Контекст для исчезающей культуры Верхокамья

Памяти Афанасии Родионовны Романовой, Екатерины Яковлевны Мальцевой, Федора Агаповича Мальцева, Матрены Семеновны Черноусовой, Арины Прокопьевны Габовой, Анны Ивановны Плешивых, Михея Мартемьяновича Булдакова, Анисьи Никитьевны Годоваловой.

Исчезновение культуры староверов-беспоповцев Верхокамья[1] происходит уже не один десяток лет, признается исследователями, с одной стороны, и последними наследниками этой культуры, с другой. Само согласие на фото и видеосъемку старообрядцев-беспоповцев и, особенно, разрешение на съемку старообрядческих богослужений – свидетельство распада системы традиционной культуры. А значит, когда исследователи начинают изучать культуру старообрядцев-беспоповцев, используя методы визуальной антропологии, в поле зрения оказываются помимо следов уходящей традиции, факторы ее трансформации или "разрушения". Возникают вопросы о причинах и результатах исчезновения или видоизменения культуры, порождающие различные гипотезы. И еще: как быть с этими "факторами", ведь признаки разрушения очень неудобны и для фиксации, и для исследования.

На этапе разрушения традиционной культуры особенно важно не упустить контекст (социальный, исследовательский), чтобы культура не превратилась только в научную метафору. С одной стороны, уходящая культура теряет "истинность", достоверность в своих реальных проявлениях (например, во время моления нередки споры о порядке чтения, вызванные потерей уставной грамотности и, как следствие, недоверие молодых к вере стариков), с другой – вся "правда" культуры сосредоточивается в ее прошлом, даже недавнем (на это прошлое как на личную историю ссылаются даже совершенно светские потомки староверов).

Практические исследования МГУ на территории Верхокамья продолжаются уже 31-й год, 10 лет назад к исследовательской программе присоединились визуальные антропологи (около 330 часов видеоматериала на конец 2002 года). Исследовательская работа нуждается в постоянном осмыслении внутренней мотивации и влияния на исследуемую территорию: мы формируем источниковую базу об угасающей культуре и в итоге, возможно, только она и останется, и на ее основе исследователи смогут создавать свои представления в полном временном и пространственном отрыве от "территории-донора".

Краткий исторический комментарий.

Верещагинский, Сивинский и Очерский районы Пермской области и Кезский район Удмуртии относятся к старообрядческому региону Верхокамье, заселение которого началось в самом конце 17 века. На территории Верещагинского района находится село Сепыч – одно из древнейших поселений староверов в Верхокамье. Современные исследователи Верхокамья, ссылаясь на исторические изыскания своих предшественников – православных миссионеров 1860-х гг. – пишут, "что "раскол" принесли в Пермскую землю после разгрома стрелецкого восстания 1698 г. беглые стрельцы, основавшие в Верхокамье скиты по речкам Сепыч, Сабанец, Лысьва и Очер. В 1725 г. скиты были разгромлены, но нескольким скитникам удалось бежать и сохранить часть скитского имущества. Со второй трети XVIII века в Верхокамье, прежде всего в поречье Сепыча, утверждается влияние Выговской старообрядческой киновии".[2] Активная проповедь староверов способствовала массовому уклонению из господствующей православной церкви жителей не только исконных старообрядческих сел, но и прилежащих территорий. Так в селе Кулига из церкви ушла "целая половина прихожан" все – русские, только удмурты остались тверды "в православной вере".[3]

Во второй и последней трети XIX в. в Верхокамье активно строились миссионерские православные храмы и образовывались белокриницкие общины. Но самым значимым событием этого периода стал раскол местной единой поморской традиции на два согласия "деминцев" и "максимовцев" (в 1866-1888 гг.). Историки склоняются к выводу о социально-экономических причинах раскола[4], но, как бы то ни было, этому событию мы обязаны тем, что поморские традиции были более чем на 100 лет "законсервированы" в том виде, в котором их застал раскол. Оба новых согласия стремились доказать друг другу истинность своей веры и сакральную чистоту своих соборов.[5] И хотя богослужебные и житейские установления в основном совпадали в обоих согласиях[6], и максимовцы, и деминцы относились друг к другу как к отступникам и в случае необходимости принимали представителя второго согласия в свою веру первым чином.

В самом начале 20 века по территории, относящейся к району, была проложена железная дорога – западноуральский участок Транссиба – событие, ставшее первым в череде исторических "ударов" этого столетия по традициям верхокамских староверов.

В историческом контексте для Верхокамья исследователи выделяют три поворотных события: 1) раскол единой старообрядческой общины на два конфликтующих согласия в середине 19 века, который повлек и архаизацию всех сторон жизни, но особенно отразился на бытовых правилах. 2) историческим кризисом, который подорвал всю систему традиционной старообрядческой культуры, стал комплекс социалистических реформ 20 – 30 – х гг. 20 века, включавший открытую борьбу с религией. 3) свобода вероисповедания, наступившая в последние полтора десятилетия, для культуры, основанной на постоянном сопротивлении государственной системе, оказалась окончательным разрушающим фактором.

Некоторые пояснения по поводу традиционной культуры старообрядцев-беспоповцев Верхокамья

Путь старой веры в Верхокамье основан на глубоких традициях во всех областях жизни как бытовой, так и духовной. На этом пути человек, крещеный в старую веру, проходил три периода. Первый – отроческий – когда паренька или девушку грамотные старушки учили чтению "по старым книгам", учили молиться и петь, учили порядку соборного богослужения. Старообрядчество в первую очередь существует в контексте "божественной книги", по которой молятся собором или в одиночку, которую читают, пересказывают и толкуют, с текстами которой постоянно сравнивают свою жизнь. Уважение, почитание книги прививалось с детства. Дети сами стремились читать старинные книги. Например, Евдокия Александровна Чадова рассказывала, что когда она пошла в собор (в 12 лет), ее стали приучать читать Псалтирь, но смысл прочитанного до нее не доходил. Тогда "Татьяна слепая" велела ей прочитывать каждую кафизму по 10 раз подряд. Евдокия Александровна в шутку теперь говорит: Десять-то наизусть знаю, а другой десяток линь было читать – до сей поры нечитаны лежат".

В этот период в семье подростки приучались выполнять основные хозяйственные работы.

Второй – мирский период, когда молодые люди по благословению родителей создавали свою семью, трудились, растили детей и по праздникам ходили на соборные моления "по-мирски".

И третий период – самый главный. Годам к пятидесяти богобоязненные староверы совершали важнейший в своей жизни обряд – вступали в собор или, как говорят в Верхокамье, "клали начал". Вот как говорила об этом Анисья Никитьевна Годовалова.[7]

В собор пошла, когда ноги стали болеть. Приобщаются так: сначала "ложат простой начал", потом исповедуют. Приобщалась на осенний праздник. Пришли с вечера, помолились (духовница была Лукерья). Потом поспали, встали умылись. Утром Лукерья Кондратьевна говорит: "Ты хотела начал ложить, дак давай, становись". Пелагея Матвеевна, слепая которая, говорила "как чё делать". Начал обычный, как утром и вечером: три поклона земных, потом "Благослови Бог начал положить", еще пять поклонов. (Михей Мартемьянович учил меня, когда до подручника при поклоне дотянуться сил не хватает, надо руки так сложить, чтобы мизинцами на подручник, большими пальцами – к носу, чтобы нечистые духи не бегали.) Это восемь поклонов будет. Тогда говоришь: "Простите Отче святые рабу божью Анисью", – прощаешься в своих грехах, – "чужие грехи осуждаю, свои покрываю". Тогда спрашивают: "что грешила, может что чужое брала, может с кем ругалась, плясала может, песни пела?" Как де не пела, молода была, чё там! "Может воровала?" – Я воровать не воровала, а во время войны ходили на поле тожо. Попрощалась, потом говорят: "Простите Отче святые рабу божью Анисью от материного порождения, от святого крещения по сейчас прихожу вся в грехах. Помню – не помню, ведаю – не ведаю, все грехи за мной".

