"Навязанное послушание духовного плода не принесёт": интервью с иеромонахом Николаем (Сахаровым)

Портал "Богослов.Ru" предлагает читателям интервью с иеромонахом Николаем Сахаровым – племянником архимандрита Софрония Сахарова, известного афонского духовника, старца, богослова, основавшего Свято-Иоанно-Предтеченский монастырь в Великобритании в графстве Эссекс, а также автора многих книг, в том числе "О молитве", "Видеть Бога как Он есть", "Старец Силуан" и других. Отец Николай рассказывает о жизни, о духовном и молитвенном делании, о богословии архимандрита Софрония.

Иеромонах Адриан (Пашин): Каковы Ваши личные впечатления и воспоминания от общения с Вашим дядей архимандритом Софронием (Сахаровым)?

Иеромонах Николай (Сахаров): Моим воспоминаниям об отце Софронии можно посвятить целую книгу, ведь я общался с ним каждый день в течение четырех лет. Каждое его слово было для меня открытием, ведь поэтому и создался монастырь: люди слышали слова старца Софрония и решали, "к кому нам идти" (Ин. 6, 68).

Очень кратко расскажу о нашем знакомстве. Я родился в России в советское время, когда любой контакт с Западом был очень опасен. Отец Софроний тогда приезжал в Россию в качестве члена туристической группы. Но в тайне от "надзирателей" ему удавалось уделить один-два часа общению со своей семьей. И вот в один из таких его приездов, когда я уже был в сознательном молодом возрасте, он посетил нашу семью. Я тогда учился в музыкальном училище и не имел никакого понятия ни о религии, ни о христианстве, ни о монашестве. Когда я увидел отца Софрония, то, конечно, его облик показался мне странным. В первый раз в жизни я увидел человека в рясе, монаха с длинной бородой, с длинными волосами. Это казалось мне странным; я подумал, зачем все это. Мы с ним несколько поговорили о музыке. Он прекрасно знал музыкальную культуру, прекрасно знал поэзию, литературу. С ним всегда было, о чем поговорить. Потом он уехал. Впоследствии я узнал, что когда он вернулся в Англию, то сказал про меня: "Я встретил молодого человека, который, возможно, позднее присоединится к нам". Я еще тогда даже и в Бога фактически не верил. После этой встречи моя жизнь потекла совершенно иным путем. Я служил в армии, где по Промыслу Божию служил вместе с нынешним архиепископом Иларионом. Уже в армии у меня созрело желание уйти в монашество. После армии я был сначала в Вильнюсском монастыре, а затем в Псково-Печерском, где я прожил год. Через некоторое время мне представилась возможность посетить отца Софрония. Когда я приехал к нему, то у меня не было намерения принимать решение: оставаться там или вернуться в Россию. Но я был совершенно свободен – у меня не было никаких обязательств ни по отношению к семье, ни по отношению к государству. Тогда отец Софроний решил, что я должен остаться в его монастыре. Я передаю все эти события кратко, но в каждом случае происходили чудесные явления.

Что меня поразило в отце Софронии – это сам афонский склад мышления и та духовная свобода, которой нам так не хватает и о которой пишет апостол Павел: "Стойте в свободе, которую даровал вам Христос" (Гал. 5, 1). Но свобода эта таит в себе и опасности. И только люди с таким высоким духовным сознанием, как афонские монахи, могут жить в такой духовной свободе.

Иером. Адриан: В чем суть его учения о старчестве, которое он воплотил и в самой своей жизни, суть его учения о послушании?

