Местоблюститель

О Покровском – усадьбе, в которой родился святитель Игнатий Брянчанмнов, сейчас знают многие. Сюда приезжают паломники. В усадебной церкви ведутся регулярные службы. Здесь побывал Патриарх Алексий, многие иерархи, церковные и общественные деятели, писатели, композиторы и прочий знаменитый люд.

Верующие стремятся в Покровское почтить память замечательного святого. Люди, ничего о нем не знающие, приезжают сюда красоты ради. Не так уж много у нас усадеб с барским домом, церковью, парком и прудами...

С некоторых пор стало модным посещение Покровского молодоженами. Едут прямо из Вологодских и районных ЗАГСов. В иной погожий день по нескольку дюжин брачующихся пар с дружками и подружками заполняют аллеи парка. Развеваются фаты, шлейфы длинных свадебных платьев с легким шуршанием скользят по тропинкам. Слышны смех, радостный гомон, характерные выстрелы открываемых бутылок "шампанского".

Но не так было двадцать пять лет назад. Тогда об Игнатии Брянчанинове не слыхали даже в областном управлении культуры. А о Покровском знали лишь немногие вологодские чиновники, имевшие отношение к исправительным заведениям и особого рода медицине: здесь размещался туберкулезный санаторий для заключенных.

В восьмидесятых годах я часто бывал в Вологде: искал материал и сюжеты для фильма о Русском Севере. Я подружился с местными литераторами, заезжал к питерским и московским друзьям, купившим дома в Ферапонтово и на Шексне. В одну из поездок познакомился с главным врачом Покровского санатория Александром Павловичем Тарасовым.

Он захватил меня с собой, и мы на машине какого-то начальника, ехавшего к нему с инспекцией, свернув с трассы Вологда – Москва, по бездорожью стали добираться к месту его службы. Это было абсолютное бездорожье – не укатанная земля посреди полей (называемая "проселочной дорогой"), а полное отсутствие всякой укатанности. В одном месте нам даже пришлось рубить березки и класть их под колеса, чтобы миновать необъездное болото.

В развалинах здания, стоявшего при въезде в село, трудно было признать церковь. Двускатная проломленная крыша безо всяких намеков на купол, сквозь оконные проемы без рам и стекол виднелись груды разбитого кирпича, досок и всякого хлама...

Сам барский дом тоже являл печальное зрелище. О былом великолепии свидетельствовали остатки лепного декора. Парадный вход был наглухо забит. Внутрь можно было попасть лишь через досчатый сарай, прилепленный вплотную к левому флигелю.

Внутреннее убранство красноречиво говорило о долгом владычестве советского человека. Стены были выкрашены в синий казарменный цвет. Деревянные ступени лестниц и балясины – в темно коричневый. В парадном зале разместили ряды казенных кроватей с панцирной сеткой, убранных по-армейски: с подоткнутыми краями одинаковых синих одеял и подушками, поставленными вертикально, острым углом вверх.

Насельники этой юдоли скорби серыми тенями прошмыгивали мимо нас, стараясь поскорее убраться подальше от глаз заезжего начальства.

Александр Павлович объяснял начальнику, каким образом на скудные бюджетные средства он умудрялся лечить, прилично кормить болящих, содержать дом, постоянно что-то подлатывая и чиня, попытался внушить своему спутнику, что нельзя санаторию для туберкулезных больных обходиться без рентгеновского аппарата. Тот молча выслушивал его, кивал и решительными шагами направлялся в очередную "палату". Было видно, что он спешил. Но от предложенной трапезы не отказался.

Угощали нас в доме Тарасова. Его мать и супруга оказались прекрасными кулинарками. Обед удался. Начальник повеселел. Особенно пришлись ему по душе настойки на разных травах. Он остался доволен проверкой. Мне, к сожалению, пришлось после обеда уехать вместе с ним, так как шансов выбраться иным способом не предвиделось. Но мы все же обменялись с Александром Павловичем адресами, и время от времени давали о себе знать.

Я собирался вскоре снова побывать в Покровском, но как-то не получалось. Второй раз я приехал сюда лишь через пять лет. Приехал не один, а с приятелем – обладателем любительской видеокамеры. Раздобыть профессиональную камеру тогда было очень непросто. Я хотел написать в Госкино заявку на фильм о святителе Игнатии и местоблюстителе, сохранявшим его усадьбу. А на студии собирался показать отснятый в Покровском материал, чтобы заручиться поддержкой редакторов.

