"Звоны в России – это огромный пласт духовной культуры"

При стремительном темпе возрождения православных храмов в нашей стране намного медленнее пополняются ряды церковных звонарей. Отсюда масса нестроений самого различного рода. И, безусловно, нынешним семинаристам – будущим священникам – следует иметь четкое представление о серьезности и сложности вопросов, связанных с возрождением и восстановлением колоколен, звонов и уставных порядков.

Сретенская духовная семинария – первое и, пожалуй, на сегодняшний день единственное пока в России высшее учебное заведение, где преподаются основы кампанологии (от итальянского слова campan – "колокол"), то есть колоколоведения. И хотя предмет этот факультативный, отношение к нему весьма серьезное. Предмет это ведет в СДС звонарь Сретенского монастыря Николай Иванович Завьялов. Занимаясь звонами уже более 20 лет, он накопил солидный практический опыт, принимал участие в возрождении звонов в Московском Кремле, храме Христа Спасителя, на Валааме и во многих приходах и монастырях. И сегодня он консультирует колокольные проекты как в нашей стране, так и за ее пределами. Н.И. Завьялов – автор многих публикаций об уставных порядках совершения звонов.

– Николай Иванович, расскажите, пожалуйста, как вы пришли к вере.

– Мой путь к вере прост, и я всегда говорю об этом так: "Господь привел".

Мама моя ходила в храм с самого своего детства, но в 1930-е годы, когда в нашей стране шла антирелигиозная вакханалия и повсеместно закрывали храмы, возможность посещать церковь у нее была отнята. У меня всегда вызывали большой интерес ее рассказы, "как хорошо в церкви, как там все нарядно, как все приподнято". Она некоторые молитвы произносила вслух. Я их смысла вполне постичь не мог, но всегда слушал внимательно.

У нас в сибирском селе была только восьмилетняя школа, и, чтобы продолжить учебу, я переехал в город. Когда гулял по городу, часто проходил около одного храма, который давно привлекал мое внимание. Это были времена, когда прямых гонений на Церковь уже не было, но хождение в храм, особенно молодежи, не поощрялось. Однажды я все же не удержался и, внутренне подобравшись, вошел в открытые церковные двери, где шла воскресная служба. Я попал на самое важное место литургии, когда пели Херувимскую песнь и затем "Милость мира". Храм был старинный, акустика чудесная, пение строгое, певцы с прекрасными голосами. Наполненный солнцем объем церкви переливался бликами от позолоты. Разноцветный от витражей дым под куполом, лики святых на иконостасе... Эта картина пронзила мое сердце. Я зашел в храм просто посмотреть, но остался в Церкви навсегда. Понял: пусть теперь мне что угодно рассказывают про священников, но я буду сюда ходить, и если придется – тайно.

Я начал посещать богослужения, познакомился с батюшкой. Он, заметив мой интерес к песнопениям, давал прослушать грампластинки (тогда уже понемногу начали появляться записи церковных хоров). Батюшка сам закончил семинарию в Троице-Сергиевой лавре, а матушка его была регентом, когда-то пела в знаменитом хоре у Николая Васильевича Матвеева в храме на Большой Ордынке. Вот у этих людей я и получил свое первое церковное образование.

Когда я поступил в музыкальное училище, отец сказал: "Пора брать благословение у настоятеля на пение в церковном хоре". Моим первым учителем клиросного пения стала тетя Валя. Она была маленького роста, но при этом очень высокого духовного уровня. Добрая, деликатная. Помню, вставала на специальную подставочку, чтобы лучше видеть тексты. А пела очень уверенно, всю жизнь была в хоре. Она научила меня не просто слушать во время пения других певцов, но и открыла для меня многое, что, кстати, очень помогло мне, когда я уже сам начал регентскую практику.