Иером. Николай: Меня сразу поразила в отце Софронии его идея о послушании. На самом деле отец Софроний слово "послушание" употреблял крайне редко. Он никогда не требовал от людей послушания. Все, что люди делали, они делали из-за любви к нему. Я думаю, что это и было послушанием, потому что когда ты любишь человека, ты исполняешь его волю. Это не только в монашестве, это и в жизни, в семье. Конечно же, отца Софрония, такого великого старца, было очень легко любить. И делать для него что-либо, исполнять его волю было искренней радостью для каждого из нас. Поэтому слово "послушание" мы слышали редко. Отец Софроний всегда считал, что послушание есть, прежде всего, свободный акт воли. А послушание, которое навязывается человеку извне, особенно если оно навязывается силой, угрозами, то такое послушание не приносит духовного плода. Оно не останется в вечности. Отец Софроний пишет: "Все, что достигнуто насилием, не имеет вечной ценности, а только то, что достигается через любовь и свободное сознательное послушание". Именно такое послушание он считал имеющим духовную ценность. Я думаю, что это, прежде всего, большая ответственность для духовника, для старца, потому что старчество – это не есть просто административный пост, позиция власти. Старец – это прежде всего человек, который способен в Духе Святом вести других. И такую любовь к старцу, какая была у его послушников, никакими канонами навязать нельзя. Ее только можно заслужить. Сам человек может найти ключик от сердца другого человека только через любовь. И тогда уже послушание "течет, как живая вода", по словам Иоанна Богослова, в жизнь вечную (ср. Ин. 7, 38). Конечно же, мы говорим сейчас с Вами об идеалах. Но что я видел в отце Софронии, и что было в святом Силуане, который был старцем отца Софрония, – это то, что от них никогда не исходило ни малейшего слова понуждения. Все происходило по свободной воле. Даже если послушник и хотел бы сразу исполнить все послушание, то и тогда отец Софроний не сразу ему навязывал себя. Если видел стремление человека к послушанию ему, только тогда он постепенно открывался. А так он, скорее, сам творил послушание всем другим.

Еще что меня поразило в отце Софронии – это исключительное смирение, исключительная доступность этого человека. Я помню воспоминания владыки Антония Сурожского. Когда его мама была больна и лежала в больнице, то отец Софроний посетил ее. На тот момент он только вернулся из Франции. Она была в совершеннейшем восторге от встречи с ним, первое, что она сказала: "Это человек удивительной человечности". Это очень точное определение отца Софрония; его отличительные черты – именно доступность, открытость и отсутствие какой-либо дистанции в общении.

Несмотря на то, что я являюсь его родственником, у нас никогда не возникало "родственных" разговоров, никогда мы не рассматривали друг друга как сродников по плоти. Прежде всего меня интересовало в нем его духовное богатство, его облик как старца. У нас всегда были отношения старец – послушник. С его стороны, он никогда не рассматривал меня как члена семьи по плоти, а как члена духовной семьи, монастыря, одного из людей, которых ему доверил Бог, за которых он полагал свою душу в молитве о каждом из нас. Знаете, эта вот энергия любви в монастыре ощущалась постоянно всеми и каждым: монахами, прихожанами, просто приходящими в монастырь. Особенно монахами. Не было такого, что тебя посылают куда-нибудь на послушание, ты просто механически его выполняешь, – это и считается служением Богу. Нет, отец Софроний, посылая кого-то на какую-нибудь работу или делание, постоянно думал об этом человеке, о его духовной пользе прежде всего, а не о, скажем, практических нуждах монастыря. Поэтому он часто мог менять человеку послушания. Помню, к нам пришла сестра, которая сначала занималась огородом по своему желанию, так как отец Софроний всегда уважал желание человека, его волю. Потом он увидел, что она имеет способности к богословию. Все это время он мыслями находился с ней на огороде, так же как и со всеми нами; интересовался, как прошел день, что мы сделали. (И вот он дал ей потом благословение заниматься богословием). Когда я только приехал в Англию, то совсем не знал английского языка, и отец Софроний в первую очередь стал заботиться о моем образовании. Когда он послал меня в школу в ближайший город Колчестер, ему было интересно абсолютно все – как я езжу на автобусе, какие там классы, какие учителя, как там проходит мое время... И он заботился так о каждом, чтобы человеку была возможность в жизни реализовать себя как личность и чтобы он ни в чем не был ущемленным. Потому что человек любил и волновался, и постоянно мыслями он был с нами.

Иером. Адриан: Есть ли какие-то особенности в его учении о молитве и в его молитвенной практике, в практике созерцания нетварного света? Как он рассказывал о своем молитвенном опыте и возможно ли этот опыт почерпнуть не из личного общения, а из его книг?

Иером. Николай: Я думаю, что никакой старец, никакой духовно мудрый человек не будет просто так делиться своим молитвенным опытом в некотором праздном разговоре за чашкой чая. Отец Софроний описал этот опыт в книгах, особенно в книге "Видеть Бога как Он есть", по воле Божией, по настоянию Божиему. Это его глубочайшая исповедь, которую он посмел изложить на бумаге за несколько лет до своей кончины, за что получил очень много нареканий и непониманий со стороны некоторых верующих. Но та несомненная польза, которую приносят его тексты о молитве, говорит сама за себя, как Господь сказал: "По плодам их узнаете их" (Мф. 7, 16). Отец Софроний излагает не только свой опыт, а вообще атмосферу молитвы, молитвы прежде всего Афона. Это опыт афонских старцев, афонских монахов.

