В ожидании Пасхи

В 1666 г. Московский Собор русских и греческих иерархов проклял старые церковные обряды и верных им христиан. Тогда ни один из епископов не посмел открыто выступить на стороне староверов. Старообрядческая Церковь временно лишилась архиерейского управления. Её вдовство длилось 180 лет и завершилось в 1846 г. присоединением к староверию греческого митрополита Амвросия. Резиденция владыки Амвросия и его преемников располагалась в селе Белая Криница на территории Австро-Венгерской империи. По имени этого села старообрядческая иерархия и получила своё название.

Первым архиереем, поставленным в Белой Кринице для российских староверов, стал епископ Софроний Симбирский (Жиров). Приехав в Россию, он в 1850 г. тайно отслужил первую святительскую Литургию в одной из богадельных палат на Рогожском кладбище в Москве. Однако Софроний не справился с пастырскими обязанностями, и в 1853 г. его сменил архиепископ Антоний Владимирский (Шутов).

При архиепископе Антонии священство белокриницкой иерархии распространилось по всей России, его принимали не только поповцы, но и беспоповцы, и члены государственной Синодальной Церкви. Последних в староверии привлекала подлинная свобода христианской жизни, ведь устройство Старообрядческой Церкви разительно отличалось от устройства Церкви официальной.

Во-первых, она управлялась не Синодом, состоящим из чиновников (пусть и в рясах), а регулярными Соборами, в которых участвовало не только духовенство, но и миряне. Во-вторых, старообрядческий приход управлялся самими прихожанами, а не консисторией. А в-третьих, староверы, как и древние христиане, сами выбирали себе священников из благочестивых и начитанных мужей. Старообрядческий поп не был агентом правительства, не зависел от помещика, не жил поборами с верующих. Он был для паствы не только наставником, но и соседом, сродником, знакомцем, живущим одной жизнью с прихожанами.

Историк Николай Никольский в книге "История русской Церкви" рассказывает, что после отмены крепостного права в 1861 г. десятки тысяч крестьян в разных губерниях (Владимирской, Костромской, Нижегородской, Тверской и других) переходили в старообрядчество ("в раскол"): "Раскол был вообще наиболее близкой и понятной для великорусского крестьянина религиозной организацией. Крестьянин, переходя в раскол, не должен был ничем поступаться, ни в чём не должен был изменять своих религиозных убеждений. Он находил в поповщинской Церкви те же посты, те же праздники, тот же богослужебный чин, только более благолепный, тех же святых, те же молитвы. Но он вместе с тем как будто выигрывал необыкновенно много. Вместо того чтобы зависеть от священника, священники зависели от него. Он знал, что священник над ним не начальник, а должен служить своему делу... Из данника своего прихода он становился участником в решении его дел".

Повсеместное распространение священства белокриницкой иерархии очень беспокоило царское правительство. "Раскольники" покушались на один из оплотов самодержавия – Синодальную Церковь! Сам император Николай I, его министры, дипломаты и жандармы были озабочены появлением старообрядческого духовенства. О белокриницком митрополите судачили даже при дворе. Например, генерал-лейтенант Леонтий Дубельт записал в своём дневнике среди придворных новостей и сплетен: "Раскольничий митрополит, имевший свою резиденцию в Белокринице, несмотря на требование нашего правительства, до сего времени проживает в Крагенфурте близ Вены и без малейшего за ним полицейского надзора" (1851).

Поскольку Николай I считал себя "блюстителем православия" и его "охранителем", он не замедлил предпринять меры против белокриницкой иерархии. Он не удовлетворился пожизненной ссылкой святителя Амвросия и мечтал о совершенном уничтожении Старообрядческой Церкви.

Белокриницкая иерархия была объявлена незаконной, в официальных документах и прессе её духовенство именовалось не иначе, как "лжеепископами" и "лжепопами". Ни российское правительство, ни Синодальная Церковь не признавали "белокриницкие" хиротонию, Литургию, крещение, пострижение и брак. Если же старообрядческие священники попадали в руки российских властей, их ожидала страшная участь.

В XIX в., не только при императоре Николае I, но и при Александре II "Освободителе", и при Александре III "Миротворце", в эпоху, когда жили и творили Фёдор Достоевский и Лев Толстой, Пётр Чайковский и Модест Мусоргский, Иван Крамской и Василий Перов, старообрядческое священство подвергалось чудовищным гонениям, мыслимым лишь в "тёмном" Средневековье...

В 1847 г., на обратном пути в Австрию, жандармами был арестован настоятель Белокриницкого монастыря архимандрит Геронтий (Колпаков). Он приезжал в Россию, чтобы известить староверов о присоединении к Церкви Митрополита Амвросия и собрать денег на обитель. По императорскому указу Геронтия заточили сначала в Петропавловской крепости, а затем в Шлиссельбурге. В одиночном заключении архимандрит провёл 21 год. Доведённый до сумасшествия, он был переведён перед смертью в один из единоверческих монастырей, где и умер.

