Протоиерей Александр Степанов: "Государство не должно быть монополистом в социальной сфере"

Интервью с протоиереем Александром Степановым, председателем отдела по благотворительности Санкт-Петербургской епархии, главным редактором радио "Град Петров".

– Отец Александр, насколько оправдано, на Ваш взгляд, то, что Церковь или некоммерческие организации, НКО, стремятся выполнять функции государства в социальной сфере? Должно ли так быть?

– Совсем не факт, что социальная сфера – дело только государства. Государство обязано профинансировать, а кто это делает – вопрос совершенно другой. Во всем мире социальную работу в значительной части ведут негосударственные организации. У нас же до сих пор господствуют стереотипы советской системы, где государство пыталось взять на себя ответственность за все сферы жизни людей.

– Почему же так живучи эти советские стереотипы?

– Во-первых, в силу инерции мышления, а во-вторых, потому что они позволяют чиновникам сохранять контроль над бюджетными деньгами, и тем самым – огромную власть.

– А вообще, чем отличаются церковный и государственный подходы к социальному служению?

– В Церкви у людей своя мотивация, она понятна – это, прежде всего, исполнение христианских заповедей, осуществление в своей жизни христианского идеала, а во вторую очередь – средство заработать на жизнь, хотя одно не исключает другого. Туда идут по душевной потребности творить добро, помогать страждущему. Поэтому атмосфера в церковных благотворительных учреждениях совершенно другая, чем в тех же государственных, например, домах престарелых. В церкви просто несколько больше доброты и уважения к человеку. В формально-организационном плане деятельность церковных организаций больше похожа на работу некоммерческих организаций. Они отличаются, прежде всего, тем, что они, как правило, меньше, чем государственные структуры. Они гораздо мобильнее, легче могут перестроить работу под изменяющиеся внешние условия, отозваться на новые вызовы социальной ситуации. В них легче развивать пилотные проекты, отрабатывать новые социальные технологии. Поэтому и эффективность работы несколько выше, чем в государственных. Кроме того, государство нацелено всегда на массовость, широту охвата, а социальная работа – в принципе штучная, требует индивидуального подхода, ибо направлена на конкретную человеческую личность. И здесь негосударственные организации имеют очевидные отличия от государственных.

– И в основном не в пользу государственных структур?..

– Конечно! Я не хочу сказать, что все государственные социальные учреждения плохо работают, там нет достойных людей. Это, разумеется не так. Плохо ли, хорошо ли, но именно они выполняют основную долю работы в своей сфере. Но условия, в которые они поставлены, сам принцип работы государственной машины не очень хорошо подходит для решения таких задач, где решающую роль играет личный человеческий фактор. Поэтому качество социальной помощи людям в гос. структурах оставляет желать лучшего. Помимо этого, некоммерческие организации намного дешевле. Государство работает по таким схемам, что огромные средства затрачивается впустую, экономить никому не выгодно. Мне кажется, что значительную часть социальной деятельности государство должно стараться передать некоммерческим организациям. В диаконической службе Лютеранской церкви Германии работает около 300 000 человек, это самая большая организация в стране, она выполняет основную часть медико-социальной работы. Другое дело, что в этом случае коррумпированным чиновникам будет проблематично получать "откаты" и "пилить" деньги. Многие некоммерческие организации не готовы идти на такие схемы освоения средств, а многие чиновники заинтересованы именно в них. Поэтому часто создаются так называемые "карманные" НКО, – то есть организации, учреждаемые самой администрацией или чиновниками, куда последние сажают своих людей.

–Все-таки, насколько активно некоммерческие организации, учрежденные церковными приходами, участвуют в государственных конкурсах?

– Пытаются. Но, как правило, ничего не получают. Положительные примеры есть, и в нашей епархии мы что-то получаем, но все время какими-то косыми путями. Конкурс, на первый взгляд, совершенно открытый для всех желающих, однако еще до его объявления, как правило, уже известно, "под кого" он устраивается. И выигрывает его тот, кто "нужно". Всегда в условиях существуют какие-то тонкости, которые кому-то известны, а кому-то нет. Нужно иметь очень хорошо проработанные контакты с чиновниками разных уровней, негласные договоренности, связи в политическом руководстве и т.п. чтобы "сработало". Хотелось бы чего-то попроще и более обращенного к сути дела. Многие государственные структуры открыты к взаимодействию с Церковью, готовы дать возможность работать, но они не располагают средствами для обеспечения такой работы. Те же структуры, которые располагают средствами финансирования, как правило, ни в чем таком не заинтересованы. Поэтому этот путь получения поддержки большинство церковных организаций для себя отвергают и ищут спонсоров – коммерческие организации и частных благотворителей. Государство такое положение дел, как будто, очень утраивает.