Раньше мама нас учила повседневный начал ложить. Опять четыре, да еще четыре поклона, тогда говоришь: "Благословите Отче святые рабу божью Анисью (слово забыла) как-то вроде в обществе молиться-храниться. Еще три поклона: "Спаси Господи, не оставили". Сейчас-то я ежедневно молюсь: "Благословите Отче святые вечером – на всю ночь поспать, утром – на весь день Господень путешествовать. Святые Боже – 3 раза с поклоном, Слава, Пресвятая Троица, Господи помилуй – 3 раза, Слава, Отче наш, Господи Исусе Христе и сыне Божий помилуй нас – 12, Аллилуйя, аллилуйя, Слава тебе, Боже нас (так максимовцы говорят, а деминцы "нас" не добавляют, в Книге, говорят, нету), Приидете поклонимся, Господу Богу – 17[8], Пресвятой матери Богородице – 17, Николе многомилостивому – 17 (Анна Еремеевна мне разъяснила, что это как за всех вообще поминаться, "неисправленных"[9] у нас называют, которые умерли). Когда охота, молюсь еще ангелам-архангелам – спасителям-хранителям.

С этого момента человек принимал для себя "запреты". Он должен был отказаться от любой "магазинской" еды, а есть только выращенное или добытое самостоятельно или единоверцами и только из своей посуды, не смешивая ее с посудой "мирских", пить воду только из "соборного" колодца. Женщина могла ходить только в старого кроя сарафане "дубасе"[10], двух платках, двух поясках (внутреннем и внешнем). Кроме "запретов" соборный старовер должен был исполнять ежедневное домашнее молебное правило (грамотные должны были еженедельно прочитывать Псалтирь), участвовать по мере сил в соборных молениях, принимать милостыню и обязательно ее отмаливать.

В ХХ веке происходит коренной перелом в жизни и сознании старообрядцев. В связи со строительством железной дороги и установлением советской власти изменились судьбы жителей района.

Город явился новой возможностью переменить свою жизнь. Даже строгие старообрядцы благословляли своих детей идти в город "искать счастья". Городские традиции изменяли и формировали психологию своих новых жителей, жизнь в городе диктовала свою моду, новый взгляд на вещи, новые культурные ценности. Традиции старообрядчества уходили из внешней жизни во внутреннюю – они сохранялись в памяти и душах новых горожан. Постепенно городское влияние распространяется в селах и деревнях.

Осваивают освободившееся от беспоповского авторитета культурное пространство представители двух миссий: Древлеправославной церкви (называемой в исторической науке "белокриницкой") и Российской патриаршей церкви (называемой старообрядцами "никонианской").

Эта статья построена на стенограммах разговоров и фрагментах дневниковых записей – на тех письменных источниках, которые образуются в результате экспедиций. В формате текста это – один из немногих способов индивидуального знакомства читателя с культурой за ее пределами. Стенографическая передача речи наших героев создает почти зримый их образ, настолько сама речь яркая и красочная. А дневниковые записи – это "мгновенный" отпечаток взаимодействия традиционной культуры с исследователем.

Однако эти наши попытки деформализации смысла традиции приводят к путанице: за житейскими описаниями "морей житейских" трудно "прочитать" взаимоналожение моделей, однако чтение таких описаний позволяет продолжить как эмоциональное переживание, так и конструирование научных иллюзий. Научные типологии, логические построения и обобщения привносят некоторый добавочный продукт к исследуемой культуре. Суммарные и аналитические выкладки, обогащенные ссылками на тот или иной репертуар (книжный, музыкальный и др.), продолжают существование культуры в исследовательской среде, где хранителем и даже носителем культуры становится исследователь, и в процессе адаптации к научным или популяризаторским целям культура трансформируется: исчезает?

Выход за рамки исследовательской аудитории нам видится не в жанре научного/популярного фильма или статьи, а по пути разговора. Но неизбежно потом мы переносим его в свой синопсис, после снабжаем научными терминами и переводим на некий общечеловеческий язык. Смысл всей этой цепочки в мыслительной деятельности. Такая модернизированная трансляция может быть соотнесена с одним из способов передачи традиции – в форме сохранения уважения к ней, т.к. проявление внимания Науки к повседневности и, как следствие, появление Печатного Слова – способствует повышению авторитета культуры. Рукописное и звучащее слово мы переводим здесь в слово печатное для того, чтобы Читатель, побеждая раздражение и усталость, с которыми часто приходится сражаться исследователю, прошел в контекст той культуры, которая исчезает.

Наша задача – дать слово нашим героям, их родственникам и соседям, представить взгляды "посетителей культуры" – членов экспедиций, которые приехали впервые или работают долго, то есть – представить спектр взглядов: и на культуру, и из ее пространства вовне. А усвоение культуры – работа строго индивидуальная, особенно, когда речь идет о староверах-беспоповцах.

"Нам никогда не узнать, действительно ли другой, с которым все же мы не сможем слиться, из элементов своего социального опыта производит синтез, в точности наложимый на тот, что выработан нами. Но для этого нет необходимости заходить так далеко; требуется – и для этого внутреннего чувства достаточно, – только чтобы синтез, пусть даже приблизительный, восходил к человеческому опыту.

Разыскание причин завершается усвоением опыта, который является одновременно и внешним, и внутренним."[11]

1995 г. – первый год самостоятельной работы очередного поколения московских историков в Верхокамье со всеми присущими началу очарованиями и разочарованиями.

ПВ-95. Дневник Д.А. Цыганкова. (в 1995 году – студент 3 курса Истфака МГУ)

(с. 18.) 2.08.95 с. Сепыч[12]

Пришли на моление к Вассе Фадеевне {Никулиной}. Всего максимовских собралось 4 человека. Снимать разрешили, однако молиться отказались, заменив молитву чтением. Всему виной Парасковья Петровна {Габова}.

Все соборные были одеты в дубасы. Дубас, как говорит Катерина Яковлевна {Мальцева} (мирская), мирские права шить не имеют. Дело в том, что пошив должен сопровождаться особым ритуалом (конкретно не пояснила).

За все то время, что мы провели у Вассы Фадеевны соборные произнесли два монолога. Первый (до начала чтений) принадлежал Парасковье Петровне, которая сетовала на то, что она // (с.19) плохо ведет мирских, а те тем временем все на вино пошли и все пьют, пьют и пьют, пока не пропадут.

Более интересен монолог Вассы Фадеевны. Она начала с того, что рушатся максимовские соборы и все уходят в церковь. Анализируя эту ситуацию В.Ф. заметила, что это одно из характерных явлений разрушения мира, дав ссылку на Писание, в котором говорится, что "будут в последние времена люди переходить из веры в веру, а моления умножатся". Однако закончила В.Ф. оптимистично и жизнеутверждающе: "мир будет, свет будет пока есть поморская максимовская вера, самая древняя из всех". В целом создалось впечатление, что В.Ф., хотя и ждет разрушения веры, однако не ожидает после ее прекращения Страшного суда, ибо все в мире в руках Господа: "Господь может век как убавить, так и прибавить. Нечего думать о последнем дне, т.к. когда он произойдет, то никто не сумеет глазом моргнуть". Задача же людей, по мнению В.Ф., умолять Господа о даровании света и умолять долго, т.к. молитвы // (с.20) идут до Бога долго.

3.08.95.

... // (c.21) Последним был визит к Ирине Кирилловне Габовой. Пожалуй, можно выделить следующие составляющие разговора: 1) деминская вера и беспоповство, 2) беспоповство и церковь,[13] 3) биографические сведения.

1. По сравнению с прошлым годом, по // (с.22) мнению И.К., никаких изменений в деминском соборе не произошло: постепенно собор нарушается. Умерла духовница Прасковья Филовна, умерла {Афанасия Родионовна} Романова, по которой во вторник (8 августа) собор нарекся молиться. Так что, говорит И.К., ушли те времена, когда были деминские соборы в Сепыче, Демино и Кривчанах. Все совершающиеся события с деминцами заставляют И.К. задуматься о правоте их веры. Но помимо общих рассуждений И.К. на практике пытается соединить деминцев и максимовцев, налаживает мосты между согласиями. Очень надеется на Федора Агаповича Мальцева, максимовца, которого могут выбрать духовником и который в этом случае желает объединиться с деминцами. О воссоединении согласий И.К. говорила с Вассой Фадеевной и Парасковьей Петровной (о них см. выше), которые тоже, вроде бы, согласны на слияние. Но при этом желают деминцев докрещивать.

