Статья доцента ПСТГУ и постоянного автора портала "Богослов.Ru" П.Б. Михайлова посвящена богословско-философской рецепции слова в наследии отцов Церкви. Публикуемый материал является реакцией на статью свящ. Григория Мусохранова "Платонический характер восприятия церковнославянского языка в Московской Руси (XIV-XVII вв.). К православной философии культа".
Я не берусь за опровержение того неожиданного призыва к возрождению языческого магизма, который запечатлел иерей Григорий Мусохранов на страницах долготерпеливого портала Богослов.ру, выступив со статьей "Платонический характер восприятия церковнославянского языка в Московской Руси (XIV-XVII вв.). К православной философии культа". Утверждения автора слишком очевидны и категоричны, чтобы их опровергать. Достаточно привести хотя бы следующую цитату, чтобы отказаться от полемики: "Чем глубже ум врастает в реальность, тем сильнее он ею овладевает, тем точнее он ее именует и может существенно на нее воздействовать – это есть обоснование онтологичности и следовательно магичности языка". Однако оставить это выступление вовсе без ответа было бы неправильно. Поэтому я предлагаю читателям некоторый, разумеется, далеко не исчерпывающий опыт систематизации представлений христианских богословов о первоэлементе языка – – слове.
Слово (греч. λόγος) – – одно из определяющих понятий христианского богословия, имеющее чрезвычайно богатый спектр значений. Обильные семантические ряды ему обеспечило его богатое философское прошлое в античности. Начиная от Гераклита и заканчивая неоплатониками, слово мыслилось как философское понятие, содержащее следующие аспекты: лингвистический, логический, онтологический, теологический, риторический. Практически все они плодотворно использовались в православном христианском богословии. Настоящий обзор сосредоточен на трех наиболее важных значениях: 1) богословском – – Слово как имя Бога-Сына, 2) метафизическом – – слово применительно к мирозданию, как разумный принцип, управляющий миром, и 3) антропологическом – – слово применительно к человеку, как рациональная и лингвистическая категория.
Основанием для подобной систематизации служит наиболее общая классификация понятия слово, предложенная Афанасием Александрийским, хотя и в другой последовательности: "...во всем мире есть благоустройство, так что необходимо настоятелем и строителем этого быть не кому иному, как Божию Слову. Словом же называю не то, которое внедрено и прирожденно в каждой из сотворенных вещей, и которые иные привыкли называть семенным; такое слово неодушевленно, ни о чем не мыслит, ничего не представляет, но действует только внешним искусством, в соответствии с намерением действующего. Также не то разумею слово, какое имеет словесный человеческий род; не слово, сочетаемое из слогов и звучащее в пространстве. Но разумею живого и действенного Бога, источное Слово Благого и Бога всяческих, Слово, которое и отлично от сотворенных вещей и от всякой твари, и есть собственное и единственное Слово благого Отца, вселенную же привело в устройство и озаряет Своим промышлением" (Афанасий Великий. Против язычников 40).
Cлово как богословский принцип
Устойчивое богословское употребление лексема слово получила в новозаветных книгах, составленных Евангелистом Иоанном Богословом: Ин 1:1, 14; 1 Ин 1:1; Откр 19:13, где оно напрямую соотносится со Вторым Лицом Святой Троицы до и после Воплощения: В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.... Именно Иисус есть предвечный свет, освещающий всякого человека, приходящего в мир; Он есть слово жизни, Он – – единородный Сын Божий, Он – – Бог, наконец, Он – – Судия. Именование Иисуса Христа Словом характерно не только для Иоанна, но и для других апостолов, в частности, для Петра (Деян 10:36). Почва для богословского применения слова была подготовлена Филоном Александрийским (15/10 до РХ – после 41 г. по РХ), для которого слово есть "общий принцип ветхозаветного Откровения и греческой философии" (С.Н. Трубецкой. Учение о Логосе в его истории. Философско-историческое исследование. СПб., 2009. С. 168); у него слово впервые называется единородным Сыном Божиим, хотя остается не более чем собирательным понятием, передающим идею рационального начала, но лишенным самостоятельного бытия.
