Сегодня само понятие "реформ в Церкви" вызывает напряжение и невольно производит расстановку сил на "консерваторов" – – противников реформ и "либералов" – – их сторонников. Но почему в России дискредитированным оказалось слово "реформы"? Комментирует протоиерей Николай БАЛАШОВ, секретарь ОВЦС по межправославным связям и заграничным учреждениям Русской Православной Церкви, автор книги "На пути к литургическому возрождению", посвященной истории Русской Церкви первой четверти XX века.
- – Церковь – – это не музей, это живой организм. Дух Святой творит формы церковного бытия, и этот процесс продолжается на протяжении всего времени, пока Церковь продолжает свое земное странствие. В раннехристианской книге "Пастырь" Ерма есть такой образ: жена юная и старая одновременно; такою перед автором в видении предстает Церковь. С одной стороны, она умудрена опытом веков и является хранительницей Божественного откровения, с другой стороны, всегда молода, потому что постоянно изменяется и не знает упадка. В славянском переводе одного из слов Златоуста замечательно сказано, что Церковь "никогдаже стареет, но присно юнеется".
Обычно, когда говорят о реформах, то имеют в виду резкие, лавинообразные изменения в жизни Церкви, и нужно сказать, что большей частью Церковь всегда отторгала такие попытки что-то изменить в ней радикальным образом. Церковь живет Преданием, и это Предание передается неумаленным от поколения к поколению. В случае изменений радикального характера всегда возникает опасение его обеднения, редукции, как это получилось, например, с Реформацией на Западе.
К тому же в русской церковной традиции к слову "реформа" накопилось очень много негативных коннотаций. Никоновская реформа привела к расколу. Народное сознание тогда не приняло слишком быстрых и волевых изменений в богослужебном строе. Или попытки радикального реформирования церковной жизни в 20-е годы, предпринятые так называемыми обновленцами – – "живоцерковниками". Их реформы тоже не были приняты, народное сознание увидело в этих реформах измену святоотеческому Преданию. Именно после обновленческого раскола слово "реформа" в России еще долго будет вызывать отрицательные ассоциации у церковных людей. Вообще-то, в случае с обновленцами дело было в первую очередь даже не в том, что они были либералами в плане богословских идей (да и то далеко не все). Массовое отторжение "обновленчества" церковным народом было, прежде всего, обусловлено моральным обликом обновленцев, которых воспринимали как предателей и изменников, как людей, которые втыкали нож в спину гонимой Церкви, нарушили церковное единство, "лишали сана" всенародно любимого патриарха Тихона, занявшись бессовестным приспособлением к идеологическим запросам новой политической власти.
Надо отметить, что до революции и до обновленческого раскола в церковной среде не возникало особых опасений при употреблении слова "реформа". Выражением "церковная реформа" пользовался Святейший Правительствующий Синод, и в 1905 году большинство епархиальных архиереев, среди которых было много замечательных иерархов с глубоким духовным опытом, выступали за определенное реформирование тех или иных сторон церковной жизни. Замечательный памятник того времени – трехтомное с прибавлением собрание их записок, изданное в 1906 году и переизданное недавно – так и называется: "Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе". Когда десятилетие спустя многие из этих предложений выносились на Поместный Собор 1917-18 гг., сам термин "реформа" никого особенно не смущал. Некоторые из этих архипастырей, отметим, впоследствии стали новомучениками.
Наш трудный исторический опыт научил проводить связь между реформой и расколом. Она, конечно, не всегда бывает столь прямой. Например, весьма резкие изменения всего стиля церковной жизни при императоре Константине ( IV в.), когда Церковь вышла из катакомб и оказалась в принципиально новых для себя условиях, не привели к расколам массового характера, хотя протестные настроения ригористического плана существовали. Даже рождение монашества как широкого духовного движения отчасти было связано с этими настроениями, но Церковь смогла направить энергию этих движений ко благу для церковного тела в целом. А ведь при начале Константиновой эпохи произошли большие изменения и в формах церковно-административного устройства, и даже в формах богослужения.
Из современных реформ можно назвать реформу богослужебного языка в Сербской и Болгарской Церквах в середине XX века. Если предпринятая по инициативе Константинопольского Патриарха Мелетия IV календарная реформа везде протекала очень сложно, так что в итоге и в Греции, и в некоторых других Церквах (Румынской, Болгарской) возникли т.н. "старостильные расколы", – – то изменение богослужебного языка в южнославянских церквях произошло спокойно. Дело в том, что календарная реформа проводилась жесткими административными, волевыми методами, притом народу Божию было совершенно непонятно, зачем это нужно. Верующие подозревали – и вполне обоснованно – что в основе перемен лежит не церковный, пастырский, а политический интерес, стремление быть поближе к возможным союзникам и инославному западу. И видели в этом измену Православию. Сербы сохранили старый календарь, болгары не смогли и получили раскол, хоть и не столь многочисленный и разветвленный, как у греческих братьев. А в отношении языка богослужения – была просто предоставлена возможность тем, кто желает служить по книгам на современном болгарском или сербском языке, служить по изданиям, прошедшим проверку и одобренным Синодами. Процесс перевода богослужебных книг – дело длительное, и в большинстве приходов сербских и болгарских сейчас богослужение происходит на смеси языков: ектенья, например, произносится по-болгарски, а стихира поется на церковнославянском. На некоторых приходах и особенно в монастырях полностью сохранилось церковно-славянское богослужение. Примерно такое решение предлагал и богослужебный отдел российского Поместного собора 1917–1918 годов. Кроме того, у сербов и болгар у истоков нового перевода богослужебных книг стояли людьми безукоризненные в отношении чистоты православия. В Сербии, например, одним из инициаторов перевода был преподобный Иустин (Попович) – – известный богослов, человек вполне традиционного, даже консервативного направления мысли. Вообще любые церковные преобразования, я думаю, могут быть успешными и полезными только в тех случаях, когда они проводятся людьми, глубоко погруженными в церковную традицию, живущими в ней, аутентично выражающими ее дух. Потому что только глубокая укорененность в традиции дает возможность творчески и свободно жить в ней, а у неофитов всегда есть риск не различить между главным и второстепенным, неизменным и изменчивым.