– Можно ли сказать, что нынешние успешные примеры партнерства государства и Церкви существуют только благодаря сложившимся личным отношениям конкретного чиновника и конкретного священника?

– Конечно, не только благодаря этому. Но фактор личных взаимоотношений – очень значимый. Например, если у священника хорошие отношения с главой администрации или муниципального образования, и те видят, что да, делается хорошая работа, и у них в принципе есть доброе отношение к Церкви, то они ищут, как помочь. Например, в социальное госучреждение на работу оформляют сотрудников церковно-благотворительных организаций или просто прихожан, которые реально чем-то занимаются, например, ведут детский кружок. Им дают полставки воспитателя или кружковода. Такие сотрудники получают зарплату от государства, а работают в церковной структуре. Это, пожалуй, самая широко распространенная схема.

– А какие еще схемы существуют, если не секрет?

– У нас очень ограничен доступ негосударственных организаций к работе с детьми. Поэтому такая деятельность маскируется. Например, под видом оформления опеки. Скажем, батюшка оформляет опеку над двадцатью детьми, то есть практически усыновляет их. Реально же возникает приходской детский дом, где работают люди, обычно прихожане. А священник достает на него средства, включая государственные пособия. По закону это не запрещено и реально вот так практикуется.

– Можно ли сказать, что Церковь открыта к партнерству, а государство пытается отгородиться от него?

– Да, безусловно. Государство тормозит сотрудничество, и при этом говорятся самые вежливые слова. Главная же проблема социальной работы церковных и других некоммерческих организаций в том, что государство не хочет их поддерживать. Поэтому этот сектор сегодня очень слаб. Если бы государство открыло поддержку, он стал бы заметно расти и укрепляться. На сегодняшний день можно совершенно определенно сказать, что удерживается государственная монополия на всю социальную сферу. Может, где-то на самом верху и хотят перемен, но все это вязнет в среднем звене, на уровне управления регионами, районами. Там понимают, что в тендерах государственные организации очень часто не окажутся в выигрыше. Есть строка бюджета, они ее тупо получают, и все. А если завтра они выйдут на тендер, то им тут же предложат делать ту же самую работу дешевле. И что делать? Как это все обойти?

– Нужно менять законы?

– В современном законодательстве и так существует достаточно много механизмов для того, чтобы оказывать государственную поддержку некоммерческим организациям. И, в частности, организациям, созданным с участием Церкви. Тем не менее, этого не делается. Даже организации, которые признаны государством как очень эффективно действующие, – например, такие как наш Центр свт. Василия Великого, единственный в стране в своем роде, в котором мы работаем в открытом стационаре с условно осужденными подростками, – с трудом получает эпизодическую государственную поддержку.

– То есть законодательство у нас нормальное, а выполнение законов оставляет желать лучшего?

– Если руководствоваться принципом "что не запрещено, то разрешено" можно делать очень многое. Нет наработанных механизмов финансирования негосударственных организаций и нет обычая это делать. Действительно важная проблема, требующая вмешательства законодателей, заключается в том, что религиозные организации (напр., приходы) по закону не имеют права получать вообще никакой государственной поддержки, кроме как на восстановление памятников архитектуры и на преподавание в духовно-профессиональных учебных заведениях общеобразовательных дисциплин. Правда, этот запрет обходят тем, что приходы учреждают общественные или благотворительные фонды, или другие светские НКО, деятельность которых с формальной точки зрения уже не регламентируется Законом о религиозных объединениях. Другое дело, что, поскольку большинство НКО сегодня не получают практически ничего, значит, и те ничего не получают.

– По опыту Вашей работы в социальной сфере, можно ли как-то сформулировать минимальные пожелания к государственной поддержке социальной работы некоммерческих организаций?

– Простой пример. Богадельня при приходе на 7-10 человек. Существует 10-12 лет. Бабушки говорят, что живут "как в раю". Развития никакого: больше помещений у прихода нет. Передайте государственный дом престарелых, в котором старики больше года не протягивают, дайте тот же бюджет, что тратили на него. Через год почувствуете разницу.