Древние христианские авторы, в особенности в доникейский период (до 325 г.) широко применяли понятие слово для обозначения Лица Спасителя. Среди них следует в особенности упомянуть Игнатия Богоносца, Иустина Философа, Иринея Лионского, Климента, Оригена и Афанасия. И после 325 г., хотя уже значительно реже, Господа продолжали именовать Словом. Григорий Нисский присваивает Трем Лицам Святой Троицы определенные понятия: Ум – – Отцу, Слово – – Сыну, Любовь – – Святому Духу. Вплоть до II Вселенского Собора (381 г.), в доникейский и староникейский периоды, преимущественная модель описания тайны Боговоплощения выражалась в категориях слово – плоть (ср. Ин 1:14 – – Слово стало плотью), где слово соответствовало Божественной природе Христа, а плоть – – человеческой. В доникейский период широко также использовалась лингвистическая конструкция, различавшая слово внутреннее (λόγος TMνδιάθετος) и слово произнесенное (λόγος προφορικός) для указания на существование Спасителя до и после Воплощения (или, до и после творения мира), однако из-за злоупотреблений гностиков от нее пришлось отказаться. Особенно ярко о Христе как Слове писал Афанасий Александрийский. Для него Божественное Слово есть универсальный разумный принцип бытия, живой Бог, имеющий основание лишь в самом Слове (αÙτολόγος), Он есть неизменный образ своего Отца (Афанасий Великий. Против язычников 41); кто способен усмотреть разумный принцип в мироздании и собственной душе, тот познает Бога (Там же 45). Для православных богословов важна коннотация слова как имени Божия со словом как разумным началом в мироздании и человеческом устройстве.
Cлово как метафизический принцип
Многим православным богословам присуще осознание разумной подосновы всего мироздания, обозначаемой словесами или малыми логосами (λόγοι). В своем истоке эта концепция восходит к платоническому учению об идеях, однако существенно от нее отличается. Есть еще более близкая аналогия содержится в учении стоиков о семенных словесах (λόγοι σπερματικοί). Согласно такому пониманию, все в мире проникнуто божественными идеями, некими плодотворными семенами, частицами божественного присутствия в мире, задающими для всего – – всякой отдельной вещи и всякого существа – – принцип и закон существования, реализуя замысел Творца о своем творении. Все словеса в своем пределе восходят к Богу и возводят к Нему с собой все творение. Так все мироздание через их посредство причастно своему Творцу. Иустин Философ называет семенное слово "внутренним откровением" Бога во всяком человеке, причем не только христианине (Иустин. Апология II 8. 1). Детально разработал учение о словесах или малых логосах Максим Исповедник. Для него слово имеет разнообразные значения: оно есть одновременно и сущность вещи, и божественное воление, и закон ее бытия, и ее свершение, цель. Все малые словеса соединяются в едином Слове – – Боге и тем достигается спасение мира. Аскетическая православная традиция знает понятие "ведение словес твари": так называется понимание сокровенного смысла Писания, внутреннего человека, истинной молитвы, поклонения в духе, внутреннего царства: "Тогда окружающее представляется в восхитительном виде: древа, травы, птицы, земля, воздух, свет, все как будто говорит, что существует для человека, свидетельствует любовь Божию к человеку и все молится, все воспевает славу Богу... таков способ, по коему можно разговаривать с творениями Божиими" (Откровенные рассказы странника духовному своему отцу. Рассказ 2).