По-настоящему регентским делом я начал заниматься у замечательного московского дирижера Анатолия Дмитриевича Бутусова. Именно у него я по-новому для себя понял специфику хорового пения, у него научился особым приемам регулирования звучания хора. Мы с ним часто вели службу вместе: он на правом клиросе, я – на левом.

Позже, когда был создан Православный университет Иоанна Богослова и открыт факультет церковного певческого искусства, Анатолий Дмитриевич порекомендовал мне поступить туда учиться. В университете тогда преподавали очень интересные для меня люди, мне захотелось углубить свои знания не только в области богослужебного устава, но и по другим богословским дисциплинам, и я, внимательно изучив расписание, начал посещать занятия и на других факультетах.

– А как вы стали звонарем?

– Окончив Православный университет, я по-прежнему продолжал служить регентом, но к тому времени в мою жизнь уже прочно вошла колокольная деятельность. Звоны меня заинтересовали еще тогда, когда я только начинал приобщаться к церковной жизни. Голос колокола, его богатое звучание, сильные, необычные ощущения, которые рождают многосложные сочетания его обертонов – все это завораживало меня, заставляло остановиться, вновь и вновь прислушаться и поразмыслить, что же именно меня так волнует в его пении?

Позже я встретился с таким сравнением: "звук колокола – молитва, отлитая в бронзе". Действительно, сложный, монументальный колокольный звук напоминает строгие черты канонических изображений, рождает молитвенное состояние.

В середине 1980-х годов в одной из газетных публикаций я прочитал о том, что в Москве создана Ассоциация колокольного искусства. Уже не помню, как я разыскал адрес дома на Гоголевском бульваре, где размещался Фонд культуры, при котором тогда находилась ассоциация, и познакомился с ее первым председателем Юрием Васильевичем Пухначевым.

Юрий Васильевич мне сразу понравился: интеллигентный, внимательно слушающий, высокообразованный; он рассказал мне о состоянии дел в колокольном возрождении, снабдил "живыми" телефонами и адресами. Мы с ним по-настоящему подружились позже, когда случайно встретились в аэропорту Шереметьево, где вместе "застряли" на несколько часов из-за непогоды. Там, уже никуда не спеша, принялись обсуждать весьма изменившееся к этому времени течение дел колокольных организаций. После этой встречи сблизились, созванивались, как минимум, раз в неделю. Мне по-прежнему не хватает его трезвости рассуждений (Ю.В. Пухначев скончался в ноябре 2005 года), школы настоящего научного деятеля и той тонкой иронии, с какой он относился к грубостям в области исследований и публикаций о колоколах.

Тогда же, в 1980-е, Господь привел меня познакомиться и пообщаться с настоящими корифеями колокольного дела, практиками церковных звонов. Прежде всего, это Владимир Иванович Машков – человек, пронесший сквозь тяжелые, почти безнадежные времена, как будто специально для нас, технику звона той, дореволюционной Москвы и при этом утверждавший, что сам он – не лучший представитель звонарей того времени. Он звонил как-то прозрачно, очень интересно и культурно. Не владея музыкальной грамотой, "читал стихи" во время звона. Просто и бескомпромиссно определял и отделял всякую фальшь. Многие молодые звонари сегодня "запросто" могут изобразить его звоны, но подчас это лишь передразнивание его манеры. Сухонький, всегда подтянутый, он почти до последних дней не оставлял практику звона, поднимаясь в 94 года на огромную, в 120 двадцать ступеней, колокольню без посторонней помощи даже после перелома шейки бедра! Когда хоронили его серым весенним днем 2001 года, ученики мастера на прощание трезвонили почти весь путь траурного шествия с гробом из Смоленского собора до ворот Новодевичьего монастыря. Это был, наверное, единственный прецедент такого "грубого" нарушения уставных звонов, ибо даже патриархов провожают в последний путь под звоны погребальные. Кстати сказать, Владимир Иванович считал звон старой Сретенской колокольни лучшим в Москве. Звонарем здесь был тогда брат известного композитора Гедике. Нам есть на кого равняться.

