ХХ век в истории России

История ХХ века не дает покоя российскому обществу. Острые споры вспыхивают вокруг многих памятных дат, общественных инициатив и даже решений государственной власти.

Не стал исключением и новый двухтомник "История России. ХХ век" под редакцией А.Б. Зубова. В работе над книгой принял участие широкий круг авторов: историки ведущих академических институтов и вузов России, философы, юристы, искусствоведы, православные священники – всего более 40 человек.

К началу 2010 года это издание в качестве учебного пособия уже используется в Санкт-Петербургской и Коломенской духовных семинариях. Идет работа над вторым, исправленным и дополненным, изданием.

Сегодня нередко можно услышать утверждения, что у нас нет общей истории, нет общей России. Для кого-то Россия – страна, навсегда погибшая в 1917 году, для других история отечества, напротив, начинается с этого года. Третьи пытаются соединить в одно Россию дореволюционную, советскую и постсоветскую, невольно жертвуя одной из них в пользу других.

Может ли историк-христианин на основе своего религиозно-нравственного мировоззрения разрешить те конфликты прошлого, которые нас разделяют? Насколько приемлем такой подход для во многом секулярного российского общества? И возможно ли вообще целостное восприятие отечественной истории со всеми ее разрывами и противоречиями?

Об этом размышляют авторы и читатели "Истории России".

Андрей Зубов,

профессор МГИМО:

Двухтомник "История России. ХХ век" вырос из идеи написать учебник для 11 класса российской школы. Учебник, в котором жизнь нашего народа описывалась бы принципиально не в советском духе. Ведь до сих пор, хотя за 20 последних лет проведено множество исследований, написаны тысячи объективных и честных книг буквально по всем вопросам отечественной истории ХХ века, опубликованы сотни томов ранее строго засекреченных документов, школьные учебники пишутся как в советское время. Всё та же "коллективизация", "индустриализация", "культурная революция". Все так же белые захватывают города, а красные их "освобождают". Большевистский режим рассматривается как законный, его власть – как одобряемая народом, его действия (за исключением отдельных эксцессов) – как правильные, справедливые, человеколюбивые, хозяйственно целесообразные. Хотя теперь о репрессиях и говорится скороговоркой, но истинный масштаб рукотворной гуманитарной катастрофы, подлинная богоборческая и человеконенавистническая природа большевистского режима не раскрывается. В новейших учебниках Сталина порой именуют "умелым менеджером". А режим, при котором было уничтожено всякое инакомыслие, все несогласные с ленинско-сталинской идеологией и, в первую очередь, все активные верующие всех религий, авторы таких учебников отказываются именовать тоталитарным.

Выступая против всей этой лжи, желая восстановить историческую правду, стремясь вновь утвердить нравственный принцип в оценке исторических событий, вновь сделать мерилом добра и зла человека, его жизнь, достоинство, свободу, а не силу государства, не количество выплавляемой стали или численность ядерных бомб, – мы и решились писать учебник. Собрался авторский коллектив, более сорока ученых, большей частью историков с известными именами, специалистов в различных областях изучения прошлого века. Свои специальные знания они стремились сделать на этот раз достоянием не узкого круга специалистов, но российской молодежи, всего нашего общества.