2. Создается впечатление, что современная ситуация в Сепыче (церковь наступает на беспо – // (с.23) – повство) обостряет чувство самобытности беспоповских согласий. Так, к примеру, по всей видимости, именно эта ситуация стимулировала попытки объединения деминцев и максимовцев. Близость иной, церковной культуры, видимо своеобразно окрашивает чувство времени и пространства. Так, отец Валерий воспринимается как нависшая над Сепычем угроза и в его фигуре нередко видится нечто дьявольское. К примеру, о беспоповцах, перешедших в церковь, И.К. говорит, что "поп и дьявол их утащил". И.К., кроме того, отмечает в действиях отца Валерия интригу и обман. Во-первых, по мнению И.К., о. Валерий не прав, когда утверждает, что он поморской православной веры. Во-вторых, он явно обманывает, когда отрицает, что он не поп, пострига не принимал, и есть он всего навсего – "отец Валерий". В итоге, замечает И.К., появление о. Валерия представляет собой знамение, реченое в Библии, пророчество об Антихристе.

Отпугивает беспоповцев в церкви и то, что их заставляют перекрещиваться. Во-первых, И.К. говорит, что два раза нельзя креститься, // (с. 24) ведь кто два раза крестится, тот второй раз распинает Христа. Кроме того, беспоповцам непонятна логика о. Валерия, который "книги наши (беспоповские) взял, по ним крестит, а говорит, мы неправильно крестим", да к тому же еще и волосы режет.

3. Интересен рассказ И.К. об отце. Кирилл Николаевич Вожаков был человек хозяйственный. Имел избу 9х11, пятистенок. В свое время ходил на Германскую войну, где получал по 3 руб. в день. Деньги берег и на вырученные средства купил веялку, сеялку, молотилку и 2 лошади. На оставшиеся деньги в Шантарах купил "банковскую землю". Запахал лес, снял урожай, но случилось так, что Ленин вдруг начал делить землю. Поскольку Кирилл Николаевич числился в зажиточных, то его должны были "раскулачить". За день до раскулачивания К.Н. бежал, будучи предупрежден своим другом председателем. 3 года скитался в Ленинграде, затем вернулся.

В 1999 г. перед студентами стояла задача, кроме посещения наших старых знакомых староверов, познакомиться с новыми жителями Сепыча и окрестностей.

ПВ-99, дневник отряда №2: И.С. Редьковой (студентка 2 курса Истфака МГУ) и А.А. Безгодова (студент 3 курса ФАД РГГУ).

10.07. суббота. Мальковка, Нижнее Мальцево, Васенки. (Запись И.С. Редьковой)

Первым пунктом была д. Мальковка. Наш отряд зашел к Харитонье Афанасьевне Габовой[14] (Х.А.). Сама она никуда не ходит – все {соборные} померли. Раньше была Катя Макариха (Екатерина Васильевна Ильиных), которая умерла как год уже. В детстве она ходила на моления.

Духовницы, которых помнит: Лукерья Фокеевна, а де нее Матрена Семеновна, Евдокия Афанасьевна. Ее детей крестила Анна Осиповна. Ныне же люди непроворные и никуда не ходят. Назвала из сепычовского собора Маланью Васильевну, {Акулину Афанасьевну} Лядову – грамотная, у нее мать грамотная, Евдокию Васильевну – певунья, мирская. Иван Савельевич и две его сестры ходят по праздникам. На Петров хотела звать Лядова, в собор Х.А. не ходит – некогда – и в церковь тоже – тяжко, хотя хотела. [Тут вошла Анна Федоровна (А.Ф.)] Сама Х.А. читает по-церковнославянски и есть старинная книга – Псалтирь: читала, но не целиком, по месяцам и праздникам: "Смерть-то не за горами и долами стоит". // (с.4) Говорили также о личной жизни: (Запись А.А. Безгодова) 1929 г. рождения. Ее муж на 6 лет старше, оба максимовские, в чужую веру замуж не отдавали. У них было 8 детей, всех крестили в макимовщину. Своего мужа до свадьбы не знала, отец велел выйти замуж, и пошла. Сваты ходили три раза. А.Ф. тоже своего мужа до свадьбы не знала. Когда сосватали, приехал жених с пирогом, сели за стол, посадили молодых рядом. Приданого как такового не было, подарили пояски. У А.Ф. 12 детей. В местности водились колдуны, которые могли испортить свадьбу, например, в д. Андреята свадебный поезд "водили" всю ночь по полю, приехали только к утру. Раньше в деревне было 40 дворов, в последнее время построено 10. Был колхоз им. Молотова в 3 деревни, в 1950-х присоединились к совхозу сепычовскому. Еще в молодости работали в леспромхозе.

Д. Нижняя Мальцева.

В деревне Ниж. Мальц. работало 2 отряда. Наш отряд посетил 2 дома. Вера Ивановна Мальцева (В.И.) родилась а выросла в этом доме. Без отца. Мама – Анисья Демидовна, по вере максимовцы – ее крестила Пелагея Дмитриевна из д. Васенки.

В.И. детей крестила в купели, крестила Матрена Семеновна из Сепыча. Сына крестили в Соколове – в тазике поливали водой.

Год рождения В.И. 1967. Ее муж из Башуево, сватали // (с.5) родители. Свадьба была в 1987 г. Во второй день свадьбы носили воду. Колотили чурки – забивали деньги, монеты. В последний день свадьбы ходили в гости в невестин дом. Мама В.И. умерла в 1990 г. – она была мирская, посты все соблюдала. Муж В.И. – Мальцев Иван Фомич, у них двое детей.

Дом по соседству принадлежал Мошевой Федоре Игнатовне. По мнению В.И. максимовцы более строгие. Подают милостыню на поминках, к праздникам на молении. К ним {в семью} на годины не ходят из-за посуды[15]. В настоящее время строят новый дом.

(Запись И.С. Редьковой) В общении была достаточно откровенна и доброжелательна, когда мы подошли, она с детьми работала на поле, полола картофель.

Евдокия Ивановна Мальцева – "великий конспиратор", как и вся семья. Общаться с нами не хотели с самого начала. Почти пряталась за сараем от нас, кося траву, хотя в доме говорили, что она вроде как на сенокосе (т.е. подразумевалось, что за тридевять земель отсюда). Почти на все вопросы отвечала неохотно, натянуто. Контакта как такового почти не получилось. Увы.

(Запись А.А. Безгодова) Е.И. родилась в 1934 г. (сама она в этом не вполне уверена), по крещению максимовская. Дедушка Савелий, бабушка Елена Тимофеевна, отец Иван Савельевич. // (с.6) По ее словам нигде не молятся. Сама она неграмотная, сестра тоже неграмотная. Сестра – Анисья Ивановна – старше ее на 10 лет. Милостыню не дает – некому, все померли – старушек нет. Мама Е.И. маленько грамоте учила, показывала буквы. Родители все правила соблюдали. Косит "литовкой", "коса" – это когда острее угол к черенку заточена с двух сторон.

Посты соблюдает, но начал не клала[16]. Не замужем, детей нет. Дети есть у Анисьи Ивановны.

Е.И. работала в Зюкайке, в г. Верещагино, в с. Сепыч, на Фабрике, в совхозе. Раньше ничего не давали – 5 соток под постройку. Которые начальники были, все ушли в белокриницкую церковь – стыдно им одеть дубас. Есть коровушка, теленочек. "На праздник, – говорит, – будет время, помолюся".

Всего в деревне 4 жилых двора. По деревне течет ручей, но названия не знают. 3 стройки нежилые.

