Событие это – совершенно реальное – произошло в 1956 г. в Самаре. Молодая работница фабрики Зоя на новогодней вечеринке – в канун Рождества ХРИСТОВА – не дождавшись своего жениха Николая, приглашает на танец святителя Николая Чудотворца. Берет в руки икону и, сделав какое-то движение, застывает на месте. Так простояла она более 4-х месяцев – 128 дней. Пережив глубочайшее покаяние, на Пасху, как это и было предсказано, она приходит в себя. Причастившись, в тот же день она отошла ко Господу.
История "Стояния Зои" в современной церковной среде, в особенности среди активно читающих прихожан православных храмов, хорошо известна. Поэтому первыми зрителями, устремившимися на допремьерные просмотры "Чуда" – режиссер Александр Прошкин, автор сценария Юрий Арабов – стала как раз эта аудитория. Судя по реакции зрителей переполненных кинозалов – фильм принят. Хотелась бы даже сказать – однозначно положительно принят... Но после одного из просмотров автору этих строк привелось встретиться с такими же православными и церковными людьми, которые этот фильм однозначно не приняли. Разговорить их не удалось, но в молчаливых и досадливых взорах читалось: "Не то!"
Показ фильма следовало бы наверное предварить словами режиссера фильма Александра Прошкина: "Идея фильма принадлежит автору сценария – Юрию Арабову, глубоко религиозному человеку. Но картина не церковная, она о нравственном срезе советского общества времен 1956 г., особого года в истории страны. Это ХХ съезд, крутой поворот в жизни СССР. Это время жестоких репрессий против Церкви". Иными словами, фильм о том, как проявляются реальные советские люди, 40 лет назад "отменившие Бога" в условиях, когда Бог взял и пришел. У Достоевского в Легенде о великом инквизиторе это неожиданное посещение поднято на уровень символа и абстракции. А тут все до шока, конкретного шока – реально. В промышленном районе города с иконой в руках окаменела богохульница. Страх ведь! Как свидетельствуют воспоминания, современников и очевидцев, Самару посетил неподдельный страх: некрещеные пошли креститься, крестиков в храмах не хватало. То есть люди стали вновь надевать кресты. И не зря же это стояние длилось 4 месяца: чтобы до каждого дошло, чтобы каждый встряхнулся, каждый устрашился. Вся мощь репрессивной советской машины была пущена в ход, чтобы замолчать это "стояние".
"...В нашей обыденной жизни, – продолжает режиссер, – мы многое себе прощаем, скатываемся в монотонно-рутинное существование. Мы не ощущаем страха наказания. Нужно чудо, нужна встряска наказания, чтобы произошла переоценка себя и своих поступков, чтобы исчезло чувство безнаказанности за грехи. Нужно ощутить Бога. Чтобы пробудилась совесть. Ведь Бог – это не только любовь и добро, но и неотвратимость наказания за грехи".
Фильм, еще раз подчеркнем, художественный, там нет буквального следования воспоминаниям о "Стоянии Зои". Состоит он из нескольких новелл, объединенных общим сюжетом. Чтобы быть личностно ближе к зрителю, создатели фильма не представили нам реакции народа, он остается в виде массы. Но из народа – главная героиня, обычная работница с завода Танька Скрыпникова. Мы видим конкретных людей, которых это "стояние" вынуждает к непосредственной реакции. Журналисту надо об этом писать; мать, сраженная ей одной понятным чувством вины, попадает под поезд; священника под угрозой закрытия храма вынуждают солгать; уполномоченный по делам религий – это то, что называется "змий лукавый" – умный, хитрый, изворотливый. Он-то и провоцирует окружающих к их проявлениям.
Главным действующим "лицом" и живым, пульсирующим фоном является НАТУРА. И полонит она – сразу. Яркими, насыщенными красками, до боли знакомыми деталями представлен щемящее бедный, привычно бедный быт русских людей, живущих в нищете и агрессивном безбожии. Все честно, поскольку узнаваемо – эта натура существует и поныне.
Действующий металлургический завод, сильно дымящий во время плавки и соответствовавший середине 50-х годов, был найден недалеко от Тулы. Это Косогорский завод, который за 170 лет своего существования практически не изменился. В фильме нет ни одного павильона, все снималось в натурных интерьерах. Изба главной героини стоит рядом с прудом, который используется для охлаждения, и поэтому не замерзает даже зимой, от него все время идет пар. Окна избы выходят во двор, видно деревья, воду... и завод, по соседству с которым люди вроде бы не должны жить. В небо уходят вредные выбросы, а город окутывает плотная дымовая завеса. Рядом со старой церковью Николая Чудотворца в Кочаках был найден заброшенный дом, который во времена Л. Толстого служил школой. Его отреставрировали и сделали из него дом священника. Даже коммуналка, в которой живет журналист, реальная.
