На два дома

"Положение Третьяковской галереи незавидное, ведь критика раздается с самых разных сторон, что бы мы ни делали", – призналась "Итогам" новый гендиректор музея Ирина Лебедева

В Третьяковской галерее установлен матриархат: ее генеральным директором назначена Ирина Лебедева. Специалист по искусству ХХ века, она начинала в Русском музее, а в Третьяковке работает уже 24 года, последние несколько лет – заместителем гендиректора по научной работе. Хозяйство, принятое новым директором, хлопотное, ведь в последнее время Третьяковка не раз становилась площадкой для громких скандалов. Достаточно вспомнить шум вокруг парижской выставки "Соц-арт. Политическое искусство в России". Или всю историю взаимоотношений менеджмента музея с бывшим руководителем отдела новейших течений Андреем Ерофеевым, взаимные обвинения в некомпетентности. Намерена ли Третьяковка и дальше будоражить общественное мнение? Об этом "Итоги" расспросили Ирину Лебедеву.

– Ирина Владимировна, вы уже переехали?

– Действительно, вся дирекция Третьяковской галереи располагается в Лаврушинском. А я работала единственным замом в здании на Крымском Валу. Думаю сохранить за собой и тот кабинет.

– Если само здание сохранится...

– Нам не поступало никаких распоряжений, указаний или сведений о том, продолжается история со сносом или приостановлена. Видимо, в ситуации сегодняшнего кризиса проект просто потерял актуальность.

– Проясните все же свою позицию. А то вначале вы вроде бы выступали против сноса, а из нового кресла подали голос за?

– На устроенном нами брифинге я высказалась совершенно четко. Я всегда стояла и стою на стороне интересов Третьяковской галереи. Если в конкретной ситуации можно биться за то, что выгодно и необходимо музею, я всегда это делаю. Вообще это большое наше несчастье, что приходится делить здание с ЦДХ. Многим москвичам, как это ни печально, вообще неизвестно, что в этом здании живет Третьяковская галерея. И сейчас мы ставим перед собой задачу искать новые формы в популяризации искусства XX века.

– А какие цеу вы получили от министра Авдеева?

– Сейчас лето, все в отпусках, так что мы увидимся с ним на нормальной рабочей встрече уже в сентябре. Я расскажу о наших проблемах, он, видимо, поставит какие-то свои вопросы... Меня часто спрашивают о первых шагах, которые собираюсь предпринять. Трудно бывает объяснить, что, скажем, выставочная политика это только верхушка айсберга. Сегодняшняя задача, которую я перед собой поставила, – начать анализ сложившейся ситуации, выявление наших слабых мест. В первую очередь я имею в виду коммуникацию между службами, которая иногда не срабатывает. Главное – создать базу, которая позволила бы реализовать все наши идеи, а их немало.

– За почти четверть века, что вы проработали в Третьяковке, не во всем разобрались?

Заместитель директора выполняет свой, определенный круг обязанностей. К тому же законодательство наше в последнее время сильно изменилось, и работать стало объективно сложнее. Скажем, для того чтобы выпустить простой альбом, необходимо проводить специальный тендер. Интересная творческая идея может запросто завязнуть в юридическо-финансовом поле. Необходимо провести структурные изменения, что позволит легче и быстрее решать возникающие вопросы.

– К интересу к своей персоне со стороны общественности вы успели привыкнуть?

– Наверное. Я отношусь к этому как к одной из составляющих своей работы, достаточно трудоемкой и не всегда эффектной.

– Ваше уже директорское заявление о том, что Третьяковка намерена проводить консультации с представителями Русской православной церкви, было куда как эффектно. Некоторые даже увидели в нем очередную угрозу светскому государству.

– Не думала, что мои слова вызовут такую бурную реакцию. И не имела в виду добавить какой-то остроты в уже существующие дискуссии. Просто я действительно считаю, что наш музей, у которого, к слову, есть свой храм, имеет многолетнюю традицию взаимоотношений с церковью. Скандалами она отнюдь не исчерпывается. И если время от времени возникает непонимание, какие-то вещи стоит, наверное, проговаривать. Взвешенно, серьезно, с желанием найти позитивные ходы.

– Но после неоднократных протестов в адрес музея со стороны православной общественности вы стали осторожничать. И, скажем, работу Александра Косолапова "Икона-икра" сняли с выставки "Русский поп-­арт" по собственному почину. Не боитесь стать жертвой самоцензуры?