И вот, когда мы начали писать, то все почти одновременно поняли, что учебником тут не обойдешься. Слишком велик разрыв между знаниями профессионалов, которые мыслят уже совсем не так, как в советское время, и обществом, питающимся или из популярных книг, телепередач и полусоветских учебников, или старым большевистским историческим лубком, восходящим к "Краткому курсу истории ВКП(б)", или разными околоисторическими спекуляциями и мистификациями, которых полным-полно на полках наших книжных магазинов. Людям нужна честная, правдивая и научно полноценная история. Необходимо рассказать о многих фактах, вывести из тени много имен, дат, показать причинно-следственные связи событий. Тут учебником не обойтись. Учебник пишется на основании общей истории эпохи, а такой общей истории как раз и нет в нашем обществе. Когда человек, не узкий профессионал, а просто культурный человек, хочет узнать о временах Елизаветы Петровны, понять, кто такой Мазепа или Миних, он берет "Историю" С.М. Соловьева или В.О. Ключевского, лекции по русской истории С.Ф. Платонова. Но подобной книги по истории России ХХ века нет. Нет книги, достаточно популярной и одновременно профессиональной, по прошлому, самому драматическому веку нашей истории. Да и наша история до ХХ века в свете национальной катастрофы века ХХ должна быть осознана несколько иначе, чем представлялась она в благополучные и мирные годы XIX столетия нашими историками-классиками. Коммунистическая катастрофа заставляет и в дореволюционном прошлом искать предпосылки той великой смуты, которая смела историческую Россию в веке ХХ-м. В результате в какой-то момент все авторы поняли, что писать надо не учебник, а книгу для чтения по истории России, некоторое продолжение Соловьева или Платонова в ХХ век. Эта книга предназначена не только и даже не столько для учеников 11 класса. Большинству из них одолеть эти два огромных тома будет еще нелегко. Но это книга для их учителей, для их родителей, для их старших сестер и братьев, уже вставших на путь самостоятельной жизни, для всех, кто хочет узнать, как на самом деле было, кто хочет понять, почему так было, и кто желает уяснить, как с таким прошлым нам строить нашу жизнь в ХХI веке.

История вся строится на правде, должна строиться, по крайней мере. Беда в том, что в советское время прямая ложь и многочисленные умолчания были нормой для исторического официоза. Скажем, утверждалось, что в Катыни польских военных убили немцы осенью 1941 года, а не советские энкавэдешники в апреле 1940-го. Это была прямая ложь. Умолчанием было сокрытие приложений к пакту от 23 августа 1939 года между нацистской Германией и СССР, в которых говорилось о разделе Восточной Европы. Лжи было много, но бесконечно больше было умолчаний, совершенно искажавших понимание всего хода исторического процесса. В нашей книге мы старались полностью избавиться от лжи и честно рассказать обо всем важном в нашей истории прошлого века, не делать тенденциозных умолчаний. Это касается не только фактов правления коммунистов, но и жизни русской эмиграции, и антикоммунистического сопротивления, и жизни Церкви. В спорных случаях я как ответственный редактор объяснял нашу позицию в специальных врезках. Вся задача историка и состоит в том, чтобы вы-явить точный исторический факт, реконструировать на основании свидетельств, документов мотивы тех или иных действий деятелей исторического процесса. Скажем, в советский период мотивы участия в борьбе против коммунистов объяснялись желанием "бывших" – капиталистов, генералов, попов – вернуть себе имущество и власть. Это заведомая ложь. В многочисленных документах, декларациях, частных письмах, дневниках, воспоминаниях фигурируют совершенно иные мотивы: вернуть народу отечество, веру, свободу, право распоряжаться своим имуществом, защитить жизнь и достоинство, довести страну до всенародных выборов в Учредительное собрание. Эти свидетельства приводятся, анализируются.

Что же касается нравственной оценки, то это – наша принципиальная позиция. Историк всегда имеет какую-то шкалу оценки. Один высшей ценностью объявляет экономическое развитие, другой – имперское могущество, третий – культурные достижения, четвертый – национальную независимость и по этой шкале определяет успехи и неудачи государства, народа. Мы же высшей ценностью объявили свободу и достоинство человека. Мы исходим из убеждения, что государство существует для человека, а не человек для государства. Человек создает государство, чтобы ему было лучше, свободней, богаче и спокойней жить. А если какие-то люди узурпируют за собой государство и от его имени начинают ущемлять граждан в их правах, лишать их имущества, свободы и самой жизни, бесконтрольно распоряжаться судьбой других в своих интересах, то, значит, государство как общее благо рухнуло, и такие узурпаторы заслуживают самой суровой оценки, и юридической и нравственной. Мы уверены, что нравственные принципы, на которых строится индивидуальная судьба, вполне распространимы и на общество. Если в обществе люди убивают друг друга, лгут друг другу, насилуют волю друг друга, то это безнравственно и приведет рано или поздно к социальной катастрофе.

