не сказывать). Так и о всем".

9. Чем меньше лишних слов – тем лучше

Кто-нибудь спросит, – насколько исповедь должна быть подробной? Настолько, чтобы священник понял суть дела. И наоборот, все, что не помогает понять, в чем вы каетесь, будет излишним.

Многие, например, начинают словами: "Грешен во всем, не счесть моих грехов". Чаше всего затем выясняется, что самих грехов человек и не помнит, да и не собирался их вспоминать. Но если бы даже он дальше и каялся, – такое начало только мешает. Исповедник сбивает сам себя с толку, – ему кажется, что все уже сказано, а ведь по существу дела он еще ничего не сказал.

Иногда говорят и немного иначе: "Грешен всеми грехами, кроме такого-то", или "признаю за собой все грехи, упомянутые в молитвослове". Это – тоже не исповедь: наше дело конкретно сказать, в чем мы каемся, предоставив священнику самому разобраться, всеми ли мы согрешили грехами или в молитвослове есть и другие.

Долгая речь не всегда содержательна. Когда исповедь бывает затянута, это не значит, что мы лучше каемся. Скорее, мы просто хуже готовы или чересчур влюблены в себя. Обилие пауз и отступлений несет на себе печать эгоизма, а также неряшливого мышления. Нередко долгие повествования, если бы их произнести поживее, могли бы быть в несколько раз короче без всякого ущерба для содержания.

Кроме того, имеют значение далеко не все обстоятельства. Откуда мы шли и куда направлялись, какого точно числа все случилось, кто стоял рядом, что было вокруг, как звали людей, с кем мы вместе грешили, что мы сразу почувствовали и что думали позже, спустя день или два – все это только лишь отвлекает нас от тех самых грехов, в которых мы каемся.

Если вы сочли нужным написать свою исповедь, чтобы священник сам ее прочитал, пожалуйста, помните, что вы пишете именно исповедь, а не что-либо другое. Не надо писать автобиографию. Не надо под видом исповеди изливать свои чувства – это разные вещи. Если у вас в мыслях путаница – разберитесь в них, а уже после пишите. Не пишите вперемешку с грехами молитвы собственного сочинения. Не пишите о том, как вам надо было поступить, – пишите только грехи.

Если вспомнилось только два-три греха, подумайте, в чем вы еще согрешили. Если же вышло больше двух-трех листов средним почерком, просмотрите их снова и уберите все лишнее.

Чем ваша исповедь будет короче при том же содержании, тем будет лучше, – и для тех, кто за вами ждет своей очереди, и для священника, и, конечно, для вас. Вы не похороните свое покаяние в отступлениях и ненужных деталях.

10. Рассуждения о грехах тоже излишни

"А значит, во мне действует такая-то страсть"; "а значит, ей содействует то и другое", "а значит, она во мне только усилилась", "а значит, во мне есть и такой-то грех..." Это – тоже крайность. Так бывает, когда мы все обдумали, но при этом не каемся, а философствуем. А между тем, просить прощения и рассуждать – далеко не одно и то же. Если нас кто-то обидел и говорит: "Прости меня, я виноват", – это одно. И совсем другое, если мы слышим: "Прости, значит, во мне действует страсть гордыни и ненависти, и из этого так же следует, что во мне есть грехи неприязни и осуждения..." И неуместно, и к тому же здесь проглядывает скрытая гордость. Рассуждая вместо того, чтобы каяться, мы ставим себя несколько выше, чем следует ставить себя человеку, который просит прощения в грехах. А когда мы приходим на исповедь в уповании на милость Божию и сознавая, что мы без Бога – ничто, мы будем каяться без рассуждений и без всяких "а значит".