Александр Павлович встретил меня, как старинного друга после долгой разлуки. На этот раз он предстал в совершенно ином свете. Не было рядом с нами угрюмого начальника, при котором невозможно было откровенно поговорить о прославленном к этому времени святителе Игнатии и о том, как начать восстановление храма.

Александр Павлович был уже не тот сдержанный человек, пытавшийся показать, что в его хозяйстве все в порядке, а настоящий, рачительный и умелый хозяин заведения, понимавший, что ему доверены не только здоровье и жизни людей, но и сохранность усадьбы, в которой родился и вырос человек, составивший славу России и Православной Церкви.

Мы как-то очень быстро "перешли на ты". После отменной трапезы он поспешил похвастать своими подвигами. С одним мы уже ознакомились. Стараниями Александра Павловича была проложена дорога от шоссе до самой усадьбы. Как ему это удалось, мы так и не поняли. В парке он высадил пятьсот саженцев липы и лиственницы для замены старых, гибнущих деревьев. Он восстановил два пруда из каскада барских прудов, собирался разводить в них рыбу и устроить несколько купален. Знакомого скульптора уговорил изготовить детали лепного декора. Для своих болящих уголовников он построил теплицу и кормил их круглый год зеленью и овощами. Никто из его коллег ничего подобного не делал.

Два дня мы гостили у хлебосольного Александра Павловича. Много говорили о необходимости восстановления церкви. В этих разговорах участвовали и "курортники". Почти все одобрительно галдели, рассказывая о своем умении плотничать и вести каменные и прочие строительные работы. Я не знал, насколько можно верить этой публике, но Тарасов рассеял мои сомнения, кратко отрубив: "Да куда они денутся..."

Вечером его мать – Екатерина Дмитриевна рассказала нам о своей жизни. Это была потрясающая повесть о невероятных страданиях, терпении и стойкости русской женщины. Ей – дочери священника пришлось пережить арест отца, бездомные скитания. Они с сестрой чудом спаслись, когда ее родных вместе с другими женами и детьми священников утопили в реке Юг. Сотни людей загнали на баржи и посреди реки открыли кингстоны. Всех кто пытался выплыть, расстреливали с берега.

Всю жизнь ее попрекали "поповским" происхождением. Не позволяли учиться, не брали на квалифицированную работу. И только под старость оставили в покое. Она благодарила Бога за то, что ее сын сумел выучиться и устроить свою жизнь. Была счастлива оттого, что жила с ним в доме, что у нее замечательная, любящая и работящая невестка, две послушные внучки – обрела то, что называют настоящей семьей.

Я с первых минут пребывания в этой семье почувствовал искренность и теплоту, радушие и щедрость, подлинность родственных уз.

Александр оказался веселым остроумным человеком. Одна пожилая сотрудница рассказала нам, что с работниками санатория он требователен и зачастую строг. Но только тогда, когда это нужно. Все знали о его доброте, и никто на него не обижался. Он оставил при санатории бездомного паренька, оформив его санитаром. Одел его и обул, искал возможность устроить получше.

Контингент у него был, мягко говоря, непростой. Некоторые болящие понимали лишь сугубую строгость. Но, даже наказывая провинившихся, он комментировал необходимость прещения с шутками.

Мы стали свидетелями нескольких таких случаев. Обходя дом и парк, мы встречали его подопечных. Всех он знал по имени и фамилии, с каждым заговаривал, расспрашивал о здоровье, некоторых приструнивал за нарушение режима.

Юмор его был грубоват, но он, сам над собою подтрунивая, говорил: "У меня тут, батенька не Пажеский корпус. Раньше по парку Брянчанинова гуляла с сестрой композитора Алябьева – автора знаменитого "Соловья", а теперь урки ходят – соловьи-разбойники. Вон, Белов идет – потомок Алябьевых. У него три ходки. Достукался до строгого режима. У Панкратьева три мокрых дела – три загубленных души. И таких орлов у меня полная коробочка..."

На кладбище он сокрушался о том, что с памятников сбиты кресты и вместе с Брянчаниновыми в семейном склепе похоронен комсомолец.

– "Тут люди из Сан-Ремо привезены, вот урожденная фон Саккен, а они комсомольца сюда вселили. Никакой о нем памяти: ни имени, ни денег, ни документов... Помнят о нем лишь, что напился на сенокосе и по пьянке утонул".

В первом ряду мраморных надгробий он остановился и стал разбирать еле различимые буквы.

– А тут Александр Семенович Брянчанинов лежит. Все говорят: "Даль, Даль", а он почище Даля будет!