Авторы книги твердо придерживаются христианского принципа, что человек – мерило всех вещей. Ради человека в мир пришел Спаситель, ради человека Он принял позорную смерть. Христианское общество может быть бедным, может быть слабым, но оно не может быть бесчеловечным, не может попирать заповеди, принципиальные установления Божии. А если какое-то общество попирает заповеди – значит, оно обречено на страдания, так как оно ставит себя вне Бога, вне Церкви Христовой. А вне Церкви нет спасения, нет и счастья. В этом суть нашей нравственной оценки.

Главным словом нашей книги является слово "солидарность", единодушие людей друг с другом и с Богом. "По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою" (Ин. 13, 35). Солидарность не значит единообразие. Каждый уважает и ценит в другом иного, видит в ином такой же образ Божий, каким является и он сам. Когда солидарность в обществе слабеет, когда люди начинают жить своекорыстно, эгоистично, не для другого, а за счет другого – будь то человек, социальный класс, иной народ, – когда они больше берут у других, чем дают им сами, тогда общество приближается к катастрофе. Но хуже всего бывает тогда, когда это греховное состояние не осуждается, даже не терпится молча, но освящается особой идеологией сословного, классового, национального или расового превосходства.

Старая Россия рухнула из-за крепостного рабства, основанного на сословном превосходстве дворянства и принижении "подлого" народа – крестьян. Последствия крепостного состояния так и не были изжиты в нашем обществе до самой революционной катастрофы. В этой идее не было ни капли солидарности, соборности, и потому старая русская Церковь, освящая крепостное состояние своим авторитетом, потеряла доверие народа.

Но на смену одной неправде пришла другая, еще худшая – классовая ненависть, богоборчество. Это у нас. А в Германии – ненависть расовая, животная ненависть к братьям Господа по плоти – евреям, презрение к "недочеловекам" – славянам, цыганам, чернокожим. Немало неправды было и в либеральных демократиях: презрение к колониальным народам, расовая сегрегация в США. Это восстание на солидарность людей друг с другом и с Богом и погубило всех нас в ХХ веке. Поэтому оселком солидарности проверяется нами в книге каждое историческое событие, всякий общественный деятель.

В этом – суть нашей нравственной оценки истории.

Алексей Кара-Мурза,

заведующий отделом

социальной

и политической

философии ИФ РАН:

В книге "История России.

ХХ век" мои главы посвящены дореволюционной политике: социальные слои, общественные настроения, политические партии, Думы, буржуазия, интеллигенция – об этом я писал. Эти главы очень важны – они задают тон книги. Я вообще считаю, что все решилось в России именно в те десятилетия. Весь контекст этих первых глав отвечает на вопрос, а могла ли судьба России в ХХ веке сложиться иначе? Понятно, что когда была установлена большевистская диктатура, против нее идти было очень трудно, тем более что лучшая часть элиты была либо уничтожена, либо выслана, ушла из страны. Последовавшие семьдесят лет Россия проходила

по одному из альтернативных путей той развилки, на которой стояла на рубеже ХІХ и ХХ веков.

Я показываю, что была альтернатива. Я ее называю земской – не либеральной в узком смысле слова, а именно земской. Включая сюда синтез, я бы сказал, либерально-христианский – на основе национальных традиций, но лучших традиций – земских.

Сама книга, на мой взгляд, – антиопричная (если следовать классическому делению на земщину и опричнину). Она протестует против любых форм русской опричнины. И выступает за любые формы русской земщины. За земский путь, основанный на серьезном земском движении, лучшая часть которого была потом конвертирована в определенные формы политики, что позволило либералам выиграть первую и вторую Думу, иметь серьезное представительство в третьей и четвертой. То есть за русский земский и условно говоря, парламентский путь.