А в знаменитой "духовной тюрьме" при суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре содержались проповедник Афоний Кочуев, в своё время предложивший учредить архиерейскую кафедру за границей (см. "ИиЖ" № 6/05), и благочестивый мирянин Фёдор Жигарев, привёзший в 1847 г. на Рогожское кладбище святое миро из Белой Криницы. Здесь же томились четыре святителя: Алимпий, Аркадий (Дорофеев), Геннадий (Беляев) и Конон (Смирнов).

Архиепископ Аркадий Славский и епископ Алимпий Тульчинский были арестованы в 1854 г. на территории тогдашней Турции русскими войсками во время очередной войны. Архиереев обвинили в том, что они служили молебен о победе турецкой армии, и как важных государственных преступников отправили в Россию. Три месяца их держали в Киеве, три месяца – в Москве, подвергая строжайшим допросам. Затем арестантов определили в суздальскую "духовную тюрьму". Их поместили в одиночные камеры и лишили имён: Аркадий стал секретным заключённым № 1, Алимпий – секретным заключённым № 2. В камере здоровье владыки Алимпия ослабло, и в 1859 г. он скончался.

В том же году в "духовную тюрьму" привезли под конвоем ещё одного узника – епископа Конона Новозыбковского. А в 1863 г. в монастырские казематы заключили епископа Геннадия Пермского. Святителей обвиняли в "незаконном присвоении священного сана" и в "совращении в раскол", что являлось одним из тягчайших преступлений в Российской империи. Только в 1881 г. три страдальца-епископа, совершенно лишившиеся здоровья в тёмных и сырых камерах, были освобождены указом Александра III.

Участь суздальских исповедников вполне могла постигнуть и архиепископа Антония (Шутова) и его преемника, архиепископа Савватия (Левшина). Оба были объявлены в розыск и только чудом избегали рук полиции. За поимку владыки Антония даже было обещано огромное вознаграждение – 12 тыс. рублей. Жизнь и служение этих святителей подобны подвигу апостолов. Постоянно скрываясь от сыщиков, полицейских и жандармов, они тайно совершали хиротонии, иноческие постриги, освящали "походные церкви" и тайные домовые храмы.

Но власти боролись не только со старообрядческим духовенством. Правительство мечтало навсегда покончить и с "гнездом раскола" – Рогожским кладбищем. Самый чувствительный удар по нему был нанесён при императоре Александре II, когда были запечатаны алтари кладбищенских храмов. Поводом для этого послужил донос единоверческого иеромонаха Парфения (Агеева) о том, что 22 января 1856 г. на кладбище произошло "оказательство раскола" – в Рождественском соборе молилось около трёх тысяч человек. Парфений сообщал, что это оскорбило московских единоверцев: "Чад Единыя, Святыя, Соборныя Греко-российския Церкви постигла великая, едва выносимая скорбь, что как вознесли рог свой заблудшие раскольники... Они теперь торжественно и бесстыдно насмехаются над православными, а наипаче над единоверцами". Началось дознание, причём, как выяснилось, сам Парфений на том богослужении не присутствовал.

Однако в дело вмешался могущественный московский митрополит Филарет (Дроздов). Он подал в Синод прошение, в котором заявил: "Подкрепить раскол на Рогожском кладбище значит подкрепить его даже до отдалённого края Сибири и, напротив, ослабить его на Рогожском кладбище значит ослабить его повсюду".

Прошение Филарета привлекло внимание Александра II. Дело было передано в Петербург, в Секретный комитет, который постановил закрыть алтари старообрядческих храмов. Император одобрил: "Если не присоединятся к православию или единоверию, то и алтари для службы не нужны". Летом 1856 г. полиция опечатала Царские врата и диаконские двери иконостасов Покровского и Рождественского соборов. Главные старообрядческие храмы простояли без Литургии почти 50 лет, до Пасхи 1905 года!

Дело о запечатывании алтарей и трагическая судьба узников суздальской "духовной тюрьмы" были широко известны в России. Об этом писали газеты, а освобождение епископов воспринималось как важное событие общественной жизни. Но судьбы сотен старообрядческих священников, диаконов и иноков, сгинувших в темницах и острогах, на каторге и в ссылке, менее известны. Памятником их мученичества ради Христа являются письма на имя архиепископа Антония, хранящиеся в архиве Московской Митрополии Старообрядческой Церкви.

Священник Иоанн Цуканов из селения Плоского Херсонской губернии был арестован зимой 1869 г., когда объезжал паству. На допросе он объявил себя священнослужителем: "Вдруг был я обложен оковами железными, и во время закования один из понятых молдаван, зверонравный человек, взявши меня крепко обеими руками за ножный ступень, насильственно мучительски перекрутил мне ногу от суставов своих, на которую теперь даже и ступить не смею". Прихожане добились освобождения священника под залог. Из дома он писал архиепископу: "Я теперь болен нахожусь ногами и всем телом моим и вконец здравия не имею, так что на службу выйти не могу, за что прошу Ваше Святительство сотворить о мне молитву".

