Православие: утверждение, а не отрицание

Первое интервью с Вассой Лариной, инокиней РПЦЗ (США), доктором богословия, преподавателем литургики в Венском университете (Австрия), вызвало бурную дискуссию. Инокиня Васса изучала документы в Государственном архиве РФ и в архиве Синода РПЦЗ в 2002 г. и внесла таким образом большой вклад в воссоздание реальной картины исторического прошлого РПЦЗ. Богослов.Ru предлагает читателям другое интервью с инокиней Вассой, в котором поднимаются вопросы, посвященные истории разногласий между РПЦ и РПЦЗ, а также некоторым другим обсуждавшимся проблемам, включая проблему феминизма и проблему изоляции от окружающего мира, во имя сохранения чистоты веры.

Андрей Псарёв: Вы привели "нечувствительность к истории" в качестве причины недавних разногласий в РПЦЗ (вслед за примирением с Московской Патриархией). Поскольку вы посвятили несколько лет изучению архивов РПЦЗ и размышлениям о нашей истории, не могли бы вы рассказать нам подробнее о связи нашего отношения к истории с разногласиями в нашей Церкви?

Инокиня Васса: Кажется, проблемы, связанные с Актом о каноническом общении с Московским Патриархатом (МП), уже совершенно избиты. Но я всё же полагаю, что один центральный вопрос почти не был затронут вообще, в результате чего многие из нас остались либо в некотором смущении, либо, по крайней мере, в недоумении от всего этого. Нерешенный вопрос связан с историей, и его можно сформулировать следующим образом: в свете документально доказанных заявлений соборов РПЦЗ и иерархов предыдущих десятилетий, решение вступить в общение с МП означает радикальное изменение в политике и, следовательно, разрыв с нашей историей. Итак, как это решение может быть приемлемым для Церкви? Вопрос сам по себе интересен, поскольку он предполагает, что слова "изменение" и "церковная история" не могут стоять в одном и том же предложении.

Эта забота о преемственности, хотя, несомненно, и из лучших побуждений, невольно обнаруживает довольно туманные представления о церковной истории, как если бы в ней никогда не было противоречий и изменений, как если бы земная Церковь скакала через столетия на белом коне в лёгком постоянстве и триумфе. Получив минимальное представление о церковной истории в детстве, многие из нас уже во взрослом состоянии продолжают основывать свои понятия о церковной жизни на этой версии "Уолта Диснея". Но подобно тому, как дети со временем вырастают и перестают видеть в своих родителях богоподобных созданий, хотя они и продолжают по-прежнему любить и чтить их как родителей, так и от нас можно ожидать более зрелого представления о Церкви в её прошлом и настоящем.

Взрослая версия церковной истории говорит нам о том, что уже в самом начале Апостольская Церковь решилась пойти на изменения в политике. Так называемый Апостольский Собор в Иерусалиме решил не обрезывать язычников (как это описано в 15 главе Деяний), что было резким разрывом с самим Законом Моисея и с тем, что сами апостолы проповедовали до сих пор. Это решение не всем пришлось по душе и привело к расколу иудео-христиан. Тем не менее, именно это "было угодно Святому Духу" и апостолам, а не более последовательная и традиционная политика. По-видимому, нечто большее – церковная икономия (церковное созидание) – оказалась важнее, чем соответствие политике в прошлом. В середине третьего столетия, после того, как много христиан отреклось под давлением гонений и поклонилось языческим богам, ранее утверждённая каноническая дисциплина требовала, чтобы эти "lapsi", или падшие, были отлучены от Церкви на всю жизнь. Но, к разочарованию многих, Церковь предпочла не придерживаться прежней политики и встала на путь милосердия. Много верующих, выступавших против этого решения, которое на самом деле означало разрыв с прошлой политикой, ушло в раскол новациан. Подобными "непоследовательными" решениями были решение Второго Вселенского Собора об отказе от повторного крещения ариан (самих ариан!), решение Седьмого Вселенского Собора принимать епископов-иконоборцев в сущем сане, и этот список можно продолжать.