Эта альтернатива была живучая, очень укорененная в российской традиции. К тому времени дали плоды реформы Александра ІІ. Прошло двадцать-тридцать лет, и сами механизмы, которые тогда заработали, сформировали совершенно другой массовый тип русского человека: человека, который умеет выбирать, защищать свой выбор и его реализовывать. Этот массовый тип накопился к рубежу ХІХ – ХХ веков в огромном количестве не только в столицах – это целая субкультура. И я показываю, в каких регионах эта альтернатива, хоть и ненадолго (1904, 1905, начало 1906 года), выигрывает, например в Томске. Эта альтернатива выиграла и в Воронеже – земская альтернатива на уровне города, губернии. Этот путь был возможен и для всей России. К сожалению, непрофессионализм власти, огромная консервативная инерция, некоторые ошибки самих либералов – все это привело к тому, что эта альтернатива не смогла реализоваться.

После этого мы пошли по большевистскому пути, абсолютно опричному, и у меня ощущение, что мы и до сих пор пока не смогли переломить эту тенденцию. Опричники разных мастей постоянно придавливают русское земство. Наша книга, на мой взгляд, – это ответ русским опричникам со стороны российского земства. Земства, повторяю, в котором истинно сильна христианская струя, которая ни в коей мере не противоречит русской свободе и идее русского порядка. Более того, эта книга получилась не только земская, она получилась действительно либерально-христианская. Эту линию продолжила потом часть русской эмиграции, но, к сожалению, здесь, на родине, она была полностью затоптана. Я надеюсь, что когда-нибудь мы вырулим снова на земский, либерально-христианский путь.

Книга в целом, на мой взгляд, делает позитивное дело. Она показывает, что, во-первых, в России сущест-вует альтернативная история – история общества, а не история власти. Это впервые сказано. Коллаж на облож-ках из фотографий простых людей – это как раз символ того, что это альтернативная история людей, а не безличных законов и внелюдских тенденций.

История как любое рукотворное людское дело подвержена нравственному осмыслению. Я не думаю, что нравственная книга может расколоть общество; на мой взгляд, она может только соединить. Правдой трудно расколоть: если людям морочить головы, они гораздо более агрессивны, чем когда они узнают правду и задумываются о ней.

Эта книга соединяет две очень серьезных вещи: идею нравственности и идею свободы. А они, к сожалению, у нас редко когда сочетаются: если либерал, то почему-то обязательно атеист, или агностик, или вообще непонятно кто. Если консерватор, то обязательно зашоренный, а не размышляющий и обязательно ненавидящий свободу, выступающий только за единообразие в мозгах и в обществе. Порядок и свободу можно соединить. Вот земство – это как раз соединение свободы и порядка, альтернативная форма русского порядка, которая на самом деле намного ближе к человеку, чем навязанная ему сверху. И настоящее христианское чувство – это не столько чувство церковной иерархии, сколько опыт единения через христианскую общину, как это и было заложено в основание Церкви. Создать на основе нравственности это непротиворечивое единство русской воли, свободы и порядка – это, на мой взгляд, соединяющая идея, а не разрушающая. В России нет сейчас более конструктивной идеи, чем земство и солидаризм.

Есть масса таких проблем, которые при внимательном чтении книги "История России. ХХ век" просто

снимаются, оказываются псевдопроблемами. Скажем, противостояние западничества и славянофильства. Это значительный шаг не только в исторической науке, это еще и шаг в становлении целостного, здорового, солидаристского российского самосознания. Пора закончить эту гражданскую войну и начать работать для созидания.

Николай Артёмов,

протоиерей, секретарь

Германской епархии РПЦЗ:

Книга "История России. ХХ век" определенно предоставляет собой смену парадигмы. Уже потому, что рассматривает две России – советскую и зарубежную – как единое целое. Этот взгляд, наконец, стал возможным, и мне он кажется необходимым и верным. Можно сравнить русское общество с водой: она течет, изменяется, оседает в омутах, очищается на камнях, разделяется на потоки, ручейки, образует отдельные водоемы. Но в своей природе она одна и та же. Даже между отдельными водоемами есть связь – через дождевые облака. И авторы книги стараются воспринимать как единое целое русский народ, русскую душу и, на высшем уровне, русский дух, который питается православием.