Я не успел узнать, по каким критериям он определял степень учености и величия барина-филолога и почему он будет "почище Даля". К нам подошли местные пейзане, и он, помянув добрым словом их мать, могилу которой те пришли навестить, сходу спросил, станут ли они восстанавливать церковь. Те утвердительно кивали головами, попыхивая папиросками. Один из мужиков был отрекомендован, как лучший плотник во всей округе. Мужики пообещали взяться за дело, как только прикажут.

Потом мы подошли к пожарному колоколу, повешенному на перекладине меж двух столбов.

– Вот это с нашей церкви, – сказал Александр и взял в руку веревку.

– Бьем в него в случае пожара, а ведь у нас пожар повсюду. Вся страна горит. И бить надо не в такой колокол, а в тот, что в Кремле – на колокольне Ивана Великого.

Он несколько раз ударил. Звук был мягкий, но достаточно звонкий.

– Этот на молитву зовет, а нам надо на борьбу с бедой созывать. Так, чтобы вся страна услыхала.

Александр отчаянно ругал коммунистов за бездействие и пустую болтовню о перестройке. В заключение уверенно заявил: "Никто ничего не перестроит, пока мы сами все не сделаем. Я тут у коммунистов в депутаты рукоположен и не слезу с них пока не восстановим церковь".

Для 1990 года его речи были слишком смелые. Памятуя о том, что в провинции все оставалось по-прежнему, и коммунисты никому не собирались уступать власть, сама идея восстановления храма была страшной крамолой. А государственный служащий, собравшийся ее осуществить, был в глазах начальства чуть ли не преступником.

Я запомнил еще один эпизод. Александр говорил, что ему в этой жизни ничего не нужно.

– До денег я не жадный. Девок своих доведу, пока замуж не выйдут, а там пусть сами живут. Корысти во мне никакой нет, так что для воинства Христова, надеюсь, подойду. Мне бы церковь восстановить, а тогда и помирать можно. Мечтаю в землю лечь рядом с храмом. Буду стараться заслужить...

Мечта его сбылась. И хотя он не дожил до того дня, когда в возрожденной церкви состоялась первая служба, похоронили его вместе с матерью Екатериной Дмитриевной неподалеку от алтарной апсиды на небольшом удалении от могил Брянчаниноых. И первая панихида в этой церкви была по упокоенным здесь и в дальних весях Брянчаниновым и по нему – рабу Божьему Александру.

Умер он внезапно, сорока пяти лет отроду. Я узнал об этом спустя несколько лет. Его вдова – Людмила Степановна найти меня не смогла. Жил я по новому адресу и с новым телефоном. И фильм снять, к великому сожалению, не удалось. Наступили лихие годы, и о том, что творилось с документальным кино лучше не вспоминать.

Мои новые координаты Людмиле Степановне сообщил мой друг Роман Балакшин, и она позвонила мне, чтобы узнать, не сохранилась ли та съемка двадцатилетней давности.

5-го октября Александру Павловичу Тарасову исполнилось бы шестьдесят лет.

К счастью, кассеты сохранились. Мы их отцифровали. Несмотря на неважную операторскую работу и на скверное по нынешним временам качество "вэхээски", для родственников и людей, знавших Александра Тарасова, этот материал представляет большую ценность. Да и не только для них.

Я с большим волнением вновь переживал общение с Александром. Я видел на экране абсолютно свободного человека – умного, смелого, деятельного. Без денег, как он говаривал "работаем на одном энтуазизме" сделано столько, что людям, мерящим все на деньги, трудно поверить в то, что за ним не стояли спонсоры-толстосумы. Его стараниями построена дорога, восстановлены пруды, сохранился и обновлен парк. Если бы не Тарасов, то при тогдашнем финансировании вряд ли бы уцелел сам дом и то, что оставалось от церкви. И деревья бы вырубили, и по кирпичику бы все растащили. Не миновало бы Покровское судьбы прочих усадеб.

Людмила Степановна Тарасова сообщила, что в Покровское приехала из Австралии правнучатая племянница святителя Игнатия – Татьяна Ватсон, и попросила меня по возможности снять ее.

На сей раз мы поехали с профессиональной камерой.

Перед Покровским в ложбинке протекает небольшой ручей. Дорога (теперь уже асфальтированная) спускается с одного холма и поднимается на другой. Я, откровенно говоря, не поверил своим глазам, увидев на противоположной стороне ложбины колокольню с золоченым шпилем и крестом.