Священник Савва Денисов, служивший на Дону, писал архиепископу в марте 1873 г. из тюрьмы: "Заключение прискорбное подобно шумному Вавилону, не имею покойного места, где бы принести молитву, кроме богомыслия. Едина молитва Исусова (так у старообрядцев принято писать имя Иисус. – Д. У.) – та утешает мя и веселит сердце моё. О, возлюбленный архипастырю! Что сотворю? Не вем! Желает душа моя освободиться от сих уз, вельми стесняет меня темница, ибо она исполнена родом строптивым и развращённым".

Священноинок Евфимий (Непеин) с Алтая летом 1877 г. возвращался из Москвы на родину с "походною церковью", "антимисом" (антиминсом) и запасными Святыми Дарами. По дороге он был задержан и обыскан в присутствии священника Синодальной Церкви. "Разбирательство было вещей и надругание над нами от понятых и от караульных волостных. И прочие жители – обыватели села того и волостные со священником – до Святых Даров касались неумовенными руками, и писарь цигарку курил, когда эти вещи пересматривал и переписывал... Надругательство чинили над антимисом, распарывали антимис. Всё простым людям доверил приходской священник руководствовать! И сам тоже не имел ни епитрахили, ни поручей. Так во ужасти я, Непеин, говорил священнику: "Бесстрашие поимели около святыни!" Он на то ответил, что "это я считаю несвященным"".

Образ старообрядческого священнослужителя, страждущего за веру, вдохновлял многих русских писателей. Дмитрий Мамин-Сибиряк написал рассказ "Ночь" о скрывающемся архиерее Ираклии, которого выдаёт властям молодая крестьянка Домна, боящаяся, что епископ сведёт её мужа Ефима в таёжные скиты. А Борис Шергин в небольшом очерке "Из недавнего прошлого" увековечил образ священника Евтропия, мученически погибшего во время облавы в пасхальную ночь.

Шергин так описывает тайное богослужение: "На окраине Москвы, в одном из глухих переулков, под самой крышей дома богатого купца шла тайная служба. Наглухо были закрыты и задвинуты ставнями окна, а у ворот на всякий случай поставлены караульные. Могли прослышать и явиться власти. Пришлось бы хозяину расстаться не с одной сотенной, а попа ожидал острог или ссылка. В горенке, где совершалась служба, и в прилегающем к ней помещении было много народу. Службу правил молодой священник Евтропий. Его с трудом разыскал для праздника хозяин и "под рогожей" привёз его накануне".

Но власти всегда были начеку: им помогали многочисленные штатные сыщики и добровольные доносчики. Часто в качестве доносчиков выступали священники Синодальной Церкви. Вот один из примеров, взятый из уголовного дела против староверов, – такие дела сотнями хранятся в Российском государственном архиве древних актов.

Под праздник архангела Михаила и "прочих сил бесплотных", 7 ноября 1893 г., синодальные священники Александр Преображенский и Василий Чижов из села Прудня Меленковского уезда Владимирской губернии подали уездному исправнику донос: "По общепринятому обычаю всего прихода в этот день, т.е. завтрашний, у крестьян бывают браки. Как узнано, и у старообрядцев в завтрашний день будет браков до пяти, которые будут венчаться в моленной деревни Прудня лжепопом Хрисанфом. Разнузданность старообрядцев в исправлении каких-либо треб превышает всякую им позволительность... Ввиду всего этого просим Ваше Высокоблагородие, не благоволите ли сделать на завтрашний день распоряжение последить за старообрядцами, чтобы браки им не были повенчаны или даже, если возможно, и запечатать моленную".

Но урядник прибыл в Прудню для "производства дознания" только через несколько дней. В ходе обыска во дворе крестьянина Дмитрия Антонова была обнаружена моленная с алтарём и иконостасом. Было установлено, что Хрисанф Антонов, сын Дмитрия, "выдавая себя за попа, носит длинные волосы, одевается в духовную одежду и на право лжесвященства приобрёл грамоту, выданную архиепископом Савватием Московским".

Было возбуждено уголовное дело, которое, впрочем, шло медленно. Местное синодальное духовенство обвиняло в проволочках староверов. Благочинный Пётр Дмитриевский подал властям такой "репорт": "Имею объяснить, что все местные должностные лица в деревне Прудне, а именно сельский староста, сотский и десятский, состоят в расколе. Сельский староста – родной брат лжепопу Хрисанфу Дмитриеву, что может служить большим влиянием к увеличению раскола в данной деревне". Чем кончилось дело отца Хрисанфа – неизвестно, скорее всего, священник отделался штрафом. Наступал двадцатый век...

Началась новая эпоха, на престол взошёл император Николай II. Всем было понятно, что современная мировая держава не может применять против инакомыслящих и инаковерующих репрессивные законы двухсотлетней давности. Старообрядческий вопрос требовал скорейшего разрешения, замалчивать его и далее было нельзя. Однако получение староверами элементарных религиозных свобод и прав стало возможным лишь в 1905 г., после первой русской революции. †