Вечером 21 сентября в клубе "Русского института" состоялась встреча, основной темой которой стал вопрос: "Реален ли постсекулярный мир?". Как сообщил собравшимся шеф-редактор "Русского Журнала" Александр Павлов, дискуссия о постсекулярном мире, начавшаяся на страницах журнала "Логос" и нашедшая свое продолжение в "Русском журнале", потребовала, наконец, живого обсуждения. Живой диалог участников встречи позволил выразить мысли, существующие лишь на уровне интуиций, и проговорить те рабочие моменты, которые требуют критики и дальнейшего осмысления.
Что же такое постсекулярный мир? Задаваясь этим вопросом, мы встаем перед затруднением – дело в том, что религиоведы до конца не знают, что это такое. Один из главных докладчиков вечера главный редактор журнала "Религиоведческие исследования" Павел Костылев отметил, что, говоря о постсекулярном, мы не понимаем, что это за мир, но вместе с тем у нас есть потребность как-то назвать его.
Проблема названия, как и проблема языка описания этого явления действительно очень актуальна. Ведь прежде чем говорить о предмете, надо сначала определить хотя бы в общих чертах, чем он является. Очевидно, что постсекулярное по своему названию противостоит секулярному. Но по тому наполнению, которое придается этому понятию, такое противопоставление совсем не очевидно.
Светский мир уходит, но сменяет его совсем не то, что можно было бы ожидать от пары антонимов религиозное/секулярное. По мнению Павла Костылева, на смену секулярному приходит фрагментированное религиозное сознание типа Нью-эйдж и господство идеологий. Похожая мысль промелькнула в словах журналиста Александра Морозова: "говоря о феномене постсекулярного, мы одновременно должны употреблять выражение пострелигиозное". То есть на смену религиозности и секулярности приходит некая третья сила, которая, по мнению участвовавшего в дискуссии политолога, главы "Фонда эффективной политики" и "Русского института" Глеба Павловского, вполне может оказаться язычеством, которое, будучи суеверием, т.е. ложным знанием вещей невидимых, противостоит вере.
Павел Костылев считает, что "было бы ошибкой смешивать понятия секуляризация и дехристианизация. Мир, который становится нехристианским, не делается при этом нерелигиозным". Справедливое замечание – в Западной Европе на смену христианству приходят ислам, буддизм и другие культы. И вот в чем вопрос, достаточным ли условием для постсекулярного мира является религиозность человека? Другими словами, может ли человек, принадлежащий к той или иной религии иметь вполне секулярное сознание? Да, может.
Протопресвитер Александр Шмеман, например, описывает такого секулярного "христианина" в книге "Святая святым" : "Секулярист" может быть вполне "религиозным" человеком, преданным своей церкви, регулярно молящимся, посещающим богослужения и щедрым на пожертвования. Он торжественно обвенчается в церкви, освятит свой дом, исполнит религиозные обязанности – и все с вполне искренней верой. Но все это ни в коей мере не отменяет того очевидного факта, что его понимание всех аспектов жизни – брака, семьи, дома, работы и, наконец, самих его религиозных обязанностей – проистекает не из веры, которую он исповедует в Церкви, но из своего рода "философии жизни", то есть идей и убеждений, которые фактически не имеют ничего общего с этим вероучением, если не прямо враждебны ему". Ключевым словом, которое определяет благожелательное отношение такого "христианина" к Церкви, является "помощь" – "раз религия помогает, раз она такой полезный фактор в личной и социальной жизни, то и ей самой следует оказать помощь". Именно элемент общества потребления по отношению к Церкви отделяет современного секуляриста от человека церковного.
Увлечение буддийскими практиками или исламским суфизмом, посещение церкви или паломничество по святым местам – все, что религиовед может принять за выражение религиозности – может входить в "образ жизни" секуляриста. Поэтому простое повышение религиозности не дает повода говорить о переходе в постсекулярное общество. Качественная же оценка секуляризации затрудняется отсутствием описания секулярного опыта. Этот вопрос также поднимался участниками встречи: у нас вообще нет, как отметил Глеб Павловский, воспоминаний и записанного опыта возвращающихся из принудительной секуляризации советского прошлого.
Действительно, Россия, по выражению Александра Морозова, стала чемпионом мира по секуляризации, но до сих пор нет никакого анализа в научном сообществе того 70-летнего эксперимента по разрушению религии, который проводился в нашей стране. И именно российское религиоведение могло бы внести значительный вклад в исследование феномена секулярного и постсекулярного обществ, но пока этого не происходит. Плюс к этому, мы не знаем ничего, что происходит, скажем, у синтоистов, в Индии или Африке, сказал Роман Сафронов – выпускающий редактор "Религиоведческих исследований".
И если повышение религиозности не может считаться достаточным критерием противопоставления секулярному, то церковность, по крайней мере для христианства, – может. Не стоит забывать, что понятие секуляризация появилось в христианском мире. Если мы рассмотрим истоки секулярности, то увидим, что ее корень лежит не столько в антирелигиозности, сколько в антицерковности. Общество после Вестфальского мира, который часто называется исследователями рубежной датой в истории секуляризации, не перестало быть религиозным, но нецерковным именно в своей секулярной части стало.
Если мы говорим о постсекулярном, то нельзя это игнорировать. Различение религиозности секулярной и религиозности церковной требует отдельного исследования со стороны религиоведов. И здесь можно рассчитывать на плодотворное сотрудничество религиоведов с богословами, число которых, надеемся, увеличится на следующих встречах.
Источник: Богослов. ру
