Один год без Александра Исаевича

В ночь с 3 на 4 августа 2008 года, незадолго до полуночи, в своем доме в Москве ушел из жизни Александр Исаевич Солженицын. В декабре того же года, в день его 90-летия, до которого он не дожил всего несколько месяцев, в "Российской газете" была напечатана его последняя статья "Беглецам из Семьи", наброски которой лежали на его рабочем столе и были любезно предоставлены нам вдовой писателя Натальей Дмитриевной Солженицыной. О том, как прошел год без Солженицына, наш корреспондент побеседовал с ней.

Российская газета: Раньше, когда уходил из жизни крупный писатель, создавались государственные комиссии по его наследию. Кто сегодня занимается наследием Солженицына? Кроме вас, есть ли какая-то группа людей, работающих на постоянной основе? Каковы перспективы 30-томного собрания сочинений А.И. Солженицына?

Наталья Солженицына: Я думаю, комиссии по наследию создают, когда существует угроза, что наследие писателя останется бесхозным. Это не наш случай. Наследием Солженицына пока занимаюсь я одна, но со временем надеюсь найти людей, которые будут работать с его огромным архивом на постоянной основе. Что касается 30-томного собрания, то как раз сейчас вышли два последние тома "Красного колеса", и таким образом всего напечатано 11 томов. В этом году должны выйти еще четыре тома. В следующем году, надеюсь, выйдет 5 или 6 томов. Но дальше пойдут четыре тома публицистики, последний из которых требует собирания по городам и весям, где Александр Исаевич выступал после своего возвращения в Россию. И еще есть его статьи о писателях, "Литературная коллекция", некоторые этюды из которой остались в разных вариантах, и он просил меня после его смерти их довести до печати. Работы много, и я считаю ее своей первоочередной задачей. Это то, над чем я сейчас постоянно работаю.

РГ: Это всегда сложный вопрос: как материально увековечить память великого человека в названиях улиц (иногда, как мы знаем, целых городов), общественных и образовательных учреждений, в памятниках и т. д. Что в этом плане было сделано за год? Ваше личное к этому отношение?

Солженицына: Я считаю, что это не задача семьи. Семья не должна быть здесь даже инициатором. Ставят памятники, называют города, улицы или школы по решению самих горожан или городских властей. За этот год именем Солженицына названа улица в Москве, переименованная из "Большой Коммунистической".

РГ: По этому поводу были какие-то протесты...

Солженицына: Я не очень верю, что это были протесты самих жителей улицы. От их имени выступал профессиональный организатор-митингист Сергей Удальцов (лидер политического движения "Авангард красной молодежи". – Прим. ред.). Его имя всплывает всякий раз, как только где-нибудь возникает хотя бы гипотетическая протестная ситуация.

В Ростове именем Солженицына назвали совсем новый проспект. Собирались присвоить его имя Ростовскому государственному университету, который он окончил в 1941 году, но рассматриваются и другие кандидатуры. Уже есть имя Солженицына и на картах зарубежных городов. Есть бульвар Солженицына в одном из пригородов Парижа. В Вандее существует гимназия его имени. В прошлом году Совет города Парижа принял решение назвать его именем площадь или улицу в самом Париже.

РГ: Получилось ли создать музей Солженицына в Кисловодске? Как он должен, по вашему мнению, выглядеть?

Солженицына: С Кисловодском Солженицын связан фактом своего рождения. Дом, в котором он родился, был в 70-е годы уничтожен. Но первый год жизни он провел в доме сестры своей матери, тети Маруси.

Этот дом сохранился, но в очень ветхом состоянии. Это маленький, двухэтажный дом, каменный низ, деревянный верх, и вот там собираются сделать музей. Но сначала надо дом отреставрировать, он разваливается. Было распоряжение премьер-министра Владимира Путина отнести этот дом к объектам культурного наследия федерального значения. Как я вижу этот музей? Я не специалист в музейной области. Я готова всячески помогать в "начинке" экспозиции, однако ее концепцией должны заниматься опытные музейные профессионалы. Но поскольку именно здесь начиналась жизнь Солженицына, кажется логичным, чтобы экспозиция отразила его биографию. Начав с точки рождения, разумно развернуть его дальнейшую жизнь. Наверное, там должны быть его личные вещи, по возможности, из разных этапов жизни. И конечно, много фотографий и книг.

РГ: Год назад вы рассказали "РГ", как вы видите облик могилы Солженицына (напоминаю: "... простой крест и каменный обвод. Так мы и сделаем через год"). Не появилось ли за этот год каких-то новых, может, неожиданных и нетрадиционных идей и решений? Как осуществляется уход за могилой, не возникают ли проблемы от того, что это монастырское кладбище?

Солженицына: Будущей весной мы собираемся поставить памятник на могиле – простой крест и каменный обвод, как этого и хотел Александр Исаевич. Никаких неожиданных идей появиться не могло: он оставил ясные и простые пожелания. В силу его судьбы все дорогие ему могилы были утрачены, и Александр Исаевич болезненно переживал это. Дед погиб в ГПУ в начале 1930 года, и никто не знает, где он похоронен – и похоронен ли? Место могилы отца в Георгиевске было известно, но в советское время это старое кладбище закатали под стадион. На могиле матери (она умерла тоже в Георгиевске, в 1944 году, когда сын был на фронте) он побывал в 1956 году после лагеря, поставил там крест и обновил табличку. Но в 1994 году, когда мы вернулись в Россию, это кладбище представляло собой страшное зрелище: заросший пустырь, ни одна могила не надписана. И только сейчас с помощью местных жителей установили место захоронения его матери. Младший сын ездил туда, поставили памятник.