В многовековой аскетической православной традиции слово молитвы, в частности, Иисусовой молитвы, т.е. имя Иисуса пронизано божественной энергией. Архимандрит Софроний пишет об имени как о духовной категории, что нисколько не противоречит православной аскетической традиции при жестком условии, что метафизическая (в данном случае "духовная") реальность принципиально отличается от реальности лингвистической. Об этом недвусмысленно свидетельствует его уточнение: "Имя Иисус ... есть духовная реальность... оно свято и освящает нас чрез призывание его... оно соединяет нас с Богом. В нем, этом Имени, присутствует Бог... Как божественная энергия – – оно исходит от Сущности Божества и божественно само по себе" (Софроний (Сахаров), архимандрит. О Иисусовой молитве. Киев, 2000. С. 135). Он же предложил классификацию молитвы, основанную на многовековом аскетическом опыте, предложил архимандрит Софроний (Там же. С. 125-126): а) молитва устная, б) молитва умная (мысленная), в) умно-сердечная (мысленно-эмоциональная), г) самодвижная (непроизвольная) и д) благодатная (непосредственное созерцание, даруемое свыше). В этой схеме нетрудно усмотреть поступательное развоплощение слова, его освобождение от производных человеческой природы и обретение им бесплотного духовного характера, что напрямую связано с практикой Иисусовой молитвы и достижением состояния исихии. Именно этот последний тип молитвы ценится наиболее высоко. Совокупный аскетический опыт Церкви породил такое высказывание: "истинная молитва начинается тогда, когда начинает говорить Бог".
Одним из противоречивых проявлений православного аскетического опыта стало движение имяславия (начало XX в.), в котором слово как метафизическая категория воспринимается как лингвистическая норма, что и с богословской и с лингвистической точек зрения некорректно. В этой концепции слово тождественно сущности обозначаемой им реальности ("Имя Божие есть Бог" – – Антоний (Булатович), иеросхимонах. Апология веры во Имя Божие и во Имя Иисус. М., 1913). В ходе уточнения богословской и философской аргументации слово, точнее, имя Божие, стало отождествляться с божественной энергией, из чего следуют радикальные богословские и практические выводы. Ср. например: "Имя Божие есть энергия Божия... и потому сам Бог" (А.Ф. Лосев. Имя. СПб., 1997. С. 15).
Интересное, хотя и вполне независимое от ортодоксальной богословской традиции развитие эти идеи получили в философских концепциях русских мыслителей XX в. – прежде всего, у свящ. П. Флоренского, прот. С. Булгакова и А.Ф. Лосева. Флоренский разработал теорию "священного переименования", при котором инструментом трансформаций в религиозной сфере выступает имя как первоэлемент слова (П. Флоренский, свяш. Священное переименование. М., 2006). А.Ф. Лосев в ранний период своего творчества (1920-е гг.) создал монументальную философию имени, согласно которой "слово и, в частности, имя есть необходимый результат мысли, и только в нем мысль достигает своего высшего напряжения и значения" (А.Ф. Лосев. Философия имени // Он же. Бытие – имя – космос. М., 1998. С. 627), иными словами, слово, будучи материальным выражением мысли, является его наиболее полной и совершенной реализацией. Наконец, прот. С. Булгаков в эмигрантскую пору своего творчества (С.Н. Булгаков. Философия имени. СПб., 1998) создал богословскую концепцию слова или его подвида имени, которая рассматривает эту категорию в более широкой перспективе, чем лингвистика или философия – в перспективе богословской, где слово есть не только языковая или когнитивная категория, но прежде всего категория онтологическая. Таким образом, он закономерно приходит к оформлению категориального ряда: слово – символ – логос.
Слово как антропологический принцип
Слово (словесность) во всем многообразии его значений есть наделенность человека разумом и даром речи: "Разумная часть души, в свою очередь, разделяется на слово внутреннее и слово внешнее. Внутреннее слово есть движение души, происходящее в уме без какого-либо выражения в речи. Поэтому бывает, что часто мы молча, мысленно произносим целую речь или рассуждаем во сне. В отношении этого вида слова, преимущественно, мы и являемся словесными, или разумными, ибо и немые от рождения или потерявшие способность речи вследствие болезни тем не менее суть существа разумные. Внешнее же слово имеет действительно существование в речи и в разных языках; иначе сказать: это – слово, произносимое устами и языком; отсюда оно и называется произносимым, или внешним. В отношении этого внешнего слова мы и называемся имеющими способность речи" (Иоанн Дамаскин. Изложение веры 35).