Таким образом, непоследовательность и изменения сами по себе не представляют собой ничего нового в истории Церкви, равно как и оппозиция, и раскол по поводу этих изменений. И всё же кажется, что в последних обсуждениях и разногласиях в нашей Церкви изменения были чем-то вроде шока. Это то, что я имела в виду под "нечувствительностью к истории".

А. Псарёв: Стало банальным противопоставлять отступившее западное латинское богословское мышление восточно-православной фрониме ("уму", образу мыслей). Является ли это ложной дихотомией?

Инокиня Васса: Я не буду пытаться найти конечное решение этого сложного вопроса в одном интервью, но – раз уж вы спрашиваете – я поделюсь некоторыми мыслями.

Дихотомия, охватывающая весьма широкие понятия "Востока" и "Запада", – это, конечно, обобщение. И как всякое обобщение, оно неизбежно обречено на упрощение и, следовательно, на искажение той реальности, которую оно пытается объяснить. Позвольте мне превратить эту дихотомию из абсолютной в относительную при помощи нескольких замечаний. Во-первых, разграничение Восток-Запад не существовало, когда зарождалась современная научная мысль в древнегреческих философских "школах" и на Востоке, и на Западе: примерно в шестом веке до Р.Х. мы видим милетцев на побережье современной Турции и пифагорейцев – где? – на юге Италии. Разграничение Восток-Запад появляется в богословской терминологии не раньше третьего – четвёртого века по Р.Х., когда латынь заменила греческий язык как язык образованного класса на Западе. Но сегодня границы вновь размыты в условиях быстрой глобализации современного мира, когда американская культура пронизывает все города от Лондона до Афин и от Москвы до Гонконга. Добавьте к этому тот факт, что многие поколения православных людей получили своё образование в "западных" школах и школьных системах.

Сказав это, я буду констатировать очевидное, что, конечно, существуют заметные различия между восточным и западным христианством (я имею в виду только Православную и Римско-Католическую Церковь), хотя я не уверена, что Вы подразумеваете под "отступившим" в вашей характеристике "западного латинского богословского мышления". Как бы то ни было, православно-католические расхождения, укоренённые в отчасти трагичных богословских тенденциях, наиболее очевидно проявляются в различных стилях богослужения и церковного управления.

Богословские проблемы надо исследовать с обеих сторон в атмосфере честной и профессиональной богословской дискуссии, а не приглушать и не использовать их в политических целях. Но, к сожалению, сегодня различия между православными и католиками часто используются для укрепления своей "православной" идентичности. Я имею в виду склонность православных преподавателей богословия и проповедников начинать свои рассуждения с отрицания некоего "католического" учения: "Католики учат, что... А мы, православные, не говорим этого, потому что..." Подобный подход низводит православие – утверждение истинной веры и богослужения – до отрицания католицизма. Один католический священник однажды сказал мне в шутку после того, как он прослушал запись известного московского богослова, высмеивавшего нескольких католических святых: "Вы должны благодарить нас, потому что, если бы не католики, вас бы не было". Конечно, этот комментарий носит явно оскорбительный характер, но это ответ на высмеивание православным богословом того, что является святым для католиков, то есть широко почитаемых католических святых. Это тем более оскорбительно, поскольку не было ничем вызвано.

Размышления об укреплении нашей православной идентичности сегодня, возможно, было бы более конструктивным иметь в виду, что Вселенские Соборы сформулировали основы этой идентичности в то время, когда Церкви Востока и Запада были едины. При этом важно, что удалось сохранить единство, несмотря на литургические различия, которые почти полностью развились в тот же самый период. Кроме того, учитывая демографический кризис в традиционно христианских странах, где ислам, кажется, скоро станет господствующей религией, нам, возможно, было бы благоразумнее пересмотреть прежнюю тактику посвящать нашу богословскую энергию нападкам на католицизм – крупнейшее христианское вероисповедание в нашем всё более нехристианском мире.

А. Псарёв: Многие из наших верующих считают неуместным для православных даже обсуждать "проблемы женщин". Например, когда жена одного из наших священников услышала о Первой женской конференции РПЦЗ в Глен-Коуве в июне 2008 года, она сказала, что она никогда не будет участвовать "в таком феминистском предприятии". Один из наших священнослужителей, который услышал о вашей беседе "Ритуальная не/чистота", прокомментировал это следующим образом: "Как тема, которую обсуждает сестра Васса, может приблизить людей к Богу?" Вы хотите как-то ответить?