Мы въехали в Покровское. Слева красовалась легкая, светлая, устремленная ввысь церковь Покрова Пресвятой Богородицы, чуть поодаль – отреставрированный барский дом. Даже издали было видно, что реставраторы вернули ему былую красоту. Все – до деталей лепного декора. А справа, напротив храма, стоял свежевыкрашенный дом, в котором невозможно было узнать прежний магазин, сидя на пороге которого Александр Тарасов стрелял по крысам, бегавшим по развалинам храма.

С первой минуты и в продолжение трех дней меня не покидало ощущение того, что я стал свидетелем воскресения из мертвых. Вместо унылого поселения на фоне развалин барской усадьбы я увидел красивое село с храмом, усадьбой и парком. Многие дома отремонтированы и покрашены. Все было отмечено какой-то печатью радостного духа. Вся округа повеселела.

В бывшем сельском магазине (до лихолетья в этом доме жил священник) поселилась Татьяна Ватсон – правнучатая племянница святителя Игнатия и внучка последнего хозяина усадьбы.

Я узнал ее издали. В русских, проживших всю жизнь в Европе или Америке, есть трудно определимое качество – то ли отсутствие советскости, то ли налет европейскости. Именно налет, а не полное превращение в иностранца. И европейцы, и американцы чувствуют в них инаковость. Опытно убеждаешься в том, что дух формообразует человека. Американцев, кстати, тоже можно за версту узнать.

Наша героиня – Татьяна, русская душою – все же очень отличалась и от работников организуемого в усадьбе музея, и от гуляющих по парку пост-советских граждан.

Я представился ей, не дожидаясь, пока это сделает вдова Александра Тарасова – Людмила Степановна. Несмотря на то, что она на западный манер назвала себя просто Татьяной, я все же стал называть ее по имени-отчеству: Татьяной Александровной.

Мы провели в беседах два незабываемых дня. Она рассказала о своем детстве в Чехословакии, о вынужденном переезде в Австрию, а затем в Австралию. Но где бы она ни жила, всегда знала, что в России есть ее родовое гнездо, в которое нужно непременно вернуться. Об этом мечтали ее дедушка с бабушкой, ее родители. Но только ей удалось осуществить эту мечту.

В первый раз она посетила Покровское в 1994 году. Приехав с мужем в Вологду, они сразу отправились в епархию. Архиепископ Вологодский Максимиан радушно встретил их и отправил на своей машине в Покровское. Они полагали провести там час-другой. Но вышло иначе. Их встретил Александр Тарасов. В прогулках по Покровскому, в беседах, обсуждении планов за, как всегда обильной и вкусной, трапезой они не заметили, как наступил вечер. Муж Татьяны Александровны был потрясен увиденным. Они не ожидали встретить такого хлебосольного хозяина. В нем было что-то эпическое. На фоне разорения они увидели человека мощной созидательной энергией. Главное – в нем не было никакой позы, никакой фальши. Он находил общий язык и с начальством, и с матерыми уголовниками, и с европейской дамой, воспитанной в русской дворянской семье потомков святителя Игнатия Брянчанинова, и с ее австралийским мужем. К тому времени Тарасов зарегистрировал и возглавил приходской совет, приобрел строительные материалы, нашел работников.

И они поверили ему. Поверили в то, что он восстановит церковь и сделает все для реставрации усадебного дома. Поверили, несмотря на то, что иностранная печать была переполнена рассказами о русских жуликах, устраивавших финансовые пирамиды, о чиновниках-казнокрадах, об обманутых иностранцах, доверивших свои деньги ловким мазурикам.

Вернувшись в Австралию, Татьяна Александровна рассказала на собрании своего русского прихода о поездке в Россию, в Покровское, о разоренной церкви, в которой крестили святителя Игнатия Брянчанинова, о Тарасове и о его трудах. Все единодушно решили, что нужно начать собирать средства. И начали.

Уже на следующее лето Татьяна Александровна приехала не как гостья, а как работница. Но Александра Тарасова уже не застала. Он умер через несколько месяцев после ее отъезда – в день ее именин, любимый на Руси праздник Татьянин день. Она увидела в этом промыслительную передачу эстафеты.

Промысел Божий был и в том, что Вологодскую губернию возглавлял Вячеслав Евгеньевич Пазгалев, а Вологодскую епархию – владыка Максимиан. Без их финансовой, административной и молитвенной помощи вряд ли бы удалось в столь трудные для небогатой области годы провести такую огромную работу.

Двадцатого января 2010 года в Покровском состоится открытие музея Игнатия Брянчанинова. Мы увидим отреставрированную усадьбу, реставраторов и людей, завершивших долгий труд создания музея. И хочется, чтобы в этот день не был забыт и добрым словом помянут Александр Павлович Тарасов, этот труд начавший.