По мысли большинства древних богословов слово и является тем средоточием человеческого существа, которое называется образом Божиим. "Мы приведены из небытия в бытие, мы сотворены по образу Создателя, имеем разум и слово, которые составляют совершенство нашей природы и которыми мы познаем Бога" (Василий Великий. Беседа о благодарении). Именно слово обеспечивает коренное внутреннее сродство человека с Богом. В раскрытии заложенных в человеке словесных способностей, в обнаружении очертаний Слова Божия и заключается залог спасения человека и жизни вечной. Это означает, что познание Бога заключается не только в развитии интеллектуальных способностей, но еще больше в упрочении своего духовного родства с Творцом. Потому путь к Богу пролегает в обращении к своему внутреннему миру, выявлению в нем зеркального сходства с Создателем: "когда душа слагает с себя всю излившуюся на нее скверну греха, и соблюдает в себе один чистый образ, тогда (чему и быть следует) с просветлением его, как в зеркале, созерцает в нем Отчий образ – Слово, и в Слове уразумевает Отца" (Афанасий Великий. Против язычников 34). Итак, с одной стороны, слово это инструмент нашего познания и приближения к Богу, с другой – – Слово есть сам предмет, точнее, объект нашего познания. В одной точке процесс и цель познания совпадают. Григорий Нисский переносит тринитарную аналогию (Ум – – Отец, Слово – – Сын, Любовь – – Святой Дух) на внутренний трихотомический состав человека: "Душа нерождена подобно Нерожденному Богу-Отцу, разумное слово рождается из нее неизреченно и бесстрастно [подобно Сыну], ум небеспричинен и нерожден, он исходит подобно Духу" (Григорий Нисский. Об образе и подобии).
Слово как лингвистический принцип
Наконец, в православном богословии в достаточной мере осознавалась и лингвистическая природа слова, суть которой обусловлена коммуникативными задачами. Древние православные богословы, будучи наследниками античных лингвистических концепций, усматривают в языке и слове, в частности, тройную логическую структуру (ср. "семантический треугольник" Г. Фреге): предмет (денотат) – – понятие (сигнификат) – – слово (знак). Соотношения между ними устанавливаются в процессе коммуникации: слова обозначают мыслимую предметность, при том что предметы произведены Богом, мысли – – умом, а слова – – душой. В вопросе о происхождении языка, элементом которого является слово, православные богословы в большинстве придерживаются конвенциональной концепции ("по соглашению" – – κατ¦ θέσιν), а не естественной ("по природе" – – κατ¦ φύσιν). Лингвистическая природа слова описывается в богословских категориях: "Человеческое слово есть образ Предвечного Слова Отца... И наше слово обладает творческой силой... и наше слово достигает вечности, если сказано в путях воли Его... Слова Литургии и вообще молитв не суть только человеческое, но и данные Свыше. Церковный язык относится к сфере Божественного Бытия; он должен выражать Откровение Духа и им порождаемые умные видения..." (Софроний (Сахаров), архимандрит. Видеть Бога как Он есть. Свято-Иоанно-Предтеченский монастырь – Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2006. С. 286). Понимать фразу архимандрита Софрония следует так: слова Литургии и молитвы порождены соработничеством Бога, дающего о Себе откровение, и человека, именующего "умные видения".
Итак, учитывая детальную проработку категории слова в православной богословской традиции, совершенно неприемлемо игнорировать его частные значения или выдавать одно значение за другое, что в таком обилии содержится в публикации иерея Г. Мусохранова. Чем опасна подобная неразборчивость – – красноречиво показывают выводы, к которым он приходит. Остается еще только добавить, что известный отечественный лингвист и историк Б.А. Успенский, которого автор опрометчиво вербует в свои единомышленники, нисколько не разделяет его взглядов. Для Успенского научный интерес к языковому своеобразию русского средневековья никоим образом не предполагает нормативности его языковых практик для других времен и нашей эпохи, в частности.
Источник: Богослов. ру