Инокиня Васса: Трудно отвечать на слухи. А что касается того, что "многие из наших верующих думают", то мы должны иметь в виду, что у нас на самом деле нет ни малейшего представления об этом, потому что, как правило, православные на Западе не проводят профессиональных опросов, у нас в РПЦЗ даже нет никаких надёжных статистических данных.

Во всяком случае, наша Церковь провела конференции, посвящённые проблемам лишь определённых слоев населения: проводятся "Молодёжные конференции", однако нет конференций, на которых поднимались бы проблемы пожилых людей; мы провели конференции, посвящённые "Православной семье", но не было конференций, где обсуждались бы проблемы одиноких людей и монашествующих (честно говоря, я не обиделась). В России также прошли конференции, но только на этих конференциях поднимались вопросы, касающиеся монашествующих из разных монастырей, что исключало обсуждение тем, затрагивавших интересы немонашествующих. Это означает, что Церковь не сочла "неуместным" обратиться к проблемам этих слоёв населения. Также очевидно, что Церковь признаёт различие между мужчинами и женщинами. Это различие наблюдается как в нашей литургической жизни, так и в административной структуре Церкви. Приведем лишь несколько примеров: женщинам рекомендуется носить платки, а мужчинам нет; женщины не входят в алтарь, а мужчины входят; женщинам нельзя рукополагаться, а мужчинам можно и т.д. Так, Церковь признаёт особый статус женщин, тем самым указывая на особый церковный опыт и наличие характерных вопросов. Итак мы можем сделать вывод, что а) женщины существуют как особая группа в Церкви; б) женские вопросы существуют в Церкви; в) позволительно обсуждать проблемы женщин на конференциях, как это делается в отношении других слоёв населения.

Может ли обсуждение литургического вопроса о ритуальной не/чистоте с богословской точки зрения "приблизить людей к Богу"? Как и всё остальное, что мы делаем, это зависит от того, как мы подходим к этой задаче. Если, например, во время пения в церковном хоре мой ум никогда не занят молитвой, а занят праздными и, возможно, явно греховными мыслями, тогда я должна спросить себя: приближает ли меня пение в церковном хоре к Богу? Если моё приготовление печенья для приходского сестричества каким-то образом заставляет меня ссориться с мужем и отбивает у меня желание молиться, я должна задаться вопросом: приближает ли меня приготовление печенья для приходского сестричества к Богу? Если очистка подсвечников в храме каждую субботу заставляет меня ненавидеть всех людей в церкви, которые не чистят подсвечники каждую субботу, я могу задать себе аналогичный вопрос. Мы можем и должны подвергать сомнению свою церковную деятельность таким образом – то есть нашу собственную деятельность, а не своего ближнего.

Что касается замечания попадьи, я не знаю точного мотива этого замечания. Но часть о "феминистском предприятии" даёт мне ключ. Термин "феминизм", который я называю "нецензурным словом", поскольку он часто употребляется с оттенком значения, присущим ненормативной лексике, похож на термин "экуменизм" – на деле мы не знаем точно, что он означает, но нутром чувствуем, что это что-то очень-очень нехорошее.

Дело в том, что "феминизм" может означать разные вещи. Это, безусловно, всегда включает обсуждение женских вопросов, но мы уже установили, что это позволительно. В своей радикальной форме, феминизм может означать убежденность, что любые различия между мужчинами и женщинами могут и должны быть устранены, радикальный феминизм может также поощрять женский гомосексуализм во имя всецелой женской самодостаточности и т.д. Это действительно "очень и очень плохая" вещь. С другой стороны, феминизм – это движение, которое в XX веке привело женщин к получению высшего образования и права голоса, обеспечило женщинам защиту от сексуальных домогательств, привело к признанию женщин полноценными людьми и соответствующему обращению с ними и т.д. Пожалуй, трудно доказать, как можно считать эти события нехристианскими, неправославными или "плохими" в любом случае. Можете вы представить себе, как православный иерарх встаёт и говорит, что родители не должны посылать своих дочерей в университет, но поощрять их вступать в брак без всякого высшего образования, потому что именно так всё было в старое доброе время? Согласитесь ли вы с вашим приходским священником, который заявляет, что женщины не должны участвовать в голосовании на выборах в Конгресс в следующем году, потому что там им не место? Если нет, то сто лет назад вас, несомненно, считали бы феминистом или феминисткой. Во всяком случае, именно феминизм позволил женщинам делать все те вещи, которые вы сегодня воспринимаете как должное. Я хочу сказать, если мы считаем само собой разумеющимся, что сегодня с женщинами обращаются как с взрослыми, нам придется отказаться от мнения, что феминизм является по существу "плохой вещью". А это означает озабоченность женскими вопросами и обсуждение их.