Как отец Софроний был искренен абсолютно во всем, так он был искренен и в молитве к Богу. Он говорил и доверял Богу абсолютно все. Вся его жизнь, а не просто молитвенное правило, стала молитвой; каждое его действие было насыщено молитвой. Он без молитвы не делал и, скажу больше, не говорил ничего. Преподобный Силуан Афонский как-то спросил старца Стратоника: "Как говорят совершенные?" Тот был в изумлении от такого вопроса, и старец Силуан ответил сам: "Святые, совершенные ничего от себя не говорят". Естественно, услышав такой завет от преподобного Силуана, отец Софроний стал весьма скуп на разные слова, но весьма богат на Слово Божие. И нас он тоже учил прежде всего искренней молитве, чтобы молитва, особенно литургическая молитва, была не просто "вычитыванием", отстраненным пробеганием глаз по тексту. Он хотел, чтобы мы научились жить каждое слово литургии, потому что молитва для нас – это прежде всего молитва литургическая. Это основа жизни в нашем монастыре. Все вокруг литургии, вокруг причастия Христовых Таин.

Люди часто говорят: "А как же молитвенное правило? Надо же его вычитывать". Когда отец Софроний был еще на Афоне, он однажды спросил старца Силуана, можно ли заменять вычитывание канона Иисусовой молитвой. Отец Силуан ответил положительно. Этот эпизод описан в книге "Таинство христианской жизни". Игумен, видя дар отца Софрония к молитве, боялся открыто говорить об этом. Ради других монахов он не одобрял такую замену молитвенного правила Иисусовой молитвой. Но это не относилось к таким людям, как старец Силуан и отец Софроний, – к людям, которые достигли определенной высоты молитвенного подвига. Их ум мог свободно пребывать в Боге, не отягощаясь другими помыслами. Для святого Силуана исполнение заповеди "Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим" (Мф. 22, 37) означало, что если человек хотя бы на мгновение попускает какой-то помысл помимо мысли о Боге в свой ум или сердце, это означает, что заповедь не исполнена. Конечно, о таком совершенстве нам говорить не приходится. Но это были те идеалы, те вершины, те высоты, в которых пребывал сам отец Софроний на Афоне, и которые он с большим трудом и плачем пытался донести людям вне монашеского круга. Отец Софроний раз написал одной прихожанке, которая его спрашивала: "Мне надо читать молитву, а у меня совсем иное настроение по отношению к Богу. У меня есть вопросы, мне хочется спросить Его, почему так в моей жизни, почему этак. Господи, вразуми меня. Мне не хочется читать "Господи благодарю Тебя", потому что в этот момент у меня даже некий спор с Богом". И отец Софроний ей написал: "Не бойтесь спрашивать Бога, бойтесь быть неискренней с Богом". Эта искренность в молитве, которой отец Софроний учил всех, давала нам понять, что Бог – это не Что-то где-то там, Которое требует от нас исполнения каких-то правил. Нет, Бог – это живое Существо, наш Отец Небесный, с Которым мы ведем диалог, не словесный диалог, а диалог жизни. Он отвечает нам не только в словах Писания, но и в нашей жизни. Как вся история Ветхозаветного Израиля была диалогом с Богом, так и жизнь каждого из нас есть диалог с Богом. Этот личный диалог с Богом и пытался в нас развить отец Софроний.

Иером. Адриан: Как Вы считаете, возможно ли такое же молитвенное общение с Богом для мирян, живущих в суете, в заботах?

Иером. Николай: В разделении людей на монахов и мирян есть большая опасность, потому что все мы человеки, всех и каждого из нас любит Бог, за всех и каждого из нас Он распялся. Это разделение было опровергнуто еще в древние века, когда Господь послал преподобного Антония Великого в Александрию учиться у сапожника. Я думаю, что этот образ сапожника для нас является показателем того, что такого разделения между мирянином и монахом на самом деле нет. Есть прежде всего человек, у которого есть живое общение с Богом, доступное всем и каждому. Отец Софроний как-то написал, что нет такого места на земле, таких условий, таких обстоятельств, когда невозможно было бы исполнять заповеди Христовы. Я думаю, что и нет таких обстоятельств и таких мест, когда и где не было бы возможности молиться. Молитва ведь не есть просто взять книжку и пробубнить что-то. Молитва есть живой диалог с Богом в сердце, который при возможности выражается в словесной форме, а при отсутствии таковой память о Боге, внутреннее предстояние Богу Творцу, Который всегда с нами, "везде сый и вся исполняяй". Это тоже есть молитва, которая доступна всем и каждому.

