Игумен Александр (Заркешев): Иранцы удивительно толерантный народ

Число погибших, раненых и арестованных в столкновениях на улицах Тегерана, по официальным данным, измеряется десятками, если же верить оппозиции – сотнями. Между тем в Иране проживает около 4 тыс. наших сограждан и выходцев из России. Чувствуют ли они себя в безопасности? Этот вопрос Дмитрий Виноградов, корреспондент отдела "Репортаж" журнала "Русский репортер", задал игумену Александру (Заркешеву), настоятелю Свято-Николаевского собора, крупнейшего православного храма в Иране.

– Какая сейчас ситуация на улицах Тегерана?

– Как всегда, на телеэкране все выглядит страшнее, чем на самом деле. Вокруг нашего храма все тихо и спокойно. Мои прихожане тоже не жалуются на какую-то опасность. Наш храм находится прямо напротив бывшего американского посольства, которое в дни исламской революции было эпицентром столкновений. Но даже в те дни храм не пострадал. Так что, Бог даст, и в этот раз ничего не случится.

– Новостные агентства сообщают о 500 задержанных. Есть риск, что среди них могут оказаться русские?

– Какие-то выстрелы где-то вдалеке мы слышали, но сами на митинги стараемся не ходить. Это внутренние дела Ирана, в которые мы не вмешиваемся. Я уверен только в одном: как бы ни повернулись события, иранский народ останется таким, каким я его знал всегда.

– Каким?

– Если отбросить идеологию, то иранцы удивительно толерантный и даже интеллигентный народ. У них какой-то врожденный пиетет к служителям культа. Я неоднократно убеждался в том, что меня, например, тут уважают не меньше, чем мулл. Однажды я не успел продлить визу, и пришлось явиться в суд. Иду по коридору – все как один кланяются, уступают место, а когда меня увидел судья, тут же принял без очереди, выписал минимальный штраф и, чуть ли не извиняясь, отпустил. Когда в магазине спрашиваешь, сколько стоит то или это, первый ответ: "Для вас – нисколько". Это, конечно, не значит, что можно взять и уйти, не заплатив. Это просто знак уважения.

– Но в эти дни иранцы совсем не похожи на интеллигентный народ...

– Надо делать поправку на темперамент. Если посмотреть историю Ирана, то в ней можно найти немало бурных событий. Но это не Кавказ, где обиды помнят столетиями. Здесь люди быстро взрываются и быстро отходят. Это можно наблюдать не только в политике, но и в быту. Если два иранца ссорятся, со стороны кажется, что они сейчас друг друга убьют. Но проходит пять минут – и они уже обнимаются.

– Что сегодня представляет собой местная русская диаспора? Говорят, Вы написали на эту тему целую книгу.

– К сожалению, сегодня большинство наших соотечественников – это работники посольства и представительств. Граждан Ирана российского происхождения не более 500 человек. Но так было не всегда. В XIX веке влияние России здесь было огромно, диаспора исчислялась десятками тысяч, а Каспийское побережье было практически полностью русским. В одном только городе Энзели работало 66 наших магазинов, а православных храмов по стране было с полсотни. Первые шоферы и автомеханики сплошь были русские, а личного водителя шаха Резы Пехлеви звали Степан Антонович Секрет. Первым фотографом в Иране был тоже русский – Антон Васильевич Севрюгин. Впоследствии он стал работать при дворе и даже получил звание хана. Иранцы до сих пор употребляют слова "стакан", "самовар", "пирожки", "запас", "полуось", "сухари". А самоваров и сейчас в одном только Тегеране столько, сколько во всей России нет.

– Куда же все это делось?

– Большевики очень хотели, чтобы Иран признал молодую советскую республику. И уступили ради этого почти все. Остались только законы Российской империи. Между прочим, Иран – это единственное государство в мире, где они еще действуют.

– Это как?

– Когда победила исламская революция, новые власти разрешили всем нацменьшинствам самим написать себе нормы семейного и имущественного права. Местные русские взяли свод законов Российской империи, слово в слово перекатали оттуда соответствующие главы и направили на утверждение властям, а те их одобрили. Я же говорю: иранцы – очень толерантные люди.