Игумен Михей, в начале 2009 года отошедший ко Господу, был многие годы старшим звонарем Троице-Сергиевой лавры. Его трезвоны, записанные на "виниловый" диск, мы тогда, на заре возрождения Православия, выпрашивали друг у друга "на вечерочек" послушать. Затем вышел еще один диск, просто чудо: мощное пение пасхального канона в исполнении хора под управлением отца Матфея, и там же – звоны лаврской колокольни. Эти отцы были для нас просто небожителями. Не поверил бы тогда ни за что, если кто-то предсказал бы мне, что я буду не просто лично общаться с игуменом Михеем, а отправлюсь с ним вместе устраивать колокольню на возрождающийся Валаам, в Петербург, в Сольбинский монастырь, проведу в его обществе немало замечательных часов и дней.

Многих своих сверстников, увлекающихся в то время звонами, я мог бы назвать не только товарищами, но и своими учителями. Некоторые из них и сейчас поднимаются на колокольни звонить, хотя служат священниками, диаконами. Кого-то уже и нет среди нас. Главным в нашем становлении как звонарей было, считаю, не только тесное общение между собой, но и то, что мы попали на мощный гребень волны энтузиазма, сопровождающий возрождение Православия в постсоветской России. Участие в возрождении звонов в Московском Кремле, восстановление, или, вернее сказать, возведение вновь храма Христа Спасителя и возрождение его большого колокольного набора... Участники этих событий (а их можно насчитать десятки, если не сотни), наверное, как и я, могут многое с восторгом рассказать о тех замечательных днях.

– Николай Иванович, когда вы пришли преподавать в Сретенскую духовную семинарию?

– В первый раз я попал в Сретенский монастырь "случайно". Искал по православным книжным магазинам нужные мне богослужебные книги, и мне подсказали, что они есть в Сретенском монастыре.

Есть такое представление, что, когда композитор находит по-настоящему удачную мелодию, слушатель воспринимает ее как забытую старую. Нечто подобное случилось со мной, когда я впервые пришел в Сретенский монастырь. То было внутреннее сожаление: почему я здесь так давно не был? Ведь это мое давно знакомое любимое место! Стал заходить сюда довольно часто, здесь нравилось все: внутреннее пространство храма, мягкое освещение, образа, пение мужского хора, строгость соблюдения уставных порядков. И вот однажды мой бывший сокурсник попросил меня заменить его в будний день в Сретенском хоре (ему нужно было ненадолго уехать из Москвы); я, конечно, с радостью согласился. И здесь произошло так же, как и в юности: пришел вроде бы ненадолго, только помочь послужить, да так и остался.

В воскресные дни приходил в Сретенский монастырь на раннюю литургию, а на позднюю бежал в храм Христа Спасителя, где было основное место служения. Днем – преподавание в школе звонарей, а вечером опять спешил в Сретенский. Конечно, сильно уставал, но ни разу не пришло в голову отказаться от службы.

Когда была создана Сретенская духовная семинария, я предложил отцу Тихону ввести в программу обучения семинарии факультатив по колокольной теме, и батюшка согласился. Купили с отцом Зосимой (тогда еще послушником Сергием) небольшой набор колоколов, устроили тренажер, и я начал заниматься с семинаристами теорией и практикой звона. У меня за время преподавания в школе звонарей при храме Христа Спасителя уже была подготовлена программа. Теперь программа сильно изменилась, поскольку аудитория оказалась заметно другая; практика звона в среде семинаристов не так востребована, как, например, в школе колокольного звона.

– В чем особенность преподавания в Сретенской семинарии?