Д. Васенки. Располагается в пятистах метрах от д. Ниж. Мальцева на угоре. В первом доме живет Мария Семеновна (М.С.), (запись И.А. Редьковой) ... // (с.7) ... Блинов Петр Абрамович (по паспорту – Иуда), в деревне называют Петр-Иуда, 1934 г.р. Сидел под закрылиной, вязал веники. На голове у него была выцветшая, криво одетая типа еврейской шапочки, с левой стороны груди – грыжа. Наше появление вызвало, вероятно, у него некоторую настороженность, однако побеседовать согласился.

По вере он максимовский. На вопрос, в чем разница между деминцами и максимовцами ответил, что максимовскя вера крепче. Сам не молится, никуда не ходит, не грамотный. Его жена – Ефросинья Макаровна Тунева ("тетя Сима") грамотная, бывает на службе, в дом иногда дают книги. Ее брат, Аким Макарьевич Тунев, духовник в Верещагине, в Рябинах.

К будущей жене засылал сватов, согласились с первого разу, свадьба была 23 ф. 1953 г., шла 3 дня. На 2 день носили воду, мели в избе – к деньгам (собирали солому, разбивали корчагу). Мать ум. 19 ф. ок. 20 лет назад, была соборной – Блинова Феклинья Иванова. Е.М – жена, выучилась читать самоуком, но молиться не ходит – только по большим праздникам. На Пасху – к Лядовым, Харитонье, а в "Сепыче деминцы молятся".

Сам вступать в собор не собирается. // (с.8)

Мальцева Татьяна Андроновна, д. Васенки. Родители: Андрон Иванович ум. 1938, Марфа Григорьевна ум. 1961, была приобщенной. Т.А. ходила молиться, "живет по-мирски, читает плохо, начал не клала, посты не соблюдает из-за болезни". Мама ходила в собор, но была неграмотная, посуда была немирская, вода в бочке, бражку тоже "соблюдает". Мирский может брать соборный ковш только за ручку, а ручка должна быть сухая и чистая. Но самое страшное, если попадется мышь: тогда посуду можно уже выбрасывать. Т.А. т.о. блюдет свою корчагу[17] – обмотает, обмотает – и на печку. Если мышка попадает в молоко, то его в помойку. Корчага – это заветная вещь. В Васенках было свое корчажное дело – как-то цедят брагу и она сама бродит – без дрожжей. Муку и соль просеивают через сито, а хлеб печет сама на дрожжах и на браге. У Т.О. в доме две корчаги:

1) полукорчажная мирская – обмотана берестой, стоит в середи на лавке,

2) соборная, тщательно обернутая тряпкой, скрепленная изолентой. Стоит вверх дном на печке.

В прошлом году приезжал к ней В.Ф. Нечаев {Василий Федотович – просветитель, миссионер московской Преображенской общины поморцев-брачников}, был долгий разговор о вере. Особенно // (с.9) разговорчива находившаяся рядом свояченица [жена брата].

– Александра Мих. Мальцева, живущая постоянно в Перми, сама никонианка, очень неравнодушная к разговорам о вере. По верам Т.А. деминцы и максимовцы разделились, не поделив подругу – имели ее оба и из-за нее поссорились. Пастырь был максимовским, а подруга осталась деминской.

Об о. Валерии говорили следующее: был в Мальковке такой Семен Мальцев, сын Екатерины Марковны, лет 30 назад. У него поехала крыша и за это его мать привязывала в подполье, но вот как-то он сбежал. И вот объявился в Москве, стал о. Валерием.

О Вере. Все старички примерли, как все помрут, так и вера кончится: молодые не признают, молиться некому, как все помрут – так все в церковь пойдут.

Ее муж Климент Артамонович 1919 г.р., был парторг Андронятского колхоза. Жила с ним с 1949, сошлись в 1956, сыграли свадьбу в 1958. Он все хотел зарегистрировать брак, но не успел. Погиб в 1979 г. от ранения в грязи, от гангрены.

На свадебный вечер приходили молодушки, разделили косу, обмотали вокруг головы, одели платок. Рассказывала о своей пошибке[18]. Она была от Ивана Демидовича: он был колдуном, ее попортил: были приступы // (с.10) кричала, плакала, каталась по полу, было очень тяжело, потом пошибка пропала. Рассказывала о шуликонах[19], о поминках:

1) поминать начинают, когда покойник находится еще на мосту,

2) когда возвращаются с кладбища – снова садят за стол, молятся, ухаживают за старушками. Зовут на 9, 20, 40 дней, полгода, год. Молятся после обеда (после поминок) за еду.

(Запись А.А. Безгодова) О шуликонах: шуликоны ходили по всей деревне, наряженные всяко, просят брагу, стряпню. Ходили и дети и взрослые. В деревне говорили: "Шуликоны ходят, закрывайте двери". Хозяйка говорит, что "пущали редко". Мама Т.А. Марфа Григорьевна у себя проводила моления.

Т.А. говорит: "Максимовская вера вся разрушивается. Молодые никуда не ходят. Молодые и раньше никуда не ходили, ходили только старики."

Рассказала, что когда была молода, ходили пешком до ст. Бородулино 30 км зимой по дороге, засыпанной снегом, с собой несли еще и большой туес с капустой. Говорили об Арине Прокопьевне, что она отказывается до сих пор ездить на машинах (живет в д. Артошичи). Дома в беседе вместе с Т.А. участвовала Галина Евгеньевна Мошева. // (с.11) (Запись И.С. Редьковой) Дом у Т.А. старинный, его строил еще отец, дом разделен на две избы, вторая более старая, ее используют как кладовку. Изба поделена на середь, печку и жилую часть. В красном углу находятся литые кресты и деревянная икона.

Во дворе находится амбар с пятрами – что-то вроде мостика перед амбаром для мешков. // (c.12) д. Васенки, Галина Евгеньевна Мошева – максимовская, мирская. Интересная, веселая женщина, довольно молодая. Говорит, что в Ниж. Мальцеве и Васенках максимовцы и деминцы молятся вместе.

Ручеек возле Васенок назвала Епишенкой: "Или здесь или перед Сепычем".

Всего в деревне Васенки 5 жилых дворов. Один из домов новый, еще один строится.

На окраине деревни пасека. Из 5 домов посетили 4, по правой стороне. В 1 дом на левой стороне не заходили.

11.07.99. Воскресенье. С. Сепыч.

(Запись И.С. Редьковой) С утра наш отряд направился в дом Ирины Кирилловны Габовой с целью узнать, где будет проходить моление деминцев на Петров день. Зайдя в крытый двор, мы обнаружили, что у И.К. в доме гости – соседка, дочка с ребятенками и какой-то старичок. И.К. сказала, что молились на Ивана Предтечу, а Петров – не столь уж и большой праздник [Ничего себе небольшой праздник! Пять недель поста!]. Многие старушки больны, да еще жук и хозяйство. В общем, отлынивают. Поначалу казалось, что И.К. хитро конспирируется, что мы не напросились на моление, но, похоже, и вправду было так. // (с.13) В тот день И.К. должна была кого-то крестить, но было достаточно холодно и это мероприятие отложилось. Кстати, даже на проточном пруду она не крестит, только в реке. Раньше, когда крестила, оглашение было неполным, но Нечаев привез книгу и теперь крещение происходит по полному чину, насколько это возможно без священства. Кроме того, И.К. сказала, что недавно заходила к Меланье Васильевне (М.В.) (максим.!), когда та болела.

После посещения И.К. мы зашли проведать Меланью Васильевну. Она долго болела, очень плохо слышит. Пояски вообще пока не плетет. О примирении деминцав и максимовцев сказала, что к И.К. никогда не ходила, и что ее провожать пойдут только максимовские. Непоколебимый консерватизм в отношении веры. Говорили о поясках.