На могиле Александра Исаевича я бываю каждую неделю, иногда два раза за неделю. Уход там не простой, потому что кладбище Донского монастыря не обычное городское кладбище. Воду нужно носить издалека, мусор уносить далеко, – но это всего лишь бытовые трудности. А так в монастыре к могиле относятся очень хорошо. Вообще все мелкие неудобства ничто по сравнению с тем покоем и тем, я бы сказала, счастьем, что он выбрал именно это место.

РГ: Одним из оригинальных актов новой интерпретации творчества Солженицына была постановка Пермским театром оперы и балета "Один день Ивана Денисовича". Вы им довольны? Как складываются (юридически и человечески) ваши отношения как душеприказчицы с посмертными публикаторами и интерпретаторами Солженицына?

Солженицына: Разрешение поставить оперу дал сам Александр Исаевич. Я бы сама, пожалуй, не рискнула. В мае этого года я ехала на премьеру с большим интересом, но и с изрядной долей скептицизма. Но этот скептицизм был опрокинут и музыкой Александра Чайковского, и режиссерской работой Георгия Исаакяна, и работой художника спектакля. Они создали не иллюстрацию к повести, а отдельную, новую и сильную вещь. Музыка Александра Чайковского современна и в то же время органично укоренена в традиции. Это в лучшем смысле слова современное произведение. Постановка, по-моему, блистательная! Это уже самостоятельная комета, которая начала свой путь и будет двигаться, я надеюсь, триумфально. Во всяком случае, успех у премьеры был колоссальный.

Что касается моих отношений с посмертными публикаторами книг Солженицына, то с юридической стороны вопроса все просто: через полгода после смерти Александра Исаевича я вступила в права наследования, в том числе он завещал мне авторское право. И по-человечески отношения с издателями, которых сейчас больше десятка, складываются хорошо. Нигде нет даже намека на какие-либо конфликтные ситуации, хотя я довольно строго требую качества публикаций. Но меня терпят и даже говорят разные хорошие слова.

Что касается интерпретаторов... За этот год мне не поступало предложений на какие-то представления текстов Солженицына в иных жанрах. Если поступят – обсудим. А если говорить об истолкованиях и восприятиях его творчества – это не мое дело. Мое дело – точно представить его тексты, а уж как их будут интерпретировать или исследовать... Я могу возражать только в случае заведомых искажений.

РГ: Если, например, по "Ивану Денисовичу" захотят поставить балет?

Солженицына: Все зависит от того, кто, где и как.

РГ: Бывает, наследие писателя рождает сенсации спустя много-много лет, как случилось с Булгаковым или Набоковым, чей последний роман его сын публикует сегодня вопреки воле отца. Можно ли ждать сенсаций от Солженицына? Остались ли в его наследии вещи (замыслы), которые изменят наши представления о нем?

Солженицына: Я надеюсь через несколько месяцев опубликовать "Дневник романа" (дневник, который вел Солженицын во время написания "Красного колеса". – Прим. ред.). Для меня, читавшей его по мере написания, а писался он много лет, там нет сенсаций. Но мне кажется, что тот образ Солженицына, который был сконструирован, растиражирован недоброжелателями и затвердел в головах многих людей, – образ человека, который ни в чем не сомневался, все знал заранее, выстраивал какие-то концепции, а уж потом подгонял под них свои произведения, – вот этот образ будет разрушен публикацией дневника. Нет ничего более далекого от реального Солженицына, чем этот образ. Важно и то, что, когда он писал этот дневник, он и не думал публиковать его. Это Солженицын, какой он был перед самим собой. Есть и другие неопубликованные вещи. Мне они не кажутся сенсационными, потому что я именно таким и знала Александра Исаевича. Но, может быть, для каких-то читателей они станут открытием.

РГ: Как вы прожили этот год? Изменились ли ваши отношения с детьми, внуками? У вас больше времени для отдыха, для ваших увлечений: музыка, театр? Как вы отметили свой юбилей, который печально почти совпал с годовщиной смерти Александра Исаевича?

Солженицына: Время – лукавая вещь. Мне одновременно кажется, что год тянулся бесконечно и что Александр Исаевич ушел только вчера. Это загадка.

Отношения с детьми и внуками у меня всегда были тесными и хорошими, такими и остались. Изменилось разве то, что мои сыновья стали очень настойчиво обо мне заботиться, в чем пока вроде бы и нет нужды. Но меня это очень трогает. А вообще, в наших отношениях с детьми никогда не было заметного шрама возраста. Это не столько отношения отцов и детей, сколько отношения друзей, которые вполне друг друга понимают. Каждый из нас интересуется мнением другого не ритуально, не из вежливости, а потому, что ему это мнение действительно интересно.

Много лет, когда болел Александр Исаевич, я старалась все время быть с ним, не оставлять его одного. Сегодня у меня полная возможность больше бывать на концертах и выставках, но она, скорее, гипотетическая. Работы ошеломительно много, вероятно, больше, чем можно успеть до конца жизни. К тому же я эту свою работу очень люблю. Готовя его рукописи, я ясно слышу живые интонации его голоса. Мне хорошо в этой работе, и когда приходится от нее отрываться, я быстро начинаю тосковать.

О юбилее... Слово помпезное, и меньше всего тот день был похож на "юбилей". Однако ж не могу вспомнить, когда у меня был такой хороший день рождения. Сыновья полностью освободили меня от забот, когда день накануне готовишь и печешь, а потом целый день убираешь. Собралась только наша семья, но я услышала столько прекрасных и дорогих слов, о которых всякая мать и бабушка может только мечтать и которые надолго сделали меня счастливой.