Мусульманское и/или общечеловеческое. Итоги фестиваля "Золотой минбар"

Триумфатором пятого казанского международного фестиваля мусульманского кино "Золотой минбар" стал иранский фильм "Свет в тумане" на нехитрый сюжет о молодой женщине, которая живет в глухой и почти опустевшей деревне, ухаживает за дряхлым отцом и не может ответить "да" на чувства местного рыбака, потому что хранит верность ушедшему на войну и наверняка сгинувшему там парню. Жюри во главе с узбекским режиссером Али Хамраевым настолько прониклось медитативным и живописным иранским "Светом", что по моде "Кинотавра" отписало ему половину имевшихся в его распоряжении наград: за операторскую работу, женскую роль и режиссуру. Поднявшись в отсутствие соавторов-лауреатов на сцену в третий раз, режиссер Панахбархода Резаи поблагодарил за высокую оценку его труда и завершил спич пожеланием "Золотому минбару" впредь сосредоточить внимание на фильмах из мусульманских стран.

У этого пожелания, походившего на настоятельную рекомендацию, была фестивальная предыстория, связанная с показом конкурсного израильско-немецкого фильма "Для моего отца". Там главный герой, молодой палестинец, приезжает в Тель-Авив с намерением устроить теракт на рынке – подорваться и погибнуть вместе с десятками израильтян. Он знакомится с еврейской девушкой, и приобщение к ее жизни не проходит для него бесследно: парень не отказывается вовсе от своей акции, но извлекает из взрывного устройства металлическую начинку, чтобы безвинные люди не стали заложниками его решения умереть за правду, как он ее понимает.

Особыми художественными достоинствами это кино не блистает, но сделано профессионально и с чувством, а главное – без малейшего призвука агитпропа. Напротив, с очевидным сочувствием к герою-палестинцу и непредвзятым взглядом на израильскую армию. Однако ни проблематика фильма, ни его поэтика не имели значения для посланцев арабского мира, которых среди гостей "Золотого минбара" естественным образом оказалось достаточно. А имели для них значение лишь выходные данные, конкретно – участие Израиля в производстве "Для моего отца". В связи с этим режиссер Дрор Захави был подвергнут жесткой атаке немедленно после конкурсного просмотра, а продолжились военные действия на пресс-конференции, где к ответу призвали главу отборочной комиссии, известного немецкого киноведа Ханса Шлегеля, посмевшего включить фильм "вражеской страны" в программу фестиваля мусульманского кино. Наконец, на завтраке, который дала в честь аккредитованной прессы татарстанский министр культуры Зита Валеева, наиболее рьяный египетский журналист прямым текстом предупредил госпожу министра, что если "Золотой минбар" не откажется от практики приглашения израильских фильмов, то ему грозит бойкот арабского мира.

Этот не самый приятный "внутренний" сюжет обозначил проблемы, от которых "Золотому минбару" не отмахнуться. Превращаться в площадку для показа фильмов, произведенных только и исключительно на территории стран исламского мира, он не хочет – и правильно делает. Такой географический принцип неминуемо сузил и обеднил бы его смысловое поле, а кроме того, породил бы вереницу вопросов. Например, как быть с фильмами, снятыми в копродукции? И в какой мере Россия может быть признана исламской страной?

Оперируя понятием "мусульманское кино", казанский фестиваль имеет в виду не конфессиональную и национальную принадлежность авторов, а предмет их интереса. Кроме того, фестивальный девиз "Через диалог культур – к культуре диалога" манифестирует интерес к другому и готовность его выслушать, чтобы попытаться его понять и принять. В общем, "Золотой минбар" назначает место встречи в общечеловеческом пространстве, в мире единых для эллина, иудея и мусульманина ценностей.

Таковая идеология позволила отборщикам включить в программу, а жюри – наградить главным призом в разряде "Игровое кино" фильм Веры Глаголевой "Одна война", который к мусульманскому кино вроде бы никак не причастен. Ни одна из его героинь, несчастных женщин, сосланных на северный остров вместе с рожденными от фашистских оккупантов детьми, не исповедует ислам, и имя Аллаха не звучит здесь ни разу. Но в хмуром майоре из органов, прибывшем на северный остров выполнять решение командования об отправке "блудниц" и "вражеского отродья" в лагерь, под конец зарождается живое чувство вроде того, что заставило палестинского смертника в израильском фильме выбросить из "адской машинки" смертоносный металл. Против приказа майор, конечно же, не пойдет и решение властей приведет в исполнение, но сам внутренне изменится и теперь будет жить с сознанием им содеянного. Правда, как следует из эпилога, жить ему недолго.

Будь я на месте автора сценария Марины Сасиной, не располагал бы концлагерь, в котором погибла семья этого майора, в Прибалтике: находись он на любой другой территории, горе майора не стало бы меньше, а так новейший политический контекст невольно сообщает прибалтийской детали посторонние, вредные и не нужные этому фильму смыслы. Да и интимное воспоминание другого персонажа – по сюжету носителя гуманистических ценностей – о том, как он перед войной пошел по заводскому призыву в НКВД, несколько смущает репликой: "Хорошее время было". Но я на своем месте, сценарист Сасина – на своем, режиссера Глаголеву эти драматургические частности не покоробили, и зрители тоже, кажется, не придают им значения, с готовностью откликаясь на рассказанную им историю. "Одна война" не скрывает своего женского лица, но при этом ничего специфически дамского в режиссуре Глаголевой нет. Разве что чувствительность иных пейзажей чрезмерна и лирическая музыка залита в фонограмму в некотором избытке, но это вполне простительные слабости – особенно в сравнении с очевидной силой слаженного режиссером женского актерского ансамбля и разнообразием его уверенных голосов.

Не уверен, что Гран-при, присужденный "Одной войне", сильно обрадовал тех, кто хотел бы видеть "Золотой минбар" резервацией кино, произведенного в мусульманских странах мусульманами и для мусульман. Впрочем, и у тех, кто настроен не столь радикально, есть резон не соглашаться с нынешней фестивальной политикой и практикой. Их позиция понятна: если во главу угла "Золотого минбара" программно помещается общечеловеческое, то при чем здесь указание на "мусульманское кино" в названии и регламенте? Если же это указание не пустая формальность, тогда давайте определим границы интересов и притязаний. Но все это уже вопросы к шестому "Золотому минбару". Ответы – через год.