Далее мы пошли к Агафье Михайловне Ждановой, которая оказалась нашей соседкой тетей Ганей. Добрейшей души человек и много нам помогала, клубникой кормила своей. И сведений нужных давала. Чуть надо кого найти – сразу к ней. Все объяснит, расскажет, опишет. Да, нужно лелеять подобных людей. Иначе в Сепыче сгинешь. // (с.14) Итак, вошли мы к ней в дом, и наша бесценная наводчица сама оказалась под нашим прицелом. Вообще-то А.М. говорлива, и ей, судя по всему, отнюдь не безразлично, что происходит в общественной и религиозной жизни Сепыча. А.М. – 1936 г.р., ее муж – Иван Иванович Жданов – 1939. Вообще-то для сепычовского края весьма характерно то, что часто на несколько, а то и на много лет жена старше своего мужа, и нередко именно она является главой семьи. В общем, матриархат. Сватались к ней 8 раз, причем разные люди, знакомые и те, которых она ни разу в жизни не видывала, и на второй Спас вышла в 62 году замуж. Невеста и жених жили недалеко друг от друга, д. Нифонята и д. Вяткино. До свадьбы друг друга знали. Сватали их родственники. На первый день свадьбы приезжал жених за невестой на лошади с колокольчиками. В ворота сразу не пускали – сначала нужно было проехать по деревне, и только потом тот двор, где живет невеста. Там требовали выкуп, о котором договаривались заранее. // (с.15) Ее дед Василий Иванович Федосеев попал под репрессию в 1937 г. Осталась только его дочь, Лукерья Васильевна и брат Афанасий. Мама умерла рано. У А.М. 11 внуков, один – никонианин, другой – белокриницкий, остальные – неизвестно. А.М. крестила у духовницы Агафьи Михайловны Соловьевой из Нифонят своих детей. Сама Агафья Михайловна ходит в белокриницкую церковь, ее докрещивал о. Валерий – миром мазал, стриг волосы. Об о.В. А.М. сказала, что он бывает через каждые две недели. В сепычовскую церковь ходят человек 7 – 18, Марья Андреевна Сабурова – за старшую. Деминцев и максимовцев Нечаев вроде как примирил (умом), но как только он уехал, они перестали вместе молиться. Человек 300 было окрещено в здешней речке, а церковь в Сепыче появилась от того, что люди стали ее просить. Ныне крестят в тазике и поливают водой.

Родители А.М.: Евдокия Максимовна из д. Якимята, Михаил Федорович из д. Нифонята. Мать была соборной, но неграмотной. А.М. выучила читать бабка Ульяна (соседка): просто принесла азбуку и стала читать. Бабка А.М. была неграмотной и несоборной – Ефимья Канистратовна, лекарка и акушерка. В Сепыче также лечит Фекла Сысоевна.

После обеда А.М. опять навестили, но это был отряд Антона и Маши с целью собрать фольклор. ... // (c.18) 12.07.99. с. Сепыч. Петров день. Белокриницкая церковь во имя Рождества Иоанна Предтечи. Понедельник.

(Запись А.А. Безгодова) К 8 утра пришли в церковь на праздничную службу. На молении присутствовало 8 прихожан (в том числе т. Ганя). Причем 4 были на крылосе. Среди верующих была молодая девушка. Служба идет несколько нестройно, но лучше чем зимой этого года. Церковь довольно просторная. Чин богослужения поморский, т.к. книги из старых соборов (молитву "Боже милостив" читают по-поморски). Во время службы поставили свещу за здравие. По окончании подали милостыню. Узнали, что в церкви ведутся метрические книги: по крещению, венчанию, отпеванию. Служба шла до 11 утра.

(запись И.А. Редьковой) Другая часть отряда отправилась наблюдать празднование к максимовским. Оно было назначено на 7.00. // (с.19) Мы явились в 7.10, дверь была еще заперта изнутри, т.е. никто не входил и не выходил. Рядом с домом стояла телега для бабушек. Дверь нам открыла заспанная дочка хозяйки. Сама Акулина Афанасьевна Лядова, которая позвала к себе на моление, уже замешивала тесто для выпечки. Мы прошли в маленькую комнату и немного вздремнули. Через час начали прибывать старушки. За особо далёко живущими послали на лошади. Старушки собрались к 10.00, пока ждали всех, они говорили о здоровье, о больнице, как тяжело там соборным, об обмирщении, в случае поездки в город. Далее Васса Фадеевна Никулина ("Репиха") зажгла 5 свечек и кадильницу. После этого они стали класть начал друг другу. Причем одна забыла положить каких-то 3 поклона и после начала запричитала, что Господь не примет молитву. Вообще, были такие, которые не знали (не понимали?), как это надо делать. Служили многогласием, т.е. как читали кафизмы слышно не было, хотя первоначально все спели хором "Воду прошед яко сушу", а далее началась катавасия. Духовница уставала, садилась, забывала, что петь далее, иногда старушки путались. Во время моления ссорились и спорили. В общем, праздник: супер.

После моления была трапеза. Первыми ели соборные, потом мы. // (с.20) Для соборных готовилась еда не мирская в немирской посуде. Трапеза состояла из нескольких перемен:

1) суп с пеканами[20]

2) грибы и грибовая икра

3) перловая каша – шти

4) гороховница

5) уха

Особенно вкусна была грибовая икра. На столе все время рыбный пирог, потом пустили бражку и квас. После этого мы собрались домой, пришли к обеду, наши пообедали и мы пошли в сельсовет. Там работали с похозяйственными книгами. См. приложение.

... // (с.22) От Кривчан мы двинулись в д. Паклино, а там зашли к Анастасии Тихоновне Чухланцевой. Она была в огороде и полола лук. Честно прополов с ней грядки, мы зашли в дом, где нам показали книги. ... // (с.28) У А.Т. московские экспедиции бывали не раз, даже жили у нее, так что, видимо, она 1) человек бывалый, попривыкший к подобного рода вниманию, 2) опрошенная на многие и многие темы. Поэтому в наши задачи не входило выспрашивание биографии, родственных связей, et cetera, а интересовало только ее отношение к современному положению в соборе. А.Т. женщина общительная, но не балаболка, а мудро общительная, она знает цену тому, что говорит. Не то, что бы себе на уме, но именно такими должны быть духовные наставники: понимающими и мудрыми. Говорит красиво, с прибаутками и поговорками, например: "Хотите к нам? – Да у вас по под лавкам клопы. – А у вас козел, да мы и то ползем." Или: "Не дома – в дороге, грех остался на пороге".

Разумеется, чтобы с чего-то начать разговор, начали, как полагается, с родителей и мужей. Она была 2 раза замужем. В первый раз вышла, когда жила в Перми (1948-1955 – Пермь), переехала туда во время войны. Потом вернулась в Паклино, чтобы позволить матери умирать здесь, на родине. Мужику было очень трудно, городской ведь, да еще и у тещи в доме, потом у него появилась другая. А.Т. сказала ему, что такое положение ее совсем не устраивает – либо я, либо она. Муж ушел к другой. По ее словам, та, другая, его очень била. ("Таська-то тебя никогда не била. Почто оставил?" – говорили родственники.) Потом // (с.30) у нее появился другой муж, который был гораздо младше ее. С ним был уговор, что как только появится другая – любимая – чтобы сразу сказал, не тянул и ушел. С ним она прожила мирно, до самой до его кончины. А.Т. очень сильная духом женщина, в детстве и юности ей пришлось натерпеться (война, голод), работала бригадиром, самая неблагодарная работа – долго отнекивалась, силой назначили. Также как и с саном духовницы. Она не хотела быть духовницей (что в общем-то и понятно: ведь надо готовиться к каждому празднику или молению предварительно, знать что и где читать, ездить по всем требам – в общем, нагрузки большие, не по летам уже). Да еще и выслушивать чужие немощи и болезни, и утешать, и помогать ответом. Поэтому, мне так кажется, это вполне естественно, что никому не хочется принимать на себя эту тяжелую, хотя и почетную, обязанность. Поэтому, когда ставят, если вырвешься и убежишь – не поставят. Был такой случай. Терентий Иванович убежал в Межовый Лог с моления – и его не поставили.

Она нам сказала, что не смогла, что у двери стояли двое и преградили путь. Вот так и поставили. Нам велели выяснить, крестит или не крестит она сейчас, если нет, то почему. Одного ребенка она все-таки крестила (!), в начале своего служения // (с.31) Примета А.Т.: если ребенок после погружения синий – он не жилец, а если розовый, то жить будет долго.

