VII Вселенский Собор: "трудности перевода"

В современном западном мире заметен рост интереса к православной культуре в целом и к иконописи в частности. И если в XVII-XIX веках правомерно было говорить об экспансии западного искусства на Восток, то в XX веке наблюдалось обратное явление – движение иконы с Востока на Запад. В этой связи интересно проследить истоки разделения Востока и Запада в вопросе об отношении их к иконе. Очень ярко эти истоки видны именно в истории византийского иконоборчества и в том участии, которое принимала Западная Церковь в иконоборческих спорах VIII-IX веков.

Прежде всего нужно отметить тот факт, что Западная Церковь оказала заметную поддержку православным на Востоке своей позицией в отношении к иконоборчеству.

Уже после первой попытки императора Льва III Исавра (717-741) упразднить почитание икон папа Григорий II созвал в 727 году в Риме Собор, подтвердивший почитание икон. Папа написал патриарху и императору послания, которые позже были прочитаны на Седьмом Вселенском Соборе. Преемник Григория II, папа Григорий III в 731 году созвал новый Собор в Риме, который постановил лишать причастия и отлучать от церковного общения осквернителей икон.

Противостояние пап иконоборчеству императора раздражало последнего и обостряло конфликт между Востоком и Западом. Лангобарды постепенно овладевали Италией, а от императора не было не только поддержки, но были еще усилены налоги. Император и его экзарх в Равенне, кроме того, поддерживали заговорщиков, пытавшихся сместить папу Григория II. При Григории III император в гневе на пап, без Собора, производит передел границ патриархатов Римского и Константинопольского, что позднее, при патриархе Фотии (IX в.), привело к печальному разделению Церквей.

Это обострение отношений Запада с византийскими императорами-иконоборцами толкало пап вопреки их воле к союзу с варварами. Папа Адриан I (772-795), при понтификате которого состоялся Седьмой Вселенский Собор, уже последовательно проводил политику союза с королем франков Карлом Великим, который в 774 г. начал победоносную войну с лангобардами. Папа Адриан, как и его предшественники, поддерживал иконопочитание. На Седьмой Вселенский Собор он направил со своими легатами два послания, которые читались на втором заседании Собора. Поддержка Православия со стороны римского папы, как первого по чести епископа, играла важную роль. Вместе с тем известно, что послания папы Адриана читались на Соборе с добавлениями и пропусками. Римский ученый Анастасий Библиотекарь, переводчик актов Седьмого Вселенского Собора на латинский язык, давший нам полный латинский оригинал письма папы, одновременно приводит и греческий его перевод со всеми изменениями и пропусками. При этом он поясняет, что все изменения греки согласовали с легатами папы. Большинство пропусков касалось упреков папы в адрес константинопольского патриарха Тарасия, а также претензий папы на первенство в Церкви. Однако для нас важны другие изменения, внесенные греками, а именно изменения, касающиеся догматической стороны иконоборческих споров.

На Востоке со времен Трульского Собора 692 г. понимание иконы тесно связано с христологией. Этот Собор в своем 82 правиле не только утверждает необходимость прямого образа, но и формулирует его богословское понимание: образ должен представлять Христа "по человеческому естеству вместо ветхого агнца; да чрез то созерцая смирение Бога Слова, приводимся к воспоминанию жития Его во плоти, Его страдания и спасительной смерти и сим образом совершившегося искупления мира" [2, с. 95]. Поэтому с первых шагов иконоборчества православные на Востоке поняли опасность, которую оно представляет для основного догмата христианства – догмата о Боговоплощении. Л.А. Успенский пишет: "Если самый факт существования иконы основан на воплощении второго Лица Святой Троицы, то и наоборот – реальность воплощения подтверждается и доказывается иконой. Другими словами, икона является ручательством истинности, а не призрачности воплощения. Поэтому отрицание иконы в глазах Церкви было равносильно отрицанию самого Боговоплощения, отрицанию всего дела нашего спасения" [4, с. 91].