Конечно самая сильная идейная нагрузка фильма – в диалоге Уполномоченного и священника. Первого играет Сергей Маковецкий, второго – Виктор Шамиров. Сергей Маковецкий в роли "змия лукавого" – беспроигрышен. Некогда воспитанный в вере, он при случае демонстрирует "знание предмета". Однозначно жесткий человек системы, он прекрасно понимает, как и с кем обойтись. Приехавшего из центра журналиста (играет Константин Хабенский) пытается обольстить, обмануть, принять в ресторане... Со священником он уже иной. Кстати, священника замечательно сыграл Виктор Шамиров. Очень ценно, что его лицо, как и лицо главной героини, дебютантки Марии Буровой – не примелькалось. Это одно из тех лиц, которому сразу веришь. Причем, по фильму, веришь сначала и до конца. Какое личное мужество требовалось, будучи сыном замученного в лагерях священника, продолжать служить! И если в сталинские времена всем было "страшно", насколько страшнее должно быть ему? Но этот человек однажды и навсегда все для себя решил. У него трое детей, милая, во всем покорная ему жена. В лице священника-Виктора Шамирова готовность на все, вплоть до лагерей, читается сразу.
Придя для разговора в храм, Уполномоченный демонстративно начинает измерять его рулеткой – кинотеатр ведь здесь планируется... Но потом, со значением глядя на священника, и надежду дает...
Непосредственно перед этим разговором мы видим священника – в семье. Старший сын-подросток не пошел в школу. Отец находит его на рыбалке, знает, как мучается его сын.
-Что, дразнят? Меня тоже дразнили... Он напоминает, как пострадал за веру его дед.
– Я не хочу распинаться, – совершенно по-взрослому, все понимая, говорит мальчик.
– Если не будешь распинаться сам, – в тон ему говорит отец, – будешь стоять рядом и смотреть, как распинают другого. Выбирай.
Только что, только что он сказал это сыну! А Бог тут же поставил его самого в эту ситуацию. И он, не успев кажется сделать осознанного выбора, стал свидетелем распятия. Лукавый змий в лице Уполномоченного предложил сделку: "Ты в проповеди скажешь, что никакого чуда застывшей девушки с иконой –нет. А я похлопочу о храме".
И проповедь состоялась. А потом за ним пришел "воронок". Он простился с семьей, взял, что жена собрала. Весь его вид говорит о том, что к этому повороту событий он готов давно. Да только враг и здесь перевернул: Уполномоченный повез его не в КПЗ, он привез его к застывшей девушке с иконой.
-Ну, так как, батюшка, нет чуда?
Оглушенный, обожженный своим предательством, стоял он рядом с несчастной, распятой девушкой. Учил сына, а сам... Вот и расплата, поделом... В шоке, бросая все, он бежит. У ларька пьет с работягами пиво с водкой и бежит, бежит вон из города... Этот шок, это искушение, ему, несомненно во укрепление. Режиссер уже показал нам его, способным покаяться перед женой. На этот раз покаяние будет великим.
Змий лукавый – только так можно определить существо Уполномоченного, которого так емко и сильно сыграл Сергей Маковецкий. В комментариях к образу мелькало, что это – парадоксальный образ, служит этот человек двум богам. По профессии он – безбожник, а по сути боится Бога, боится возмездия. На одном обсуждении договорились до того, что герой Маковецкого – и есть самый верующий человек в фильме. Конечно, это не так. Двум богам служить нельзя. Что же касается веры, то сказано ведь: и бесы веруют, и – трепещут. И бесами от этого быть не перестают. Уполномоченный-Маковецкий вдохновенно служит безбожной власти. Знание предмета, чего требует от него его должность, даже знание священного писания, крохи коего он демонстрирует, о его вере никак не свидетельствуют. Он не просто безбожник, но изощренный, испытывающий удовольствие от провокаций, от демонстрации своей власти. Священника, от него зависимого, он подставляет продуманно, в несколько приемов.
На одном обсуждении была даже попытка сравнить образ Уполномоченного с Пилатом. Но это – слишком уж большая натяжка. За Пилатом есть хоть одно доброе начало: он во всеуслышание признал, что "Сей Человек – неповинен смерти". За Уполномоченным на протяжении всего фильма – ни одного доброго намерения, не говоря уже о деле. Более того, этот образ предстает нам в отрицательном развитии. После того, как девушка после 4-месячного стояния ожила, именно он подвергает ее жесточайшему допросу. Он всерьез допытывается, кто именно подговорил ее на эту "диверсию". Не добившись от нее ни слова – от "увиденного" за 4 месяца она только молча смотрела на всех – именно Уполномоченный отправляет ее в камеру с уголовниками. От этого решения в ужас приходит даже милиционер, наблюдавший девушку в ее стоянии и поседевший во время дежурств. Но Уполномоченный по-армейски ставит его на место, напомнив, кто – старший по званию.