Сейчас она не крестит принципиально, т.к. считает, что недостойна, что Господь не примет ее крещения. Основание – то, что у А.Т. было два мужа, а такой человек недостоин (что-то такое вычитала в Ветхом Завете). Вообще А.Т. очень начитанная, от корки до корки прочла Библию, теперь ее перечитывает опять, прекрасно знает все свои (и соборные, которые у нее) книги и читает их (!), причем не только молитвенные и служебные, но и жития, стихи и т.д. [Вот так-то!] Притом делает это она не только и не столько по обязанностям духовницы, но потому что это вызывает у нее личностный интерес и к Слову Божьему тоже. Возможно, это связано и с неким протестантским влиянием тоже (в этой небольшой и забытой богом деревушке есть протестанты – семья Паниных, завезено из Перми. Иконы они выбросили в реку, теперь молятся с закрытыми глазами – А.Т. продемонстрировала как, прочтя "Отче наш"). Поэтому, вполне возможно, что она действительно не лукавит, когда говорит, что не крестит, посылая всех к Ирине Кирилловне в Сепыч, прекрасно при этом понимая [ли?], что открывает некоторое поле деятельности для о.Валерия. О примирении деминцев и максимовцев сказала, что это максимовцы не хотят молиться с деминцами (вера у них более консер – // (с.32) –вативная, строгая), да в принципе такой проблемы для Паклино и его округи нет – максимовцы здесь почти не водятся. Причем паклиновские деминцы собирались на Петров дань молиться, а в Сепыче нет! Вот так-то, еще вопрос, где умирает традиция.

В моих дневниках нет ссылок на конкретные страницы, т.к. они, в основном, существуют в электронном виде. В 2001 году в период летней экспедиции перед нами была поставлена задача научным руководителем И.В. Поздеевой по сбору информации, которая могла бы характеризовать личность каждого нашего героя (детские воспоминания, авторитеты, понимание счастья, веры и т.д.).

ПВ-01. Дневник Н.В. Литвиной

22.07.2001 – Фабрика – пос. Северный Коммунар[21]

Гаврила Мартемьянович Булдаков

Стоял в дверях и глядел на прохожих тоскливо – Анна Еремеевна уехала грести сено с Федосеевыми. Г.М. считает, что они ее по родству совсем заездили, а на самом деле, видимо, ему очень неуютно оставаться одному.

Чтобы у него не было обычной агрессии на нас, мы сначала заговорили о войне[22]. Он был старший сержант 27-й гвардейской стрелковой дивизии, взвод имел, но после боя, когда его ранило, в руку попал большой осколок, очнулся в госпитале под Владимиром и ничего не знает об однополчанах. После ранения его демобилизовали в 45-м году. Воевал от Сталинграда и до Эльбы. Г.Д. не был в партии. Говорит, что на войну провожали безо всякого моления. В 43-м пришла машина, "схватили" и все. Старшие братья уже на фронте были. О молении не вспоминали. (А Михей говорит, что Бог его на войне от смерти спасал). "Старший брат раненный вышел домой, а второй брат – хоронили – погиб." Не знает где погиб и где могила. "Когда чё там узнаш, тысячами гибли дак. Я в полковой школе был, а немец под Москву пришел. Хотел Москву взять Гитлер. Сталин нас выстроил – ну-ко учебники... Ни шагу назад, сзади Москва!!! И пошли гнать. До Орловско-Курской дуги гнали фрица этого. Потом меня там ранило. Ой... Ни шагу назад, сзади Москва, – сказал Сталин. Ох, сейчас бы Сталина-то верну-у-ть! Чучмекам бы этим дали прикурить. Мы стали старые. Вот был стратег – Сталин!"

– А как люди при нем жили?

"В боях, как жили. Сталинский режим был тот. Ни шагу назад!.."

Родители не успели проводить его на фронт. "Пришла машина, схватили, увезли."

На вопрос о родителях – "Отец вырастил нас. Конечно, он Богу молился. На 90-м году умер где-то в 50-м году." Как в детстве жилось – "Полуголодом сидели. В колхозах робили на трудодни, а мы робить не проворили, малы были. Я потом запроворил на лошадке ездить, копны возить, да чё. Наша жись нелегкая." Отец молиться заставлял? – "Не умели дак. Мать верующая была. Родители по книге рассказывали, читать учили. За стол обязательно молиться надо было. Иначе не накормят. Полуголодные росли. На трудодни хлеб не дают. Сами не проворим зарабатывать. Потом запроворили, стали зарабатывать трудодни." До колхозов жили "по единоличному. Хозяйство было большое.

Софья Лукьяновна Мерлян

Сначала в который раз пожаловалась на тяжелое умственное состояние Варвары Ивановны Паршаковой. В.И. забыла куда дела ключи от двери и полезла выходить как бы через черный ход, через амбар да че да лезла, там хлам всякий, доски. Где-то она ободрала себе два пальца на руке, видно о гвозди какие ржавые. А на другой день вся рука у нее вздулась. В больницу несколько раз возили, она все повязки снимает, говорит, что рука пусть отдыхает. Со вздутой рукой ее С.Л. попарила в бане, поздно уже было, часов в 9 В.И. от С.Л. ушла домой через дорогу. А на самом деле пошла к себе на родину за Серафимовск, в деревню, которой уже нет. Там, в Серафимовске, заблудилась, стала спрашивать, какая дорога на Митенки (она в этой деревне родилась). Ее спросили, что же ей там надо, В.И. ответила – печку топить. А в Митенках пустое место ровно ничего не осталось от деревни. В.И. как-то переночевала в Серафимовском. Утром вернулась, где-то себе шишку да синяк "наварила". Надя, которая ухаживает за ней, пришла к С.Л. жаловаться: знаете мол, что В.И. опять в Серафимовском ночевала? С.Л. к Варваре Ивановне – где же Вы ночью-то были? А та и говорит – на молении. Нас возили на моление. Какое моление!!! И т.д. Откомментировала, что когда человек старый начинает собираться на старое место жительства, значит, ему уже не долго осталось. Не знаю, говорит, как она умрет, путем или непутем. Но 5 с лишним тысяч на похороны от В.И. хранит С.Л.

Мы застали хозяйку только приехавшей "из леса". Они с сыном Володей ломали веники, собирали душицу, зверобой и вереск (для закваски капусты в тару сначала на дно укладывают вереск в целях дезинфекции). Ездили они примерно за 15 километров в сторону Соколово – родные для С.Л. места. Рассказывала она очень живо про поля, заросшие березником и осинником, даже сосняком, про то, что от знакомых деревень только черемухи остались. Ругала вырубки – способ обогатиться местным паразитам.

С.Л. изругала все правительство, особенно Лужкова, про которого видела передачу с перечислением его недвижимости и добра. Я было пыталась поспорить, что народ совершенно опустился и заслуживает своего правительства. С.Л. тут же подняла голос на три тона и привела примеры из довоенной жизни того же самого народа, который нынче развратили. Народу, мол, нечего ждать от жизни, потому он и спивается. Раньше, при Столыпине Россия хлебом весь мир кормила, а теперь сплошь все покупаем.

Вот раньше все поля были засеяны. Специально бочки возили поливать поля капусты, гороха, морковки, брюквы, репы и другой мелочи. На вопрос, не воровали ли мелочь, С.Л. ответила, что поля охранялись. Вот был случай, когда их сродник работал сторожем на морковном поле. У него был шалаш, ружье, и он дремал с этим ружьем у этого шалаша. А молодежь мимо поля шла по грибы и над ухом сторожа хором завопила: "Воры!!!" Были очень довольны произведенным эффектом.

А однажды затемно той же компанией собрались воровать огурцы. Взяли с собой мешки, пришли на огуречное поле и "расползлись". Ползали по всему полю, когда встретились, у каждого оказалось по 2-3 огурца – одно разочарование. Решили, что рабочие все огурцы уже сняли. А утром пришли колхозники и увидели полностью измятое поле, а огурцы целые спокойно висели. Просто их трудно найти в темноте, в листве, тем более снизу.