Нужны ли сегодня реформы в Русской Церкви? Учитывая все вышесказанное, ответил бы: нет, реформы – не нужны. Особенно – сегодня. От потрясений и перестроек у народа Божия накопилась усталость; только было жизнь пошла на лад, а тут еще и "мировой кризис" навалил, и Церкви на ближайшее время более всего нужна стабильность в развитии, нужно спокойное взращивание новых сил. Не надо нетерпеливых скачков и революций; однакоже надобно и то, чтобы Церковь Русская не старела, но присно юнелася. А то в рвении окончательно искоренить обновленчество (спустя более чем полвека после исторического окончательного его преодоления) можно ведь дойти и до отмены тропаря Третьего часа [1] , как идейно подозрительного...
Может быть, самое главное изменение за последнее время уже произошло: Церковь получила свободу и, по крайней мере в принципиальном и самом общем плане смогла заново осмыслить свои отношения с государством, вернее – с государствами, на территории которых она теперь существует. То, о чем говорится в "Основах социальной концепции" – это во многом совершенно новое слово в церковной истории, хотя и укорененное в Предании и опыте Церкви. Это – существенная и мужественная корректива к идеалу "симфонии" с учетом опыта новомучеников, трагического опыта существования Церкви в условиях тоталитарного государства в ХХ веке.
Конечно, не нужна и безжизненная консервация прошлого, вернее – стилизация под него, потому что на самом деле остановить или обратить ход истории, в том числе церковной, надолго никому не удастся. Даже гонения, приостанавливающие возможность творческого развития, могут сыграть лишь роль временной заморозки. Именно в этом духе говорил о проблемах развития литургической культуры покойный Святейший Патриарх Алексий II на Архиерейском соборе в 1994 году: развитие было немыслимым под гнетом богоборческой власти, преемственность как бы остановилась на 1917 годе, а теперь развитие будет продолжаться усилиями соборного церковного разума. Правда, заморозка, видимо, оказалась более глубокой, чем тогда думалось, если за 15 лет, несмотря на призыв Предстоятеля и соответствующее постановление Собора, в этой области почти ничто не сдвинулось с прежней точки... Я бы не драматизировал подобные промедления, но уверен, что нам нужно более вдумчивое и внимательное отношение к совершению богослужения, которое является подлинной сердцевиной всей церковной жизни. Например, без всяких реформаций должен просто продолжиться естественной процесс адаптации языка богослужебных текстов, который шел и до патриарха Никона, и после него, а особенно успешно проводился с 1907 по 1917 год комиссией по исправлению богослужебных книг при Святейшем Синоде, которая возглавлялась архиепископом Финляндским Сергием (Страгородским), будущим патриархом. Комиссией велась большая работа по редактированию церковнославянского перевода, исправлялись ошибки, непонятные современному человеку слова заменялись на церковнославянские же, но более понятные. Эта работа, к сожалению, так и не была завершена, до октябрьских событий успели издать только Триоди Постная и Цветная. Подготовленные к печати тексты Октоиха, а также праздничной, сентябрьской, и октябрьской Миней, оказались, к сожалению, утерянными. Если бы в патриаршество Святейшего Сергия можно было бы возобновить издание исправленных богослужебных книг, были бы, несомненно, изданы именно эти Триоди, в которых за счет приближения синтаксиса к нашему пониманию, за счет устранения архаизмов и паронимов, при сохранении славянского языка достигалась большая понятность на слух. Интересно, что святитель-исповедник Афанасий (Сахаров), человек очень консервативных взглядов, до конца своей жизни продолжал работу над исправлением богослужебных книг, но эта работа до сих пор Церковью так и не востребована.
Конечно, кроме этого есть и многие другие вопросы, которые обсуждались в Церкви еще до революции как требующие разрешения, и все еще обсуждаются сейчас: кодификация канонического права, правила сокращения службы в приходских храмах, некоторые другие моменты пастырской практики, особенно связанные с дисциплиной исповеди и причащения, с молитвенным правилом.
И меня радует, что если в 90-е годы попытки обсуждения подобных тем почти всегда приводили к бурным дебатам, совершенно не церковным по своей тональности, то теперь появляются ростки спокойной, взаимоуважительной и серьезной дискуссии. Так что жизнь Церкви – она идет своим чередом, и всем нам, в том числе молодым, надо с пониманием относиться к тому факту, что происходящие в Церкви процессы могут и не укладываться в краткое время нашей с вами жизни. С нас спросится за то, что было нам дано, а вовсе не за то, что мы недостаточно заботились, дабы прибавить себе росту хоть на локоть.
Источник: Православие и мир
