Исраэль Шамир: Мой путь к Восторгу Православия

С известным российско-израильским писателем и публицистом Исраэлем Шамиром мы разговорились, возвращаясь в Москву из Сергиева Посада, из кратковременного паломничества в Троице-Сергиеву Лавру к мощам преподобного Сергия Радонежского. Мой собеседник, некогда советский диссидент-сионист, тончайший знаток иудаики, затем – израильский спецназовец, ветеран войны "Судного дня" 1973 года, позднее – корреспондент во Вьетнаме, Лаосе, Камбодже, Великобритании, Японии и... России, переводчик Гомера и Джойса, сегодня известен как наиболее жесткий и непримиримый критик еврейского национализма. Позиция Шамира, согласно которой Израиль должен перестать быть государством одного народа, встречает резкое неприятие как правых, так и левых израильских политиков и публицистов, и при этом делает его лучшим другом палестинских арабов. Однако в нашем разговоре мы попытались обойти политические темы и остановиться на другом: пути Исраэля Шамира к Православию, к относительно недавнему Святому Крещению с именем Адам.

– Уважаемый господин Шамир, насколько мне известно, Вы родились в Новосибирске, Ваше детство и юность прошли в атеистической Советской России. Задумывались ли Вы о вере в те годы?

– Для начала хочу сделать оговорку, что сейчас мне все-таки уже 61 год, а потому я не уверен, что то, что я буду вспоминать, будет абсолютно совпадать с тем, что было на самом деле. До своих 22 лет, возраста, когда я покинул СССР, на религиозные темы я особенно не задумывался. Более того, в церкви я не был просто ни разу, а в синагоге за все эти годы был от силы раза три, например, после кончины своего отца не столько ради молитвы (мои родители также не были религиозными людьми), сколько ради отдания "дани традиции". Не могу сказать, что это произвело на меня какое-то особое впечатление.

Позднее, уже на Святой Земле, у меня сначала возник некий "культурологический" интерес изучению истории и символики еврейских праздников, а уже затем очень медленно, "тихой сапой" я стал исследовать иудаику в целом. Это был очень долгий и постепенный путь, на котором были, конечно, и озарения, и чудеса, и все, что угодно, но в первую очередь это был именно путь.

– Путь к Богу?

– Да, я уверен, что уже тогда, в 70-х, это был путь ко Христу и Пресвятой Богородице.

– И все-таки, поскольку Ваш путь Богу происходил в иудейской традиции, насколько сложен был приход верующего иудея к осознанию отсутствия в его вере Христа?

– Для начала я ощутил нехватку Восторга в иудейской традиции. Приобретя в ней и степенность молитвы, и тот внутренний мир и некий духовный покой, который она давала, я осознал, что в иудаизме нет того Божественного Восторга или Озарения, которые я приобрел позже во Христе. На мой взгляд, это именно те вещи, которые отсутствуют в том же протестантизме, но имеют место в Православии.

– Скажите, а как много времени ушло между осознанием этой неполноты и сознательным приходом к Христу?

– Годы. Нужно сказать, что в значительной степени на меня повлиял мой трехлетний период жизни в Японии, где я, можно сказать, впервые увидел простую, но при этом настоящую, истовую набожность людей. Меня поразило то, что японцы проявляют свою веру, открыто, не стыдясь. Поразили их подобия наших крестных ходов, когда люди поднимаются в горы, неся на себе тяжелейшие святыни, с искренней радостью и легкостью, даже пританцовывая.

Именно в Японии и других странах Юго-Восточной Азии я увидел, что человек может с радостью проводить дни и ночи за богослужениями. Увы, в Европе такого религиозного энтузиазма, таких порывов веры я никогда не замечал. К сожалению, современный европейский человек, даже будучи верующим, ходит "на службу как на службу", то есть на богослужения как на работу.

Затем, вернувшись в 1980 году в Израиль, я стал работать гидом на Святой Земле. Сначала я выполнял свои обязанности это исключительно как работу: "Посмотрите направо, посмотрите налево!" Но именно тогда произошло следующее: продемонстрировав туристам Голгофу тысячу раз, в 1001-й раз я увидел ее сам. И около девяти лет тому назад у меня произошел неожиданный поворот. В Субботу Благодатного Огня (Великую Страстную Субботу) я был у себя дома в Яффе, на берегу Средиземного моря. Накануне я собирался поехать в Иерусалим в храм, но в итоге остался дома, и вдруг, в ночь с Великой Пятницы на субботу, у меня совершенно неожиданно появилось очень яркое, невероятно глубокое и тяжелое чувство раскаяния. Я провел всю ночь в этом чувстве, и к утру мне было явление Христа, после чего вся моя духовная жизнь изменилась. Прошло еще несколько лет, и я крестился в православном храме Иерусалимского Патриархата.

– Насколько я знаю, Вас крестил Ваш нынешний духовник, архиепископ Севастийский Феодосий (Аттала Ханна) – единственный арабоязычный архиерей Иерусалимского Патриархата?

– Да, это так. Я сознательно пришел именно к нему, причем по нескольким причинам. Во-первых, в Израиле иудеям очень сложно креститься, причем по самым банальным техническим причинам, поскольку священника, совершившего данное Таинство, могут просто депортировать из страны, поскольку по израильским законам запрещена любая миссионерская деятельность. Во-вторых, для меня тогда было очень важно продемонстрировать свою близость палестинским арабам, народу, за равноправие которого в Израиле я борюсь уже много лет. А ведь именно православные палестинские арабы являются основой паствы Иерусалимского Патриархата, а владыка Феодосий, более того, сам является палестинцем по происхождению. Конечно, я мог креститься и у русского священника, но мне именно хотелось помимо присоединения к Церкви Христовой, сломать все барьеры, которые оставались между мной и палестинскими арабами.

– Очень интересно. И именно здесь мне бы хотелось обратиться к теме номера журнала "Саввинское слово". Можно ли сказать, что через православное крещение у епископа-араба, Вы обрели русскость?

– Я думаю, что да. Ведь в моем понимании Россия – это преемница Византии, Москва же – Третий Рим, столица Православного мира, при этом Православная Палестина в некотором роде – это часть великой Северной Империи. Именно поэтому можно с уверенностью говорить о наличии субстанциальной связи "православности" и "русскости".