Про фабрику (больная тема, т.к. сыновья учились в техническом вузе в Свердловске по направлению от фабрики, а потом их с фабрики выжили) сказала, что теперь ее хоть и пустят с молотка, но она уверена, что чужим ее выкупить не дадут. С.Л. считает, что Трутнев (губернатор Пермской обл.) ничего не знает о местных делах, иначе бы вмешался и исправил ситуацию.

Мы попросили ее показать, как вытапливают деготь. Обещалась, тем более из-за того, что собственные запасы уже кончились. Соседкину корову заели насекомые, и Катя попросила остаток дегтя сделать мазь, чтобы смазывать корове вымя. В мазь входит много составляющих:

С.Л. сказала, что прежде дегтем обрабатывали, кроме двигающихся механических частей, кожу – для смягчения. Смазывали с двух сторон и давали пропитаться. Когда деготь впитается, кожа становится мягкой. Остатки дегтя снимали или толченой глиной или известью – посыпали и деготь впитывался в порошок, переставал мазаться. Готовое изделие еще раз обрабатывали дегтем. Для хозяйственных нужд никакого другого смазочного материала у крестьян не было.

С.Л. сказала, что еще точно не разведала как гнать пихтовое масло. Раньше в Сенино была артель по выгонке масла на продажу. Она считает, что масло гонится, как самогон.

Стенограмма

Анна Еремеевна Булдакова

"То ли три года назадь тому, то ли два года назадь тому – не знаю сколь. Юля-то нас звала с обеда, а их-от звала з утра, максимовских-то. А Евдокия-то пришла к нам. А я... у Гриши сено грузили, видимо, или чё ли. Но факт то, что я на покосе у Гриши-то была. Домой-то прихожу, Гаврила и говорит: "Евдокия Александровна здесь". А в тот год шибко малина была. Она в малиннике тут у нас около ямы маленько есь. Она берет малину, я к ей пришла. "Ой, я говорю, Евдокия, ведь они по Анне зовут, молиться-то по которой". Она и говорит: "Обшая Минея есь?" Я говорю: "Есь". "А мы, говорю, званы только это, с обеда". Мало подождала, через огород Семенович шумит. Ну, раз шумит, мы его пустили, подсоветовали. А чё и, сёдне роблю, завтра роблю, посезавтра все этто, в походе. Досуг мне? У меня хлеб в целлофановом кошелечке весь затуснет, я в се с собой вожу его. Сколь середку выложу, остатки домой привезу, гушшей напьюсь. Вот забыла, то ли я квашню-то творила к вечеру-то, то ли просто так-то, забыла. Но факт тот, что я печку затопила. Они одни молились. Утром-то видно, ак чё, тогда еще корову держали, дак. Да ково, я корову подоила да отправила, они уж в пять там много намолилися.

Малина была, молоко было, вот эдак вот: они отмолились бы, но и я маленько бы соклала, дак я бедно. Мы наелись до отвалу, раз к обеду посулились – в двенадцать она нас звала, в первом – мы к той поре пошли. И чё у них получилось: простые-те старухи рано пришли, самые-те главари пришли к двенадцати. Мы приходим – они только ешо начинают начал клась. К празднику не молено. Все дела. А чё они молится. Евдокия им взяла, книгу подсунула. Мы молиться не знам. Ну, Евдокия тут это, чё надо читала, петь их заставляла. Ну, Иван Семеныч сюда к нашим ходил, дак, Иван, я вот и Юля. Помогали мы маленько. А тожно после этого за Единомершего канон надо молиться. А Евдокии не надо книгу про это. Она так знат. Ну и...отмолились. А мине же надо корову встречать. А теленок-от у нас все время дома же был. Вот от маленька-то мы дома держали. Вот еких мы всех в поле гоняли. А если его отпустить в стае, дак шибко грезь много делат. Стяс вот козлята бегают, дак такое грящно, дак. Зесь он привязаной, там привязаной. Здись на коровьем мисте тут ись дадим, больше – всё как место-то. Чё ему его было до меня его задевать, теленка-то. Он взял да его отпустил, да его хотел перевести. Он его растянул, да все это вогнедо, да и брюки-те ешо вот такой куплет порвал. А я пришла к етому-то времю, так он до меня сунулса. Ну и... Я говорю, кто тебя просил? Ты бы не лез, не совалса. Придет корова домой и ладно. А не придет – надо по её идти.

Ак,.. вот нынче тоже молились не больно мы культурно к Прокопьеву-то дню. У Юли-то матере годины, вот она котору похоронила-то Иришку – по ей надо помолиться и празднику надо помолиться. Я пришла не знаю во сколь, но из дома я вышла без двадцати ли, ровно ли пол восьмого, где-то этак. Пришла я первая – никого нет. Иван Семенович мне попал навстречу – козу гонит. Тут пришли Амельян Андреевич, вот Марья Ивановна Урбелиха-то, Иван – нету. Я из поры выхожу. А ч, домой надо, да и кишки-то свистят. Зачали начал класть Ивану да Савельевне. Как это начал кладут так? Тоже так это велено? Втихаря! Какой твой грех? Я твой грех не знаю, ты мой – не знашь. Кланяются. Да я могу какой грех нагрешить, проститься эдак-то, куда... дажо в яму говорят. Ладно, кланяюсь, кланяюсь. Я уж тут ничё не сунулася. Ну, вобше-то мне не понравилось. У нас уж раз заведёно, чтоб звончеё и побыстрё. А у них тянется. Мне аллилуйя даже не получатся петь. А чё, её Урбелиху тожо обвинять нельзя. Она ко своей науке наверно. Дак, кто его знат, не знаю. И у её по матери-то, у Юли-то, и не помолились. ...

Я хотела прочетом прочитать. В другую-то избу утти, дак прочетом. Урбелиха меня завыступала: "Чё, ты куды ее повела?" С этой, с Агафьей. Так это...Так ведь тожно она в пятницу приходила к нам. Нет, правильно я говорю – во вторник.

Г.М. – Чё, вопросы кончились?

А.Е. – Не, не закончились ишо.

Г.М. – Когда закончатся?

Н. – Никогда не кончатся, только когда помру.

А.Е. – Дико глядит больно.... (Полушепотом)

С ноября 2001 по август 2002 г. я работала в Верещагинском районном краеведческом музее. Ниже фрагменты дневников этого периода.

ПВ-02. Дневник Н.В. Литвиной

10.03.2002. Воскресенье.

Утро у Софьи Лукьяновны Мерлян. Утро как утро, только холодно. Хозяйка натушила картошки с мясом. Вкусно. Надавала с собой свеклы-морковки и блинов с беляшами. Я упаковала пониток, в шутку наказала искать и вспоминать, что в хозяйстве старинного и ненужного есть для нас. Она поинтересовалась – например. Я вспомнила, что у нас в музее маловато тканей. Тут же были вынуты из закромов два фрагмента: один – небольшой остаток синий набивной в белое троеточие, но самотканый и самонабивной, а второй – клетчатая красная скатерка сшитая посреди, правда чем-то залита и в двух углах прогрызена мышами, но дыры вполне можно залатать заплатами. Ткани – наследство Варвары Ивановны. Пояски в доме водятся в количестве двух штук, это она мне сообщила сгоряча в ответ на мой очередной запрос. Потом начались маневры. Она отправилась искать пояски, наткнулась на секонд-хенд покупки и ну их выносить ворохами. Вася, подшучивая над "тетей Соней", напомнил ей о поясках, но тоже аккуратно, не передавливая воли хозяйки, мол, у Вас еще много там, носите тогда уж не поштучно, а все сразу. Короче, пояски стало жалко (и к чему они ей, интересно?), обещала у Варвары Ивановны в хозяйстве произвести ревизию на тему.

Проводила до дверей на улицу, сказав: "теперь опять на год?". А я поняла, что Северный Коммунар снова схватил меня и тащит к себе.

Мой путь через пруд потянулся к Булдаковым. Прибыла я к ним только в 11 с копейками. Разговоры следовало уложить в неполных полтора часа. С рамкой времени-то я справилась, но за счет того, что не снимала, не писала, очень-очень жалею и сокрушаюсь вечно о хроническом беспамятстве.