– Если бы случилось так, что государство отдало бы на откуп общественным организациям всю социальную сферу, к какому эффекту это бы привело?

– Была бы катастрофа, потому что масштабы церковной социальной работы сегодня мизерные в масштабах страны. Мы не сможем сегодня взять на себя и десятой части. Но если есть желание поднять качество помощи людям, надо всячески поощрять и поддерживать те живые ростки, которые на сегодня уже появились, и процесс пойдет. Было бы чище, уютнее, больше внимания человеку, лучше уход. В государственной системе деньги любят вкладывать в "железо". На ремонты очень хорошо списывать деньги. Было бы это в церковных руках, был бы и ремонт, но было бы и больше человеческого тепла.

– Есть ли успешные проекты, которые реализуются без государственной поддержки?

– Да подавляющее большинство тех, что существуют, так и реализуются. Многие, особенно до кризиса, сравнительно легко стали находить деньги у частных жертвователей. Но надо ведь как-то поощрять этих жертвователей. У нас нет закона, который хоть бы на грамм повышал заинтересованность людей в благотворительности. Если ты откроешь прибыль, то отдашь только часть ее на благотворительность, остальное заберет государство в налог, да еще привлечешь внимание налоговой инспекции, которая начнет проверять "с пристрастием". Поэтому помогают часто в конвертах. Расположена власть только к тем благотворителям, которые готовы помогать ей решать свои проблемы. Администрация приглашает, например, крупный банк и говорит: вот, у нас тут такие проблемы, есть детский дом, надо помочь. И он должен благотворить в принудительном порядке.

– Наше государство декларирует наличие некоей социальной политики. Должна ли быть таковая у Церкви, – или, может, она уже есть?

– Есть, конечно. У нас есть официальная социальная концепция, и результаты есть, хотя, скорее, идеологические. Мне кажется верующим стало понятно, что социальная деятельность – это не что-то чуждое Православию. Еще в девяностые годы, когда мы только начинали заниматься социальным служением, многие православные считали, что все это "протестантизм". Сейчас отношение выровнялось. Во всяком случае, есть документальное основание того, что я занимаюсь не какой-то отсебятиной, а тем, что Церковь считает нужным. Например, после принятия Основ социальной концепции был разработан еще один документ – Концепция работы Церкви с ВИЧ-инфицированными, по противодействию эпидемии СПИДа. Эта тема встречала просто резкое отторжение в Церкви, как, впрочем, и у большинства людей. Мол, этих "спидоносцев" надо сослать на Крайний Север, колючий проволокой окружить, и пусть сидят там. Церковь в этом смысле заняла, конечно, совершенно другую позицию и об этом заявила документом официально.

– Насколько тесно церковные НКО взаимодействуют друг с другом? Иногда создается впечатление, что каждый сам по себе.

– С точки зрения обмена информацией и опытом, это неверное впечатление. Я председатель отдела по благотворительности и знаю все, что происходит в епархии. И те приходы, где развивается социальное служение, хорошо знают друг друга, общаются, обмениваются опытом. Централизованного управления социальной работой у нас нет. Это бессмысленно. Если бы у меня в руках был какой-то епархиальный бюджет на это дело, я бы его делил между проектами. Соответственно, на мне бы лежала ответственность за то, как они эти деньги потратили. Но поскольку у нас нет никакого централизованного финансирования, все делается на местах, каждый приход или проект, сам ставит себе задачи, сам их решает и сам достает на это деньги. На уровне Епархии уже более 10 лет действует училище сестер милосердия на базе государственного мед. училища при Медицинской Академии и курсы приходских социальных работников (примеры удачного сотрудничества с государством), в которые направляются прихожане разных храмов, члены братств и сестричеств. Отдел может консультировать, как лучше организовать то или иное дело, где у нас в епархии или за ее пределами есть удачные примеры. Хотя сейчас мы все-таки предпринимаем попытки координации работы между приходами, например, в создании единой епархиальной патронажной службы.

– Какой-то мрачный разговор у нас складывается... Есть ли свет в окошке, какие перспективы у социального партнерства Церкви и государства?

– Перспектива одна – пробить эту стену. Мы стараемся этим заниматься, и какие-то успехи, может быть, в этом есть.

Беседовала Ксения Елесина