Хроническое неофитство

Незаурядные события вокруг "пензенских сидельцев", окопавшихся минувшей осенью в землянке в ожидании конца света, вызвали особенный интерес в обществе и не сходили с первых полос СМИ в течении полугода. Этот интерес возобновился в связи с судебным процессом по делу Петра Кузнецова, которого власти называют "лидером сектантов" (хотя сам он в подзмелье не спускался). 22 июля процесс возобновился в Пензенской области.

Одна из самых необычных особенностей всего этого дела заключается в том, что "сектантами" в данном случае оказались представители главной религиозной конфессии России, самой что ни на есть "традиционной" – православия. Более того – представители Русской Православной Церкви Московского патриархата были вынуждены публично признать, что подобного рода апокалиптические настроения довольно широко распространены в современной православной среде.

Действительно, в облике и идеях пензенских затворников легко угадываются знакомые нам черты русского православного фундаментализма (если угодно – "национального типа благочестия"), хотя и в довольно одиозной версии. Фактически на поверхности оказалась только вершина мощного айсберга, движущегося по своим, неподконтрольным иерархии законам, и в большой степени задающего тон в умонастроениях немалой части православных верующих. О мощи этого движения говорит хотя бы тот факт, что оно далеко не исключительно мирское, целые монастыри живут в надрывно-апокалиптической атмосфере, но официальная церковная власть оказывается бессильной перед всей этой стихией.

И нужно признать, что фундаментализм оказался явлением гораздо более сложным, чем это казалось раньше. Например, бытует мнение, что его основой является не традиционная религиозность, а широкий слой неофитов, которые в большом количестве влились в последние десятилетия в Церковь. Но события в Пензенской области дают повод усомниться в однозначности таких представлений...

В пензенских событиях бросается в глаза одна примечательная деталь – весьма существенную часть затворников составляли граждане Беларуси. А если точнее – Брестской области. Уточнение только на первый взгляд выглядит малосущественным: в сравнении с российскими просторами Беларусь выглядит довольно однородным в социальном отношении анклавом. Но на самом деле в Беларуси свои масштабы и свои различия в регионах, часто весьма существенные. В религиозном же отношении различия эти, пожалуй, выражены наиболее отчетливо.

В чем же специфика Брестской области? До 1939 года эта территория вместе с нынешней Гродненской областью и частью Минской и Витебской областей находилась в составе Польши. Здесь не было "безбожных пятилеток", повального закрытия храмов, монастырей, массового физического уничтожения священства и прочих атрибутов активного богоборчества первых десятилетий советской власти. Это историческое обстоятельство сыграло решающую роль в формировании такого уклада жизни, особенности которого отчетливо ощущаются и по сей день. В то время как в восточной части Беларуси накануне Второй мировой войны не осталось ни одного действующего храма, в западных областях практически сохранилось положение, существовавшее до революции. При этом, уже в сравнении с другими западными областями, в Брестской области значительно доминировала и доминирует именно православная традиционная религиозность. Римо-католики там хотя и присутствуют, но влияние их значительно меньше, чем в соседней Гродненской области. Разумеется, религиозных притеснений хватило и на западные области – одна хрущевская "оттепель" чего стоила, – но все же запас прочности оказался достаточным, да и гонения уже носили более утонченный характер. Так или иначе, но Брестская область сохранилась как регион традиционной православной религиозности и по укладу жизни, и по преемственности поколений.

И вот именно эта традиционная православная среда оказалась наиболее восприимчивой к фундаменталистским установкам и соответствующим радикальным крайностям.

Правда, нужно сразу же отметить, что упомянутая "традиционная религиозность" зачастую имеет мало общего с собственно христианским вероучением. Исправное посещение храма, как можно более точное соблюдение формальных обрядовых предписаний, следование обычаям, а в решающей степени просто бытовой уклад, прочно связанный с храмовой обрядовой культурой. Большая часть этого слоя традиционной религиозности даже не заходит дальше обычаев, обрядов и ритуалов, особенно не вникая в мировоззренческие глубины. Но те немногие, что все же дерзают идти дальше, имеют определенные склонности, в чем-то различные, а в чем-то общие со слоем неофитов, вошедших в Церковь за последние годы из чисто атеистической среды. Общее у тех и других, как ни странно, все же неофитство, хотя и в не совсем классическом виде. Формально традиционно верующего назвать неофитом нельзя, но он часто именно неофит в вере, с той лишь разницей, что пришел к вере не из атеистической среды, а из ритуально-религиозной. Поэтому вышеприведенное мнение, что фундаментализм основывается на неофитстве, оказывается не таким уж далеким от истины.

В чем же отличие этого неофитства от классического? Во-первых, оно более основательно связано с укладом жизни. Поскольку Церковь, так или иначе, является в традиционно-религиозной среде основанием и центром жизни, то, соответственно, теоретические выводы и установки более склонны тут же воплощаться на практике, в самом стиле жизни. Действительно, именно активисты из Брестской области регулярно наезжают в Минск для проведения регулярных шествий против ИНН, брестчане составляют и бóльшую часть белорусских паломников в село Тайнинское под Москвой, которое, благодаря памятнику царю Николаю II и проводимым у него неформальным молебствиям, считается центром "царебожничества".

Во-вторых, этот тип неофитства менее склонен прислушиваться к критике своих взглядов. Традиционность, церковность во многих поколениях дает почву для избытка самоуверенности. Мы, мол, веру сохранили, а вы нас учить!? Так что такое неофитство трудно поддается лечению, становится как бы "хроническим".

И в этой "хронической" стадии трудно что-либо поделать. Ведь до сих пор никто толком не занимался этой категорией верующих. Сначала, во времена советов, стояла задача "лишь бы выжить". Было кому ходить в церковь, ну и на том спасибо. Потом началась эпоха "возрождения", когда в центре внимания оказались опять не столько традиционно верующие, сколько вновь приходящие. К сожалению, опять же целью видилось в первую очередь удержание людей в храме, а не их просвещение и катехизация. Разумеется, все это создает предпосылки к выращиванию новых поколений "хроников", превратно понимающих смысл и суть православного христианства.

Хочется надеяться, что пензенские события станут импульсом для переосмысления работы с паствой, осознания важности так называемой "внутренней" катехизации в Церкви.

Но необходимо обратить внимание и на то, что хроническое неофитство, при всей его спонтанности и неадекватности, является своего рода коллективным подсознательным православного народа. Показательно само по себе это брожение, возбуждение народной стихии, все более усиливающееся в последние годы. Оно говорит о наличии какой-то напряженности, неясно ощущаемого недовольства. Что-то не так – это чувствуют многие, хотя или не всегда могут выразить, что именно не так, или могут выразить неадекватно, даже порой нелепо. Похоже, всем нам пора готовиться к тому, что такая напряженность, в конце концов, приведет к взрыву.