"Не советовал бы я вам, – пишет святитель Игнатий Брянчанинов, – входить в подробное и тонкое разбирательство грехов и греховных качеств ваших. Соберите их все в один сосуд покаяния и ввергните в бездну милосердия Божия. Тонкое разбирательство грехов своих нейдет человеку, ведущему светскую жизнь: оно будет только ввергать его в уныние, недоумение, смущение... Грехи, соделанные словом, делом, сложением помышлений, должно сказать на исповеди отцу духовному, а в тонкое разбирательство духовных качеств, повторяю, не должно светскому человеку пускаться: это ловушка, ставимая ловителем душ наших. Познается же она по производству в нас смущения и уныния, хотя по наружности и облечена в благовидность добра"[

11. Ни в чем себя не оправдывать

Самооправдание – первый враг исповеди. Оно страшнее, чем страх перед тем, что священник плохо о вас подумает. В нем больше лукавства, чем в утаивании грехов от стыда. Мы не будем долго скрывать грехи, хорошо нами осознанные. Когда-нибудь явится здравая мысль: ведь если речь идет о жизни и смерти, – какая разница, как мы будем выглядеть? Явится – и приведет нас на исповедь вместе с утаенными прежде грехами.

Хуже, если грех нами скрыт еще прежде исповеди от самих себя. "Я потому, – говорят, – в этом не исповедался, что не осознал это как грех". Чаще всего это ложь; было бы честнее сказать: "Не исповедался, потому что сознательно уговорил себя не считать это грехом". Можно сделать это по-разному: "А кто этим не грешен?" "А что тут такого?" "А где в Евангелии прямо сказано, что так нельзя поступать?" "А как можно было поступить иначе при таких обстоятельствах?" Бывает, человеку указывают на грехи его ближние, но узнаем мы это от ближних, а не от самого исповедника. Бывает, что он и сам перед теми же ближними нехотя признается в грехах, в которых на исповеди все же не кается... Причем, это случается также и с теми, кто исповедуется подолгу и часто.

И не удивительно. "Тайна подлинного покаяния не исчерпывается знанием соответствующей литературы и сухим перечислением своих грехов. Она, эта тайна, совершается глубоко в сердце кающегося...". Что совершается в сердце гордого человека, который перед Крестом и Евангелием извивается, подобно ужу, чтобы в своих глазах остаться хорошеньким? Что привело его к исповеди – желание очистить себя от грехов или избавиться от неприятного чувства, которое после грехов осталось?

Не могу забыть слов одного пожилого священника, сказанных им перед исповедью. Это было давно, много лет назад, в один из тех дней, когда все причащаются – в Великий Четверг или в Сочельник. Я тогда только начинал ходить в храм, и этот простой и короткий рассказ хорошо мне запомнился. После вечерней службы в храме перед тем, как все начали исповедываться, он говорил: "Однажды ко мне пришли на исповедь два человека. Один из них начал каяться, но только я никак не мог понять, что же случилось. Он сначала сказал, что что-то украл. Потом стало у него получаться, что он то ли крал, то ли не крал. И мне стало как-то не по себе. Он все время пытался найти что-то такое, что его бы оправдывало.

Потом подошел другой и прямо говорит: "Я украл". И мне стало легко и радостно, что человек изжил этот грех и хотел полностью от него избавиться..."

Я не думал тогда, что и самому придется испытывать подобные чувства. Когда слышишь что-то вроде "я виноват, но так получилось, потому что...", и правда становится не по себе. Человек лишает себя плодов исповеди, потому что не будет осужден за грехи только тот, кто в них сам себя осудил.

Берите на себя всю вину и ответственность за все, в чем вы каетесь. Тогда что бы вы ни натворили, как бы тяжки ни были ваши грехи, не только вы сами их оставите с радостью, – за вас будет радоваться и священник. Но и это не главное: Сказываю вам, – говорит Господь, – что на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, чем о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии (Лк. 15, 7).

12. Без реальных усилий все будет бездейственно

До сих пор мы говорили о самой исповеди И все же честная, собранная и подробная исповедь – это только лишь часть покаяния. Другая часть заключается в желании исправить и самое дело.

Если дела уже неисправимы – в любом случае должно быть изжито то внутреннее устроение, которое к ним привело. Его не исправить без исповеди, но и не исправить одной только исповедью: покаяние – "изменение" – будь то ума, души или сердца, должно затронуть и дела человека – оно должно стать изменением жизни.

Именно этот призыв заключен в словах: покайтесь, приблизилось Царство Небесное (Мф. 3, 2). Первым их произнес св. Иоанн Предтеча, посланный, чтобы приготовить путь Господу (Мф. 3, 3). Его проповедь приводила к тому, что Иерусалим и вся Иудея... выходили к нему и крестились.., исповедуя грехи свои (Мф. 3, 5–6). Что же дальше? Предтеча указывал им, что одного этого недостаточно: сотворите достойные плоды покаяния (Лк. 3, 8). Народ это понял и спрашивал: Учитель! Что нам делать? (Лк. 3, 12) И он объяснял каждому, что надо делать, чтобы жить по Истине и не грешить дальше.