Иконоборцы, в свою очередь, также использовали именно христологические аргументы. На фоне этого аргументация папы выглядит блеклой и приземленной. Издавна на Западе складывалось отношение к иконе как к простой иллюстрации Священной истории. Еще в 600 году св. папа Григорий Великий писал марсельскому епископу Серенусу об иконах как о "библии для неграмотных". Неоднозначно и отношение Рима к постановлениям Трульского Собора. Хотя отдельные папы, в том числе Григорий II и Адриан I, ссылались на этот Собор, в целом Запад не принял его и, как правильно заключает отсюда Л.А.Успенский, "таким образом Римская Церковь осталась в стороне от формулировки учения Церкви о христологической основе священного образа" [4, с. 68].

Именно в этом смысле послание папы Адриана было подредактировано греками для чтения на Соборе. К цитате св. Григория Великого "неграмотные должны читать на стенах храмов то, чего они не могут читать в книгах" они добавили: "и таким образом через них [иконы] смотрящие на них возносятся к вере и воспоминанию о спасении через вочеловечение Господа нашего Иисуса Христа" [Цит. по: 4, с. 101]. "Этим прибавлением, – как пишет Л.А. Успенский, – они подводили под рассуждения папы христологическую основу и таким образом возводили его послание на уровень византийских споров" [4, с. 101].

После Собора 787 г. папа Адриан велел перевести акты Собора на латинский язык и отправил их Карлу Великому. По характеристике Анастасия Библиотекаря, этот перевод был рабски буквален, малопонятен и местами даже лишен смысла. Переводчик явно не ухватывал гения ни греческого, ни латинского языков. Поэтому Анастасий спустя 70 лет и предпринял новый перевод деяний Седьмого Собора.

По прочтении актов Собора Карл и его советники признали их неприемлемыми. В 790 году они составили трактат в четырех книгах, известный под названием "Карловы книги" (Libri Carolini), в которых они отвергают положения Седьмого Вселенского Собора.

В 794 году во Франкфурте состоялся Собор, на котором, между прочим, были рассмотрены и "Карловы книги". Собор подтвердил свойственную им негативную оценку Седьмого Собора: "Ни Константинопольско-Влахернский, ни Никейский Соборы никак не заслуживают наименования Седьмого [Вселенского Собора]: храня православное учение, согласно которому образы служат лишь украшению церквей и напоминают о древних деяниях... мы не желаем отвергать образы, сослагаясь с одним Собором, но также мы не желаем служить [образам], подобно тому, как это совершает другой Собор, и мы отбрасываем писания этого нелепого Собора" [Цит. по: 1, с. 36]. Каноны Франкфуртского Собора без всякого протеста были подписаны легатами папы Адриана, что может быть объяснено возросшей зависимостью папы от своих новых покровителей.

Вместе с тем, нужно отметить, что папа Адриан все же старался оправдать Седьмой Собор в глазах Карла, ссылаясь на неправильности перевода. И эти неправильности, действительно, сыграли свою роль. В латинском переводе совершенно не передано различие между почитанием (προσκύνησις) и поклонением (λατρεία), столь важное для понимания деяний Седьмого Собора. Особенно же возмутило франков одно место в деяниях Собора, которое, действительно, искажено в переводе до бессмыслицы. Это слова Константина, епископа г. Констанции на Кипре: "приемлю и лобызаю иконы и служу и поклоняюсь им так же, как и Единосущной и Животворящей Троице". В действительности же епископ Константин сказал: "Приемлю и почитаю святые иконы, но что касается поклонения служения, то воздаю его только и исключительно Святой Троице" [Цит. по: 1, с. 35].