У отца Софрония был как-то диалог, даже спор, с Богом. Он как-то молился на Афоне и говорил: "Господи! Ну как я могу исполнить Твои заповеди? Ведь я же человек. Как Ты будешь меня судить? Ты – Бог, Вседержитель, всемогущий, всезнающий. У Тебя полнота бытия, Ты источник жизни, источник творения. А я кто? Я маленький человечек. Я не поем – я умру, меня ударят – я умру, я заболею – я умру. Я постоянно хожу под страхом смерти. Моя немощь не дает мне приблизиться к Тебе. Как Ты будешь меня судить?" Тогда он услышал ответ Бога в сердце: "Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну (Ин. 5, 22), потому что Он есть Сын Человеческий". Тогда отец Софроний понял, что он спор с Богом проиграл. Судить его будет не "далекий и всемогущий" Бог Отец, а Господь наш Иисус Христос, Богочеловек, Который есть и Бог, и Человек, Который почувствовал на себе все наши условия жизни. Люди говорят о суете, но ту суету, в которой жил Господь, трудно себе представить. Помните, как пишет Евангелист, что у Него не было даже времени съесть хлеба, не было времени помолиться. Господь уходил помолиться по ночам на гору, в уединенные места. Если мы или, как Вы говорите, "миряне", говорим: "Ну, у нас нет времени, чтобы молиться", то Господь посмотрит на нас и скажет: "Времени не было? У Меня тоже не было времени". Очень часто люди бегают от молитвы, от общения с Богом не оттого, что у них нет времени, а потому что нет желания, потому что есть некая духовная лень – говорю это по своему опыту. Поэтому молиться можно всегда и везде. Молитва всегда есть внутреннее предстояние Богу, а не просто вычитывание каких-то правил или канонов. Этого далеко не достаточно.

Иером. Адриан: Как Афон воспринял произведения отца Софрония о молитве?

Иером. Николай: Во всех афонских монастырях, в которых я был, а посещал я Афон не как насельник Эссекского монастыря, а просто как паломник, меня поразило, что монахи духовно питаются творениями отца Софрония о молитве. Так, в Ватопедском монастыре их читали за трапезой.

Два года назад в Афинах проходил всемирный конгресс, посвященный отцу Софронию и его наследию. Там был представлен весь Афон. Приехали они не для развлечения. Они приехали быть голосом Церкви, монашеским голосом Афона. Они устроили этот конгресс, чтобы почтить память отца Софрония как блаженного человека, за которым будущее Церкви, который, может быть, войдет в историю Церкви.

Иером. Адриан: Вы говорили о доступности отца Софрония, о его простоте. Но мы знаем, что он был высоко ученейшим человеком. Как это совмещалось? Не ощущалось ли в общении с ним некоего его интеллектуального превосходства?

Иером. Николай: Если Вы сейчас посетите наш монастырь, то Вас поразит то, что большая часть наших прихожан – это полуграмотные греки, которые едва умеют читать, бабушки, старички. Но это все те люди, которых отец Софроний согрел своей любовью.

Да, он знал очень много, был в полном смысле богословом академического уровня, и ответственность за каждое слово в его книгах имеет академический вес. Его положения в триадологии сейчас стали частью академического православного богословия. Это мы видим из произведений митрополита Иоанна (Зизилуса), который питался духовно и богословски у отца Софрония, и в сочинениях митрополита Иерофея (Влахоса), и у владыки Калиста (Уэра), и у многих других православных богословов. Но в общении с отцом Софронием никогда не было ощущения, что он смотрит на тебя свысока. Он всегда повторял: "Любовь не любит свысока, она всегда смиряется перед человеком". Так же всегда смирялся перед каждым человеком и отец Софроний. Я думаю, то, что те люди приходят к нам, – это и есть свидетельство его искренней любви к ним. Многим он помог в духовной жизни, многим – в их физических болезнях молитвою за них. На конгрессе тогда присутствовало множество иерархов, монахов, профессоров, простых людей. Всем этим людям он помог – их тысячи. Зал Афинского Военного музея, где проходил конгрэсс, был переполнен, не хватало мест, пришлось поставить большой экран даже на улице. Как сказал на этом конгрессе насельник нашего монастыря отец Захария, отец Софроний посеял так много благословений в своей жизни, и вот теперь мы видим их плоды. А митрополит Иоанн (Зизилус), открывавший конгресс, сказал: "Мы все были под его епитрахилью". Так что никакой дистанции в общении с отцом Софронием никогда не ощущалось.