Сам Спаситель учил словами: Покайтесь, приблизилось Царство Небесное (Мф. 4, 17), добавляя: покайтесь и веруйте в Евангелие (Мк. 1, 15). Евангелие и говорит, что нам делать – как устроить и жизнь, и свой внутренний мир. Несколько позже Христос укорял города, в которых наиболее явлено было сил Его, за то, что они не покаялись (Мф. 11, 20). Он предупреждал их, что Содому, Гоморре и другим городам, жестоко наказанным за беззакония, в день суда будет легче, чем им – тем, кто слышал Христа, но не покаялся. Как не покаялся – не исповедался? Скорее – не собирался менять своих дел.

Апостол Павел всей земле проповедывал, чтобы они покаялись и обратились к Богу, делая дела, достойные покаяния (Деян. 26, 20). Он убеждает Тимофея с кротостью наставлять противников, не даст ли им Бог покаяния к познанию истины, чтобы они освободились от сети диавола, который уловил их в свою волю (2 Тим. 2, 25–26). Могли ли они освободиться от диавольской сети одной только исповедью, хотя бы и искренней?

Вера без дел мертва (Иак. 2, 17); мертва без дел и исповедь. Уничтожим, выбросим из своей жизни все, в чем мы каемся, – и оживет наша вера, и мы оживем. И будет, что всякий верующий... не постыдится (Рим. 9, 33).

Заключение

Нет таких состояний души, когда невозможно покаяться. Правда, бывает, что мы не хотим каяться, но не хотим и не можем – два разных явления. Неверие в Бога всегда добровольно, как и нежелание к Нему обращаться. Нас не научили? Но только ли этому? Или все, что мы знаем, умеем и любим, было кем-то специально привито извне? Нежелание помнить и видеть грехи, нежелание жить в согласии с Истиной – все это, конечно, мешает нам каяться. Только здесь дело не в невозможности, но в нашей глубокой, сильной и нежной самовлюбленности – а она добровольна.

И все же путь к Богу остается открыт. Весь Новый Завет пронизан надеждой – надеждой Того, Кто всех нас создал, что кто-то из созданных выберет лучшее. Ограничимся только одним примером. Среди всех новозаветных Писаний нераскаянность мира ярче всего видна в Апокалипсисе, но и там эта надежда открывается нам с самых первых страниц.

Все толкователи сходятся в том, что послание к семи Асийским Церквам во второй и третьей главе Апокалипсиса адресовано ко всей полноте Церкви, – к совокупности всех Православных Церквей, как в пространстве, так и во времени, от апостолов и до конца мира. Таким образом, каждая из семи Церквей в тех чертах, которые ей были присущи, служит также и символом схожих с ней в жизни христианских общин разных мест и времен.

Первую из них, Церковь Ефесскую, Господь сперва хвалит за веру и твердость. Ты много переносил, – говорит Он ангелу этой Церкви, – и имеешь терпение, и для имени Моего трудился и не изнемогал. Ее же первую Он зовет к покаянию: Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою (то есть ту первую любовь к Богу и к ближнему, которая была незаметно утрачена при всех добрых и славных делах). Итак, вспомни, откуда ты ниспал, и покайся, и твори прежние дела; а если не так, скоро приду к тебе, и сдвину светильник твой с места его, если не покаешься (Откр. 2, 3–5).

Смирнской Церкви не сказано о покаянии, поскольку она в нем уже пребывает. Ее члены вместе с апостолом Павлом могут сказать о себе: я – ничто (2 Кор. 12, 11), и при этом делают все, чтобы спасти свою душу. Знаю твои дела, – говорит Господь каждому из них, – и скорбь, и нищету (впрочем ты богат)... Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни (Откр. 2, 9–10). Что же, нищие духом недаром блаженны – Царство Небесное принадлежит им не только там, но и здесь (Мф. 5, 3).