А. Псарёв: Иногда я замечаю, что православные христиане выражают презрение к образованию и особенно к дисциплинам, которые непосредственно не связаны с православием, такие, как литература, психология и философия. Вы прокомментировали в своём интервью невозможность и ущербность позиции изоляции от окружающего мира. Но, по-вашему, можно ли сохранить баланс интересов, извлекая пользу из того, что неправославный мир может предложить, и в то же время не изменить нашим убеждениям?

Инокиня Васса: Если мы действительно озабочены тем, чтобы "не изменить нашим убеждениям", то необходимо знать, чем являются эти убеждения, в частности, в контексте современного мира. А это невозможно сделать без образования, в том числе литературного, психологического и философского. Но знание этих вещей не только полезный инструмент для правильного подхода к "миру сему", оно также необходимо для понимания нашей собственной традиции. Потребовалось знание всех трёх из этих дисциплин – литературы, психологии и философии, – чтобы создать литургические тексты и обряды Православной Церкви, равно как и большинство святоотеческих писаний. Таким образом, презрение к этим дисциплинам должно распространяться и на традиционную православную культуру и мышление. Может быть, полезно также помнить, что многие православные христиане недавнего времени, например, Ф.М. Достоевский и митрополит Антоний Храповицкий проявляли здоровый интерес к этим областям знания и были не менее православными.

Что касается "извлечения пользы из того, что неправославный мир может предложить", давайте рассмотрим, что подразумевается под этим? Мы едим картофель, выращенный неправославными фермерами, мы садимся в автомобили и самолёты, разработанные неправославными инженерами, наши компьютеры и телефоны также сделаны неправославными людьми, мы отправляем наших детей в неправославные школы. Мы можем даже нанять неправославных архитекторов, чтобы построить нашу церковь; ходить на вечерние курсы, читающиеся неправославным профессором в местном колледже; консультироваться с неправославным детским психологом в решении трудностей, с которыми сталкивается в школе наш ребёнок, страдающий аутизмом. Делая всё это, подвергаем ли мы опасности наши убеждения? Конечно, мы можем чем-либо согрешить в то время, когда употребляем картофель, возделанный неправославными людьми или читаем неправославный учебник, или водим автомобиль, или пользуемся компьютером, или разговариваем по телефону (например, осуждая других христиан за то, что они интересуются литературой, психологией и философией); мы можем забыть поделиться пользой от этих вещей с нуждающимися или не использовать их к вящей славе Божией, или выйти из себя, когда услуга или продукт, которые мы приобрели, оказались низкого качества. Но в этом случае мы должны винить себя за то, как мы воспользовались дарами Божьими, а не "неправославный мир" за то, что он сделал их доступными.

Осуждение образования или литературы, или философии, или психологии, как будто эти предметы "плохие" сами по себе, вместо осуждения их злоупотребления вследствие человеческого заблуждения или греха – это классическая, но соблазнительная ошибка благочестивого ума. Но это как раз то, чего Церковь не делает, как Церковь не осуждает богатство, власть, алкоголь, молодежь, музыку и т.д. сами по себе. Всё это Богом данные дары или плоды трудов Богом данных талантов, и как раз то, как мы пользуемся ими, может быть "плохим" или "хорошим", когда мы делаем выбор в нашей Богом данной свободе.

А. Псарёв: Я знаю, как вы заняты, и спасибо, что вы нашли время ответить на наши вопросы. Надеюсь, что эта плодотворная дискуссия не будет последней.