Институт военных капелланов существует в большинстве крупных военных держав, за исключением Северной Кореи, Китая и России. Духовенство присутствует в армиях всех стран НАТО и получает офицерское жалование. Перспективы возвращения этого института в российскую армию в эфире РС анализирует петербургский священник протоиерей Александр Степанов.
– Насколько Русская православная церковь организационно готова к своей новой миссии?
– Есть синодальный отдел по взаимодействию с вооруженными силами, с правоохранительными органами – он все это объединяет. Председатель – протоиерей Дмитрий Смирнов в Москве. Во всех крупных епархиях, во всяком случае, у нас в Петербурге, существуют отделы по взаимодействию с вооруженными силами. Соответственно, они, вероятно, и будут формировать корпус этих военных капелланов. На сегодняшний день такое решение принципиально принято. Но как эти механизмы будут работать, будут ли священники числиться служащими в армии, – получение зарплаты от военной части предусмотрено, но будут ли они при этом служить еще в каких-то приходах, не связанных с военными частями? Для меня вопрос не очень ясен, и, по-моему, он для всех еще открытый.
– А можно добровольно пойти военным священником?
– Вполне. Но я думаю, что желающих идти служить в такую систему будет не слишком много. Все-таки это очень специфичная, закрытая форма служения, ты достаточно жестко "приписан" к определенной пастве. Военные городки, военные части, – часто они закрытые. Это может быть храм в военном городке, где живут семьи военнослужащих – тогда, конечно, легче. А если на территории части, за проходной – соответственно, и приход будет формироваться достаточно своеобразный, только из военнослужащих, солдат.
– Это сложная категория паствы, на ваш взгляд?
– В военной части практикующих верующих окажется примерно столько же, сколько и в любом другом месте – 5-7 процентов. Подразумевается, что в армии это будет каким-то организованным порядком: всех построят, строем окрестят, строем на литургию поведут. Я утрирую, но, в общем, какой-то элемент такого внешнего принуждения, или не принуждения, но чего-то такого будет. Это, как мне кажется, и будет главным образом создавать священнику определенные проблемы. Когда мы служим просто в городе, приходят те, кто действительно чувствует потребность. Другой вопрос, что они знают, понимают, насколько их вера сознательна – но в любом случае их никто не вынуждал прийти, они приходят уже с априорной открытостью. Мне кажется, в условиях армии это может немножко более "вынужденная" паства.
– Министерство обороны дает другие цифры: согласно каким-то опросам, чуть ли не 80 или 85 процентов военнослужащих считают себя верующими людьми...
– Действительно, крещены-то у нас, наверное, не 80 процентов – у нас мусульман значительное количество, – но много, не знаю, 70, 60 процентов крещеных людей. В Бога веруют и мусульмане, и все другие тоже. Но просто верить, что существует что-то такое выше меня – это совсем не то же самое, что быть практикующим христианином: регулярно бывать в храме, исповедоваться, участвовать в таинствах, молиться и так далее. Я называл долю тех, кто реально практикует церковную жизнь. Это, наверное, 5-7 процентов населения на сегодняшний день.
– Для людей, которые потенциально находятся в большей опасности, чем все остальные, которые имеют дело с оружием, которые должны с оружием в руках защищать свою родину, которые, в общем-то, должны убивать – для этого им и дается, в том числе, оружие, – какой должна быть проповедь?
– Проповедь всегда должна быть проповедью христианской. Здесь особенность, наверное, будет заключаться в том, что люди, находящиеся в реальной опасности, гораздо больше склонны к религиозному переживанию. Есть такой известный афоризм, что "на войне неверующих нет". Там, где происходят реальные боевые действия, – а это все-таки очень незначительная часть нашей армии, – я думаю, спрос на военное духовенство будет существенно выше. Насколько мы окажемся адекватны тем запросам людей? Проповедь всегда будет одинакова. Всегда будет проповедь о Христе, о его крестной жертве, о смерти, о нашем спасении, о вечной жизни – то, о чем проповедовал Христос, апостолы. Она, собственно, не меняется, и она не ситуативна.
– Грех "не убий" вы будете прощать?
– Нет такого греха, который нельзя простить, если человек сам в нем кается. Убийство есть безусловный грех всегда, при любых обстоятельствах. Даже когда мы защищаем свою жизнь, когда мы защищаем близких – это все равно грех. Перед нами, к сожалению, в этом нашем падшем мире жизнь ставит проблему выбора не между добром и злом, не между грехом и праведностью, а, чаще всего, между большим грехом и меньшим грехом. Действительно существуют много ситуаций, где для того, чтобы минимизировать грех, приходиться убивать. Скажем, защищая мирное население, защищая своих матерей, жен, детей и так далее, человек идет на войну и убивает. Но если он этого не будет делать, то он оставляет на произвол судьбы других людей, которые сами себя защитить не в состоянии. Вот это есть некоторое оправдание войны. Но все-таки онтологически церковь никогда не говорит о том, что убийство на войне – это есть праведность. Это, безусловно, грех.
– В целом вы лично поддерживаете идею введения военных священников в армии?
– Мне трудно сейчас сказать. Я думаю, наверное, это будет не так плохо. Действительно, в армии очень многое происходит. Я не имею в виду даже военные конфликты – просто эта армия в довольно разложенном состоянии находится в мирное время. Можно питать какие-то надежды на то, что присутствие священника немножко оздоровит ситуацию, немного улучшит нравственный, моральный климат. Может быть, это так. Но я не уверен, что священникам удастся успешно справиться с этим во всех случаях.
Источник: Радио Свобода