Иером. Адриан: Отец Софроний общался и учился у людей, чье богословие довольно сомнительно, – у отца Сергия Булгакова, у митрополита Антония (Храповицкого). Насколько богословие отца Софрония зависит от них, удалось ли ему отфильтровать сомнительные вещи из их учения?

Иером. Николай: Этим вопросом я занимался всерьез и объективно, без желания угодить своему дяде. Этой теме посвящена моя докторская диссертация "I love therefore I AM: theological legacy of Archimandrite Sophrony" ("Я люблю, следовательно я существую: богословское наследие архимандрита Софрония"). Это критическая оценка богословия отца Софрония после глубокого анализа его работ и его жизни. Она сейчас вышла в Америке.

Надо твердо и уверенно сказать, что основой всего богословия отца Софрония является Предание Церкви, прежде всего аскетическое Предание. Все его богословие основано также на аскетическом опыте Афона и на его личном опыте. Хотя он мог черпать и черпал некоторые средства выражения и тематику из современного ему богословия, но ни в коем случае не дух, не идеи и не вкусы. Поэтому он с чрезвычайной осторожностью относился ко всему тому, что выходило бы за рамки Предания Церкви. Свидетельство тому – его переписка с отцом Георгием Флоровским. Когда он фактически сформировался как богослов, когда его триадология, христология, которую он сам не только пережил, но и жил, смогли выкристаллизоваться словесно, тогда он всю свою богословскую схему, если можно так сказать, со смирением послал отцу Георгию Флоровскому, который был тогда корифеем православного богословия, светочем православия. Из-за досконального знания отцом Георгием святых отцов никто не мог обвинить его в неправославии.

Меня поражает этот смиренный акт человека, который общался с отцом Силуаном, который жил на Афоне, который сам имел богатый опыт богообщения. Такой смиренный акт предания всего своего наследия на суд другого богослова – это акт соборности. Для отца Софрония это было решающим. Он никогда не отрывал себя от соборного мышления Церкви. В этом была его, так сказать, духовная страховка и защищенность. Он писал отцу Георгию Флоровскому: "Посмотрите, не написал ли я там чего-нибудь такого, что не соответствует православию". Отец Георгий Флоровский, прочитав его письма, его богословие, ответил глубоко взаимным пониманием многих вопросов и глубокой солидарностью в неприятии национализма в Церкви. От этого как раз отец Георгий очень страдал. Думаю, что наши знания патристики по сравнению со знаниями отца Софрония, который в совершенстве знал греческий язык и святых отцов, иногда заставляют нас задуматься, насколько глубоко мы знаем патристическую традицию. Ведь отец Софроний цитировал такие произведения святых отцов, которых в те годы на русском языке еще не было, например, "Амбигва" преподобного Максима Исповедника. Когда он цитировал даже просто мысли, идеи святых отцов, не ссылаясь на них, то сами эти идеи иногда могли вызывать у кого-то некое недопонимание, недоумение. Но если человек не способен усвоить некое учение святого отца, то в этом не виноват отец Софроний. Виновато в этом наше недостаточное знание патристической традиции. Мы должны учитывать, что русское Добротолюбие – это далеко не вся полнота Церковного Предания. Так же как и Византия не содержит все Предание. А отец Софроний имел доступ на Афоне к аскетическому преданию Церкви в совокупности: и к русским отцам, и к греческим, и к сирийским, – это было частью жизни каждого афонского монаха. Старец Силуан тоже, при всей своей неграмотности, знал святых отцов, хотя и не знал греческого.

Отец Софроний получил послушание от игумена Мисаила учить греческий язык. Он сам выучил его за 6 месяцев до такой степени, что когда учитель греческого пришел через 6 месяцев, то не мог поверить, что отец Софроний писал на языке кафареуса с такой простотой и легкостью. Отец Софроний всегда даже в повседневном разговоре употреблял исключительно язык кафареуса – язык святых отцов Церкви. Это выражало и его духовное состояние.

Иером. Адриан: Каково сейчас положение монастыря в Эссексе, который основан отцом Софронием, каково его каноническое устройство, внутреннее устроение?