Посягнувшие было на девушку уголовники через минуту неистово колотят в дверь и бегут от нее в мистическом ужасе. И после этого Уполномоченный вновь встречается со взглядом девушки – на этот раз и вовсе уж неземным. "Не я, не я, ты сама все это себе выбрала!", – смягчившимся голосом говорит лукавый. И тут же отправляет ее в психушку.
И еще одна характеристика образа. На пике повествования, когда Уполномоченный, спотыкаясь, спешит за Хрущевым, он теряет свой стеклянный глаз. В этот момент и обнаруживается, что он – одноглазый, иначе: меченый. В то время как видение девушкой своей и нашей греховности расширялось до покаяния, параллельно проявлялся и лукавый: режиссер зримо показал его ущербность.
*
Следует еще обратить внимание на образ Отрока, сына священника. Именно ему выпало стать тем "иноком" и "девственником", который только и мог взять икону у застывшей девушки. Это еще одна характеристика семьи священника: чистый плод от чистого древа.
*
Напоследок – огорчительный штрих. Связан он с новеллой о журналисте, которого играет Константин Хабенский.
Его герой – тот самый Николай, который обещал прийти к Таньке Скрыпниковой в качестве жениха или возлюбленного на вышеозначенную вечеринку. Именно обманувшись в своем избраннике-Николае, девушка в отчаянном порыве дерзнула "пригласить на танец Николая-Чудотворца". Когда герой Хабенского, журналист Николай, это понял, у него просто видимо – "поехала крыша". И это – понятно, это нормально, это правильно, поделом... Угар измен чем-то таким и должен был кончиться. Он и домой из командировки вползает на полусогнутых. Тоже нормально. Но в этот момент "хорошо" – кончается.
На высокой ноте шока и потрясения Николай Хабенского не удержался. После пережитого, когда, плюс ко всему, Николай должен был считать себя "самым виноватым", по сути убийцей, – писать он конечно не мог. Да и в реальности – статей на эту тему в газетах не было. Но в фильме, вползая в квартиру, он, оказывается, ползет под диван – за медицинской энциклопедией. То есть он уже по сути "отошел" от потрясения и размышляет, как бы это – что-нибудь изобразить на бумаге... Где-то сам себя он уже простил. А на следующий день, в редакции, мы видим и вовсе – философа, рассуждающего высоко и отстраненно. От статьи (уже свершенной поделки) он конечно отказывается, он и с работы уходит... Но из образа ушло главное – длящееся, длящееся потрясение, которое, как в образе Татьяны, могло быть выражено просто взглядом; смерть, за которой грядет воскресение. Зримо не достает ощущения личностной вины перед обманутой им девушкой. Все пришли в шок от увиденного, но Николай Хабенского – должен быть шокирован стократно. Для пишущего человека, поэта – это должно было стать главным потрясением жизни. А он уже через день-другой, когда девушка продолжала стоять-умирать, превратился в философа...
Трудно сказать, Юрий Арабов не дописал, или Константин Хабенский не доиграл. Но образ, который мог бы встать вровень с образом священника и Уполномоченного, не состоялся. Снижен. А возможности были.
Соответственно рассыпается и дуэт Хабенского с Кутеповой, играющей роль жены Николая. Авторы, как это отмечает режиссер, мыслили оказывается "перерождение" тихой и "немного пришибленной жены" журналиста, она должна была предстать "абсолютно самостоятельным человеком, творчески и человечески – более состоявшимся"... То есть соприкосновение ее мужа с чудом должно было ее потрясти до перерождения; шокового заряда, принесенного ее мужем, должно было хватить на двоих. А не хватило его – и на одного Николая.
Жаль. Глубины образа – не получилось. А философские рассуждения и размышления, сам тон их отстраненности, не могут заменить эмоционального, врачующего душу потрясения, а затем и покаяния.
Впрочем, это – некая сверхзадача. Дело ведь не в том, что в жизни могут быть более или менее глубокие люди. Но соответствующая реакция журналиста, поэта, интеллектуала, как наиболее близкого современному образованному зрителю, могла в наше время стать очень важным, побуждающим импульсом. Фильм-то ведь по большому счету о нашей дремлющей совести, нашей готовности все себе простить. Мы ждем, мы жаждем Бога, но способны ли принять его, когда Он вот так – пришел?
В фильме много искрометных деталей трагичного и абсурдного времени: это и "Хрущев в народе", обещающий хорошую жизнь в конце семилетки, это исчезновение Сталина с памятника, где они так мирно беседовали с Лениным на диванчике... "Что, тоже японский шпион?", – выдает вдруг герой Хабенского своему шефу.
О фильме можно говорить и анализировать его бесконечно. Но лучше – смотреть.
"Чудо" будет показано на открытии фестиваля "Радонеж" в Доме кино в 19.00, 9 ноября 2009 г
Источник: Радонеж