– Все почему-то рассматривают самоцензуру прежде всего в русле взаимоотношений с церковью. Но, простите, те же самые самоограничения существуют и по другим поводам. Мало кто знает, но у нас случались свои внутренние скандалы, когда я снимала работы с выставок, потому что они, скажем, содержат ненормативную лексику. И меня в этом упрекали. Но я считаю невозможным, чтобы в государственном музее национального искусства были выставлены произведения с использованием мата. Покажи мы те вещи, посыпались бы вполне логичные претензии: почему мы это позволяем в публичном пространстве, где ходят самые разные категории зрителей? Вседозволенность – это не свобода. Так или иначе, но общество свою жизнь регламентирует. Наше законодательство в этом вопросе не разработано, в результате любые запреты каждый интерпретирует по-своему. Находятся и те, кто, используя юридические лакуны, превращает любое недопонимание в шоу и собственный пиар.

– Заметьте, это не я намекнула на Андрея Ерофеева, бывшего руководителя отдела новейших течений, с которым вы так неласково распрощались.

– Я тоже не имею в виду конкретно его. Просто говорю о том отрицательном опыте, который получили за последние годы. И о том, что любой опыт на самом деле все равно бесценен. Потому что теперь мы можем попытаться определить ту границу, которую музей никогда не переступит.

Когда после всех скандалов, сопровождавших выставку поп-­арта, мы готовили экспозицию соц-арта, я поставила несколько условий. На ней не должны были быть произведения, которые оскорбляют чувства верующих, нарушают нормы общественной морали, носят экстремистский характер. В конце концов, музей вправе решать по-своему.

– Современное искусство вообще провокативно.

– Но не провокационно! Это все-таки разные вещи. А нас все время пытались склонить к провокативности на грани провокации. Этот точно не музейный подход. Тут нужно еще сказать, что в 2000-2001 годах, когда Третьяковская галерея начала работать с современным актуальным искусством, оно еще никак не входило в нашу жизнь. Получилось, что современное искусство завоевывало пространство благодаря именно нам. И сложные взаимоотношения, скандалы были частью этой политики. Сегодня, когда площадок масса, а в Москве проводится биеннале современного искусства, такой путь продолжать бессмысленно. Вообще многие претензии, которые нам предъявляют, возникают из-за того, что в Москве нет музея современного искусства. Недовольство от этого автоматически переносят на нас. Однако музей – институция государственная, наша задача в том, чтобы придать современному материалу другой статус, ввести его в историю искусства. А наиболее острое и провокативное может показываться в галереях, благо их сегодня множество.

– Вас же упрекали в том, что отдали свои площади под масштабную выставку Зураба Церетели. У него, мол, и без Третьяковки площадок достаточно...

– Третьяковская галерея существует на деньги налогоплательщиков. А общество наше очень разнородное. По своему статусу мы просто обязаны общаться со всеми его кругами. Положение незавидное, ведь критика раздается с разных сторон, что бы мы ни делали. Те, кто занимается современным актуальным искусством, не воспринимают традиционное реалистическое искусство. Люди, представляющие академическое искусство, не терпят современное. Мы же обязаны общаться со всеми.

– Как вы оцениваете свою коллекцию современного искусства?

– Увы, пополняется она только за счет даров самих художников. Которые, впрочем, понимают, насколько важно присутствие их работ в коллекции национального музея. Согласитесь, что это поднимает их статус. И коллекция наша собралась не только благодаря материалу, пришедшему с Андреем Ерофеевым из музея в Царицыне. В прошлом году мы пытались все посчитать и проанализировать. Получилось, что царицынское собрание по объему равно той коллекции, которую собирали мы начиная с конца 80-х годов. Галерея довольно много чего делает, просто работа эта музейная, негромкая. Возможно, нам не достает самопиара. Вот хотим вести на сайте постоянную рубрику, представляющую все новые поступления...

– Если бы сейчас у вас были деньги, то кого бы вы купили из современных художников?

– Кабакова. Потому что есть художники, которые уже классика. А в нашем собрании нет тех работ, которые мы могли бы достойно представить публике.

– Несмотря на отрицательный опыт, вы собираетесь привлекать независимых кураторов?

Мы пытаемся это делать. Виктор Мизиано готовит для Третьяковской галереи выставку работ Дмитрия Александровича Пригова. Кстати, для западных музеев это привычная практика, причем не только в области современного искусства. Но при этом необходимо давать шанс и сотрудникам Третьяковской галереи. Вот сейчас мы готовим к московской биеннале выставку "Не игрушки". Понимаю, что художественное сообщество ждет ее с большим нетерпением и наверняка начнет сравнивать с прежними нашими проектами. Однако у молодых есть право попробовать свои силы.