Третья Церковь – Пергамская. Как и другие, она имеет немало достоинств: Знаю твои дела, и что ты живешь там, где престол сатаны, и что содержишь имя Мое и не отрекся от веры Моей... Но имею немного против тебя... у тебя есть держащиеся учения Николаитов, которое Я ненавижу. Видимо, многие здесь впали в ересь, другие же к ней отнеслись равнодушно. В Церкви страдает ли один член, страдают с ним и все члены (1 Кор. 12, 26) – болезнь, которой явно страдают не все, касается все-таки всех ее членов. В Пергаме (как, впрочем, и не только в Пергаме) Господь ждет, что каяться будет вся Церковь, а не только лишь те, кто сильнее виновен: Покайся; а если не так, скоро приду к тебе и сражусь с ними мечом уст Моих (Откр. 2, 13–16).

Далее следует Фиатирская Церковь: Знаю твои дела, и любовь, и служение, и веру, и терпение твое, и то, что последние дела твои больше первых... Однако и здесь не без искушений: Ты попускаешь жене Иезавели, называющей себя пророчицею, учить и вводить в заблуждение рабов Моих, любодействовать и есть идоложертвенное. Ересь, разврат и язычество в Церкви... Я дал ей время покаяться в любодеянии... Вот, Я повергаю... любодействующих с нею в великую скорбь, если не покаются в делах своих. И детей ее поражу смертью, и уразумеют все церкви, что Я есмь испытующий сердца и внутренности; и воздам каждому из вас по делам вашим (Откр. 2, 19–23). А если покаются? Тогда будет иначе: Кто побеждает и соблюдает дела Мои до конца, тому дам власть над язычниками... и дам ему звезду утреннюю (Откр. 2, 26, 28) – ему будет дано просвещать светом веры таких же далеких от Бога людей, каким был он сам.

В Церкви Сардийской нашлось мало доброго: Знаю твои дела; ты носишь имя, будто жив, но ты мертв... Я не нахожу, чтобы дела твои были совершенны пред Богом... Вспомни, что ты принял и слышал, и храни и покайся. Если же не будешь бодрствовать, то Я найду на тебя, как тать, и ты не узнаешь, в который час найду на тебя. Впрочем у тебя в Сардисе есть несколько человек, которые не осквернили одежд своих, и будут ходить со Мною в белых одеждах, ибо они достойны (Откр, 3, 1–4). Легко ли им было? За одно то, что они сохранили живую веру вопреки общей мертвенности, им дано то же, что и христианам других Православных Церквей и эпох.

Филадельфийскую Церковь, так же как и Смирнскую, Господь к покаянию не призывает. Эта Церковь, в отличие от пяти остальных, и так уже пребывает в нем. Знаю твои дела... ты не много имеешь силы, и сохранил слово Мое, и не отрекся имени Моего (Откр. 3, 8). То же сознание своей немощи и упование на Бога, та же несокрушимая решимость быть верным Ему до конца. Но Господь, видя эту решимость и верность в смирении, не требует от этой Церкви особенных подвигов: И как ты сохранил слово терпения Моего, то и Я сохраню тебя от годины искушения, которая придет на всю вселенную, чтобы испытать живущих на земле. Се, гряду скоро; держи, что имеешь, дабы кто не восхитил венца твоего (Откр. 3, 10–11).

Последняя Церковь – Лаодикийская – производит самое жалкое впечатление: Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Но к этой же Церкви Господь обращает самое трогательное увещание: Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю. Итак будь ревностен и покайся. Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною (Откр. 3, 15–16, 19–20).

Можно ли не холодному и не горячему все же стать ревностным и покаяться? Се, стою у двери и стучу... Если так – значит, видимо, можно. Откликнемся ли мы на эти слова, отворим ли Ему, осознав, отвергнув и исповедав наши грехи – все то, что разделяет нас с Ним? Тогда и на нас сбудется обетование: Если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и буду вечерять с ним. И еще: Се, Я с вами во все дни до скончания века. Аминь. (Мф. 28, 20)

Нет такого греха, который не будет прощен, если мы будем в нем каяться. Ключ от Царства Небесного у нас в руках: сумеем ли, или вернее – захотим ли мы им воспользоваться?

Милосердный Господь да сподобит нас принести Ему покаяние искреннее и нелицемерное...