Иером. Николай: Во многом монастырь уникален. Эта уникальность родилась из учения преподобного Силуана Афонского, который молился за весь мир, за всего Адама. Помните его молитву: "Господи, дай Тебя познать всему миру, всем народам земли". Этот вселенский масштаб мышления всякого настоящего христианина был очень близок отцу Софронию. Православие для него не было неким довеском к национальной культуре. Православие есть, прежде всего, вселенская истина. И всякое его умаление унижало в его глазах православие. Если Вы поедете в Грецию или в другую православную страну, то там всегда православие считается частью собственной национальной культуры. Отечество, православие – это почти что синонимы. Поэтому в условиях эмиграции чаще всего церкви являются неким довеском к культурной общине. А для отца Софрония, который в Церкви видел Творца всего мира, всех народов, Бога, который распялся за всего Адама, за все человечество, для него всякое умаление православия национализмом было кощунством. Поэтому наш монастырь многонационален; у нас есть люди 15-ти национальностей: православные из Греции, с Кипра, из Румынии, Дании, Швеции, Финляндии, Германии, Франции, наш игумен из Новой Зеландии. И в этом заключалась проблема для отца Софрония – к какой Церкви принадлежать? Навстречу пошел Вселенский Патриарх Афинагор, который в письме к отцу Софронию написал, что, так как монастырь многонационален, он готов дать ему ставропигию, чтобы монахи жили свободно. Это стало большим подспорьем. Когда к нам приезжают люди в первый раз, то зачастую спрашивают: "Это греческий монастырь?"

– "Нет".

– "А, это русский монастырь?"

– "Нет".

– "Ну какой это монастырь?"

– "Это православный монастырь".

Назвать наш монастырь греческим, русским, румынским или английским нельзя. Думаю, что такая идея многонационального монастыря в православной стране – это утопия. Но в условиях эмиграции это возможно. Однако это не значит, что обязанность иметь такое вселенское сознание христианина не лежит на монахах любой Поместной Церкви. Преподобный Силуан молился за весь мир, за всего Адама. Для него не было врагов. Для него не было нечестивых. Для него существовало только разделение среди человечества – люди, познавшие и не познавшие Бога. Так вот за тех, кто не познал Бога, он молился со слезами, полагал свою душу в молитве. Такое сознание в наше время покажется очень странным для некоторых людей. Как я буду молиться за человека, который хочет мне зла? Так вот старец Силуан молился. Должен еще сказать, что существует много монастырей на Западе, которые хотели бы перенять опыт отца Софрония, например, монастырь преподобного Силуана во Франции.

Иером. Адриан: Есть ли интерес к наследию старца Софрония в России?

Иером. Николай: На этот вопрос, наверное, Вам надо отвечать. Однако я скажу, что интерес на самом деле колоссален. Книги отца Софрония, которые мы издаем, может быть, расходятся не так быстро, но они всегда находят своего читателя. Судя по тому, как люди ждут нового издания его творений, насколько это для них важно, интерес этот есть. Мне трудно говорить об отце Софронии как о некоем богослове, представляющем какое-то течение Церкви. Для меня отец Софроний ответил на важные жизненные вопросы. Он для меня стал опорой в моей церковной жизни, помог понять разные церковные явления, разобраться в том, как жить в нынешних условиях, как служить Богу. Он, фактически, открыл мне глаза на духовную жизнь. И я такой не один. Многим людям, зашедшим в жизненный тупик, книги отца Софрония помогают найти выход, выход не из каких-то там догматических недоумений и абстрактных споров о Боге. Наше богословие проверяется тогда, когда ты в жизненном тупике. Любое научное богословие, если человек рассуждает о Боге и философствует об аскетике с чашечкой кофе в теплой комнате с кондиционером, – это не живое богословие. Оно мало кому поможет, каким бы мудрым оно ни казалось. Но именно в трудные моменты жизни богословие отца Софрония становится решающим, так как оно способно помочь. Для меня лично в богословии отца Софрония чувствуется дыхание вечности.

Я не хотел бы его хвалить как своего дядю и своего старца, хотя на Афоне есть традиция, что у послушника должно быть такое мнение: "Все старцы святы, но мой старец святее всех". С отцом Софронием это несложно, потому что он действительно показал мне некий идеал, полноту синтеза богословия, аскетической и литургической жизни. Любовь к литургии он прививал всем своим чадам.

Иером. Адриан: Спасибо, отец Николай, за интересную беседу об архимандрите Софронии (Сахарове).

Беседовал иеромонах Адриан (Пашин)