Папа Адриан, уяснив причины недопонимания, не принял постановлений Франкфуртского Собора для Рима, но не постарался и об укоренении православия в зависимых от него странах. Наоборот, принимая Карлова посла Ангильберта, он как бы извиняется за свое участие в Соборе 787 года, говорит, что он должен был поддержать древнее предание Церкви, поддержать Ирину, подражавшую Елене и Пульхерии. Как вселенский пастырь, он должен был поддержать греков. Но согласия с императорами у него нет, ибо они не отдают патримонии святого престола. А если они их не отдадут, он будет считать их "упорными еретиками".

Оценивая такое поведение папы, А. В. Карташев справедливо пишет: "...славословия, воссылавшиеся VII Вселенским Собором папе Адриану как голосу самого апостола Петра, – одно, а дипломатия папы Адриана – другое. Там он – столп и утверждение истины, а здесь, перед лицом друзей, хотя бы и дурно пахнущих еретичеством, во всяком случае богословски ошибающихся, он предает престиж православия, уравнивая с догматическим вопросом вопрос о диоцезальной и даже материальной власти, называя ересью удержание в руках греков частей его патриархата" [3, с. 532].

Итак, мы видим, что папой руководят явно политические соображения. То же касается и Карла Великого. Он затаил обиду на греков, еще когда императрица Ирина женила своего сына Константина, обрученного с дочерью Карла Ротрудой, на армянке Марии; совсем же озлобился на них после того, как Ирина инспирировала на юге Италии вооруженное движение против проректората Карла над папскими владениями. Вот предпосылки появления "Карловых книг" и постановлений Франкфуртского Собора.

Но в чем же причина того, что и франкские богословы, и папа ставили политические интересы выше догматических? Думается, причина этого как раз в том, что в их умах господствовало упомянутое представление об иконе как о книге для неграмотных. А если это так, то вопрос об иконах и не представляет собой особой догматической важности. Иконы можно почитать, а можно и не почитать, их можно иметь, а можно и не иметь. "Человек может спастись и без созерцания икон, но он не может спастись без богопознания", – говорилось в "Карловых книгах" [Цит. по: 1, с. 36].

По этому поводу Л. А. Успенский совершенно справедливо отмечает: "Защищая существование иконы против иконоборцев, Запад все же не вник в существо происходившей в Византии борьбы. То, что для византийцев было вопросом жизни и смерти, для Запада прошло незамеченным. Поэтому и в споре между папой Адрианом и Карлом Великим победа осталась за последним: папе пришлось уступить" [4, с. 108].

Во время второго периода иконоборчества в Византии мы видим на Западе новый Собор по поводу икон – Парижский (825 г.). Он стоял на позициях Франкфуртского. Для Парижского Собора, так же как и для Франкфуртского, иконы лишены какого-либо догматического или литургического значения, они есть лишь украшение храмов, а для неграмотных – научение.

Некоторое время Римская Церковь еще противостояла принципам Франкфуртского и Парижского Соборов, но вскоре и она пошла по пути нововведений, все далее отклоняясь от постановлений Седьмого Собора.

И. К. Языкова пишет: "Запад не выработал иммунитета против иконоборчества, а потому оказался беззащитным перед иконоборческими тенденциями протестантизма в Новое время. И вся средневековая история церковного искусства на Западе, в противоположность Востоку, воспринимаемая как движение от иконы к религиозной картине, есть ни что иное, как размывание и в конечном итоге – утрата исконного (богословско-символического) начала. В XX веке Запад мучительно возвращается к иконе"[5, с. 54]. И такое возвращение должно означать осмысление непреходящего догматического и литургического значения иконы в жизни Церкви.

Список использованной литературы:

Зендлер Э. Генезис и богословие иконы//Символ. 1987. N 18.

Каноны, или книга правил, святых Апостолов, святых Соборов, Вселенских и Поместных, и святых Отцов на русском языке. – СПб.: Об-во свт. Василия Великого, 2000.

Карташев А. В. Вселенские Соборы. – М., Республика, 1994.

Успенский Л.А. Богословие иконы Православной Церкви. – Изд-во Зап-Евр. Экзархата, 1989.

Языкова И. К. Богословие иконы. – М., 1995.