– Здесь мы не ставим задачи подготовки звонарей как таковых. Их по-настоящему готовят, например, в Ярославле, в школе колокольного искусства. Выпускники семинарии становятся в большинстве своем священниками, и я должен знакомить их не столько с практикой звона, сколько с теорией. Здесь более важны знания в области уставных правил и традиций звонов, акустики, музыкального содержания, технических основ, как обращаться с колоколами, как, например, правильно подбирать их. Буквально недавно у меня был разговор с одним человеком, благотворителем, который собирается подарить в московский храм большой колокол, но есть сомнения, подойдет ли он к основному, уже имеющемуся там, набору, окажется ли в звуковом согласии с остальными колоколами. Этот случай довольно типичен в настоящее время, и священники должны быть осторожными в подобных ситуациях, в тех случаях (я бы сказал – особенно в тех случаях), когда в церковь дарят колокола.

Если происходит постройка новой колокольни или звонницы, следует обязательно помнить, что есть вопросы (например, расположение несущих балок), которые необходимо регулировать на стадии проекта, а не на стадии развески колоколов, поскольку на бумаге "переставить" балки намного проще, чем разрушать капитальную кладку уже реализованного проекта.

Сретенская семинария на сегодняшний день первая и, по-моему, пока единственная, где началось преподавание основ кампанологии. Появились школы колокольного искусства в Казани и Новгороде. Настоящих специалистов в этой области все равно мало, и если учесть тот факт, что ежедневно в России отливается по нескольку тонн колоколов, а выпускается специалистов несколько десятков в год, то окажется, что большая часть колоколов размещается на колокольнях и эксплуатируется просто безграмотно. К сожалению, на мой взгляд, кампанология не изучается ни в Свято-Тихоновском университете, ни в МДС, хотя старший звонарь Троице-Сергиевой лавры отец Антоний (преемник игумена Михея) обучает учеников в индивидуальном порядке. Я бы при случае порекомендовал ректорам наших духовных школ ввести в программы хотя бы несколько часов основного курса кампанологии. Очень много недоработок и просто ошибок встречается в этой области при восстановлении или постройке новых колоколен и звонниц из-за отсутствия на местах специалистов.

Звоны в России – это огромный пласт духовной культуры, который надо не просто возрождать, но и сохранять, и приумножать. Недавно мне рассказали, что уже в храмах кое-где вместо звонаря используется компьютерная программа, которая запускает механизм звона прямо из алтаря. Конечно, это может быть удобно и просто, но эта техника никогда не заменит живого звона по красоте и силе воздействия.

– А как семинаристы-сретенцы относятся к вашим занятиям?

– Когда я объявляю новичкам, что буду вести факультатив по искусству колокольного звона, записывается почти вся группа, однако желающих заниматься настоящей практикой звона к концу года остается немного. Сначала я думал, что это мои недоработки, расстраивался, но потом понял, что для серьезных занятий требуются не только особые данные, такие как музыкальность, чувство ритма, но и своего рода избранность. Звонарь – это редкая профессия, в душе у человека должна звучать какая-то особая струна, это дар Божий. Дается он не каждому. Поэтому теперь я выстраиваю программу так: вначале даю широкий обзор общих, самых необходимых вопросов, рассказываю, что такое колокольный звон в контексте богослужения, чем отличаются западные звоны от российских, что именно нужно учитывать священникам в колокольных проблемах общего свойства. Прослушиваем фонограммы, просматриваем видеоматериалы. И уже потом с теми, кто готов заниматься углубленно, мы начинаем немного другую программу. В том числе в наши планы входит посещение заводов, где отливают колокола. В Светлую седмицу ходим на различные колокольни. В нынешнем году, например, мы были на колокольне храма Василия Блаженного – Казанского собора на Красной площади. Там есть старые колокола, которые отлиты в старых московских мастерских знаменитыми русскими литейщиками, имеются и другие, не менее интересные, например французский. Это замечательные экземпляры, с интересным звуком, и студентам представляется возможность сравнить звучание старых, общепризнанно красивых голосов с голосами современными.

– Расскажите, пожалуйста, подробнее об учебных поездках.