Анна Еремеевна открыла в домашнем халате серовато-синего цвета, но вполне аккуратном и шали на голове, которую придерживала рукой у горла. Открыла, не спросив "кто". Я с порога начала ей внушать, что это слишком беспечно, что на моем месте мог быть алкоголик, и Анна Еремеевна со всей серьезностью мне доложила, что за темно она бы так не впустила, вернее впустила бы, конечно, но спросила бы перед тем, кто ты, откуда и т.п. Я стала объяснять, что у Софьи Лукьяновны ночевала, да кто она такая (А.Е. – "ну-ну, я уж смекаю"), что я не буду есть, потому что сыта–обкормлена. "А что ела?" – я перечислила в том числе блины, мол, масленица уже заранее началась. А.Е. сказала, что она блины не делает, потому что Гаврила их не жалует, а себе что ж делать-то. А Евдокия их вообще не делает – за грех почитает, потому что они на углях жарятся.

И А.Е. находится под впечатлением убеждения Е.А.

В доме сколочен небольшой ящик, где два ягненка – белая девочка и серый мальчик, а еще есть один постарше, так тот на улице живет, он поинтереснее, но с ними его в доме уже держать нельзя. И курочки тоже в избе, только ягнята у входной двери, а курочки – за печкой. В доме чисто и положенного в таких обстоятельствах запаха нет.

Договоренность была с Евдокией Александровной, что она на Рождество выезжает в Седята ли (?) у Матрены, в Фабрике ли, на Святителей – дома у себя, на Крещение – в Фабрику. По-видимому, Евдокия Александровна попала на Фабрику только на сплошной – ей в то время надо было проводить очередное обследование с туберкулезом. (Все события, вплоть до приготовления мелкой пищи, не говоря уже о браге – заквашивала к трем Святителям – вспоминаются либо в связи с праздником, либо в связи с днем недели – косили во вторник, среду-четверг сохло, Машу попросила в субботу отметать). А когда она приехала, тут А.Е. как раз котлеты делала, Гаврилу попросила мясо пропустить, да мясо было жирновато, да она еще туда сала добавила и картошки, чтобы попостнее стало, Евдокие жирное-то не больно можно из-за печени. Бражка была кисловата, с трех Святителей не ставила больше. В погребе стоит, у нас там холодно, но все равно киснет, да не больно уж и кислая.

На утро она и говорит – видно я за жадность наказана – бражки, мол, перепила. Что-то прихворнула. "Евдокия-то не лютая днем лежать, а тут нет-нет полежит, нет-нет полежит". Котлеты жирные, конечно, да не так уж, а бражку ты дома мозгнешь? – Да нет, я цежу только. Но без бражки не бывает, ведь. У нее что-то на ухо отдало. Лежит на печке ухо через подушку греет. Я и говорю ей, это у тебя не уроки? А Данило он урочливый. Я два раз так занемогала. На сенокосах. Один день мы с ним сено кидать уже должны были, а вдвоем остались, позвали двух женщин на помочь. Один день отметали ничего, а на другой день стала метать, а наверху была и меня так тошнота разобрала, что я прямо там изливала, и откуда столь взялось, что я много наела? Он хоть и не красивой, а урочливый. Я уточнила, что красивые люди урочливые бывают? Да какая у меня красота, но может позавидовал, что я и на сенокосе и по дому и везде враз успеваю, а его жена не так. Вот одна женщина и говорит – это у тебя уроки (! – забавная аналогия) и ведь все эти запуки надо знать. Я до того времени и не знала. Она в кружку воды набрала и через порог на меня три раза рукой плеснула. И с меня как спало. Ничего она не приговаривала. Молча побрызгала и все. А Евдокия Александровна на два кулака водички немножко полила, сколько удержится и с приговором "как с кулаков вода, так с меня вся хвороба". И все прошло. На другой день и не поминали. А такая-то (по имени отчеству) ворот расстегивает и сама на себя воду трижды плещет, если что.

По новому третьего января Юля приходит, говорит, собирайся в поход – Иришка умерла, сеструшка ее в Морозовке. Первого умерла. Я быстро стала собираться, ау меня квашонка поставлена была, да худо не подходила. Я в сковородах под лавку поставила, щепочки положила, пленкой прикрыла от котов, в сумку книги положила, в банку капусты налила – пост-от, рубаху одела, да на дубас, давай ее снимать, дубас снимать, все снова одела и пошли. Свечи-то с собой не взяла. Там мне на шкаф показали – свечи там, а оказалось две свечи, а третья – ручка хлопушки – мух бить. Третью пришлось ставить карандаши эти, я их ставить не знаю как, к полочке сбоку лепила, а их может сверху ставить надо. Отмолились, да я еще за квашенку переживаю. А на сорочины – восьмого – у меня коза должна была ягнят нести, так Юля похаживает, но она уж у себя девятины и сорочины собирала. Козе-то время девятого, но как там. Я попросила ее среди недели зараньше собирать, она не возражала. Мы во вторник отмолились, а в пятницу коза принесла.

Рассказала, как на Николу ездила в Конята. А прежде только в Кониплотино на лошади бывала, как там что – не знала. Но по цепочке сказали, Иван Семенович оказался в попутчики. А сама она боится оставлять надолго Гаврилу – тот буржуйку закрывает "еще синий огонь бегат, угореет". Поэтому после моления в раннее утро пошли на остановку, а темно, дорогу плохо видно, ноги уезжают, а если бы не торопились – пропустили бы автобус.

А еще рассказала как они с Гаврилой ходили к Маше с Гришей – те звали. У меня сумка тяжелая, а пошто он вторую дубину не взял. Я ему свою отдала. Пошла вперед, он меня всю длрогу изводил. Психанула. От росстани отошла – стала – глажу-жду. Вижу мельтешится и забыл поворот-от мне палкой показывает. Пошла ему говорю, ты что, забыл дорогу. Пошли. Он с двумя дубинами. Я и говорю ему, подойду, да как дубиной дам. Еле дошли.

Гаврила слез с печи и уставился на мой рюкзак. Я ему поклонилась – здравствуйте. Он поздоровался тоже с поклоном. Подошел ближе. Анна ему объяснила, что я – это те москвичи, которые все ездят. Наташа. Он прислушался – А-а! И остановился глядя на меня не мигая во все глаза. Но взгляд доброжелательный. Потом, когда он рядом уселся – поняла, что бражки в нем достаточно. Как Москва? – Давно не бывала – не знаю, в Верещагино живу. – Что там делаешь? – Работаю в музее. – В музее! И что там делаешь? – Все делаю, что приходится, пишу, сочиняю, рисую, скоро зал будем открывать про староверов. – Да-а. (задумчиво, так, что будто не дошло) – Я тоже где только не переробил. Э-эх! На войне на командира выучился, старшиной был, взводом командовал, потом в руку ранило – демобилизовался, работал мастером, да кем только не робил. – А Вы Корнилова Луку помните? – помню. На игрищщах бывали, так его только и зовут Корень! Корень! Хороший мужик был. На стройке работал. На фабрике бригада была строительная 30 человек. Как возьмутся, что хочешь построят. А я у них мастером был, работу им начислял. А ты еще не нашла свою половину? – Нет. – Вот Толе нашему невеста.

Анна – Она не пьет, а он – пьет. Гавря – Она и его отучит. Анна они и по работе не сойдутся – он в лесу, а она... раньше я леса не боялся, а сейчас подумаю – ух. Какая у него тяжелая работа в лесу, в снегу. ...

Перед прощанием для меня выпустили ягнят ("если не урочливая") – они очень забавные, не отходят от Анны, скачут, мальчишка бодается безрогой головкой и встает на задние ножки, как песик. А девчонка принялась писать ("зассяная дыра"). Я попросила щепочку от сглаза – "хоть полено" – да ты язык кусай.

ПВ-01. Дневник Н.В. Литвиной.

2001-11-21. Среда. г. Верещагино.[23]

Продолжение буду писать попозже, а сегодняшний день проше