– Мы посещаем обязательно две литейные фирмы: это московский завод ЗИЛ, где располагается мастерская Общества древнерусской музыкальной культуры, и завод "Италмас" в городе Тутаеве Ярославской области. Они представляют два диаметрально противоположных направления в области технологии изготовления колоколов, разные способы литья.

Общество древнерусской музыкальной культуры, созданное в 1990-е годы, поставило своей целью возрождение искусства отливки колоколов. Работу тогда возглавил профессор-акустик Борис Николаевич Нюнин. Работа там отличается строго научным обоснованием всех процессов отливки. В качестве основного материала литейных форм используется так называемая "литейная земля" (содержащая специальный наполнитель на основе эпоксидных смол).

В Тутаеве на заводе "Италмас" работают по рецептам XVII века, и профили колоколов в основе старинные, хотя, конечно, с привнесением поправок. Литейные формы включают в свой состав компоненты почти экзотические: не просто глина, но и, например, коровья шерсть, хотя, конечно, привносятся и современные элементы (графит, кварцевая мука).

Результаты литья на этих заводах очень разные, сильно отличаются тембры колокольных голосов. На каждом из них есть свои удачи и неудачи. Нельзя категорически утверждать, что один завод лучше другого. И там, и здесь ведется работа по улучшению звучания голосов.

Приезжая в Тутаев, мы посещаем могилу известного батюшки отца Павла Груздева, который благословил здесь начало колокололитейного дела, служим литию.

В Москве мы посещаем разные храмы. У нас в Сретенском монастыре висят колокола, отлитые ОДМК на ЗИЛе. В соседнем с нами храме Пресвятой Троицы в Листах и преподобного Сергия Радонежского в Крапивниках – тутаевские. Студенты имеют возможность сравнить звучание колокольных голосов современного литья. Так постепенно они начинают понимать красоту и сложность колокольного голоса, из чего она состоит.

– Студенты вас больше радуют или огорчают?

– Мой предмет не обязательный, факультативный, поэтому я отношусь к студентам со снисхождением. Однако строго спрашиваю на контрольных работах тех, кто желает получить оценку с занесением ее в диплом. Тем не менее, почти все отвечают хорошо, и это меня радует.

Еще приятное воспоминание: был случай, когда на завод с нами поехали студенты, не ходившие на мои занятия. Но то, что они увидели, произвело на них такое сильное впечатление, что у них загорелись глаза, они захотели узнать больше. В моей группе прибавилось еще несколько слушателей.

Однажды, когда мы по пути на завод заехали в Ярославскую школу звонарей, нам дали возможность позвонить на учебной звоннице, где располагаются колокола завода "Италмас". Я внутренне немного испугался, что на незнакомом наборе у наших ребят хорошо позвонить не получится, но один из моих слушателей, Иван Коханов, с таким мастерством и чувством отзвонил, что поразил всех. Меня это очень порадовало.

– Сретенскому монастырю уже 15 лет, а семинарии – 10. С вашей точки зрения, какие изменения в монастыре, в семинарии произошли за эти годы?

– Монастырь стремительно развивается, ремонтируются (а фактически – почти заново отстраиваются) монастырские здания, меняется внутреннее убранство храма. Он уже не вмещает всех молящихся, и в планы развития монастыря входит строительство нового, большего собора. Приезжающие в Москву православные люди стремятся посетить монастырь, приложиться к его святыням. Растет количество прихожан. За эти годы (вроде бы и не очень большой срок) монастырь воспитал много опытных духовников. В семинарии сложился коллектив сильных, творчески работающих преподавателей, с каждым годом их состав пополняется. Динамика возрождения и развития монастыря настолько стремительная, что порой становится даже немножко страшно. Но я вижу, что внешние изменения происходят не в ущерб внутреннему содержанию. Хочу пожелать монастырю и всем его насельникам, преподавателям, студентам, прихожанам и трудникам сохранять эту высокую духовную планку и в дальнейшем.

С Николаем Завьяловым

беседовал Андрей Тихонов, студент 5-го курса СДС