Участие эмиграции подается именно в этом ключе. Эмиграция интегрирована в российский исторический процесс. Это чрезвычайно важно для обретения полноценного видения для России в целом. Пусть эмиграция была лишена территории, но это не мешало ей оставаться частью российского общества. Кроме того, ее подпитывали новые волны выходцев из России, оказавшихся за рубежом, прежде всего в годы Второй мировой войны. Эти люди, собственно, не были "эмиграцией" в чистом виде – они, в большинстве своем, оказались на оккупированной Германией территории и не вернулись обратно в СССР. Эта новая волна принесла с собой опыт жизни под советской властью, в условиях коллективизации и последующих страшных 1930-х годов.

Общение между эмигрантами и советскими людьми было всегда – через те самые "дождевые облака", о которых я говорил. Встречались с советскими туристами, моряками, спортсменами, инженерами, писателями... Это общение показывало, что русская душа, хотя и покрыта разными пропагандистскими стереотипами, жаждет чего-то другого. Так как вера составляла основу, становой хребет эмигрантской жизни, при встречах с русскими людьми речь о ней заходила очень часто.

И среди воспитанных в атеизме советских граждан слово о вере встречало интерес.

В книге многие традиционные понятия заменены на новые, и, на мой взгляд, это нормальное явление в исторической науке. Когда в том или ином историческом событии или процессе выявляются новые аспекты, их нужно должным образом учесть и обобщить. И прежние названия могут уже не соответствовать этому обобщению. Было бы попросту нечестно, если – при том новом подходе, который открывается в этой книге, – мы бы использовали созданный Сталиным термин "Великая Отечественная война". Лучше следовать Солженицыну, который, насколько мне известно, первый ввел в употребление понятие "советско-нацистская война". Откройте третий том "Архипелага ГУЛАГа". Достаточно прочесть первую и последнюю главу, чтобы удостовериться, что в "Истории России. ХХ век" отобразилась солженицынская перспектива.

Взаимопонимание в русском обществе рождается в муках, потому что освобождение от запретов порождает чувство: нельзя трогать "святыни". Тут можно вспомнить, что по поводу другой обсуждаемой сейчас книги – "Трагедия России. "Запретные" темы русской истории ХХ века" протоиерея Георгия Митрофанова – появилась весьма односторонняя статья, автор которой утверждает, что эти темы должны оставаться именно "запретными". Люди инстинктивно боятся, что их вот-вот лишат привычных ценностей, что не останется уже ничего "святого". Сказывается и опыт: видели разгул беспринципного либерализма, да еще на фоне безнравственно устроенной экономики. Понятно нежелание быть втянутым в подобный разгул. Отсюда сопротивление потере привычного.

Но Церковь все же исповедует громогласно на Литургии: "Един свят, един Господь, Иисус Христос во славу Бога Отца. Аминь". Иначе мы впадаем в идолопоклонство. Земных святынь нет и не может быть, разве что они Христовы! Святые они – во Христе, и святые иконы основаны на образе Божием. Поэтому и в книге речь идет об обретении Россией своего духовного лика.

Существует опасность восприятия Церкви и православия как системы запретов и приказов. Но заповеди Божии высвобождают в человеке образ Божий. Заповеди – это свобода духа, свобода от идолов, от мифов, от страстей-эмоций. Высвобождение к Истине. Поэтому страх не должен распространяться на поиск новых положительных начал, построенных на ценности личности и личностных ценностях, то есть восходящих к личностному началу, дарованному нам именно Христом как Личностью Боголикой – и отсюда возводящей к личностному триединству: Богу-Троице.

При таком освобождении от наносного тоталитарного духа понятие Великой Отечественной войны может сохраниться, но уже в ином смысле. Русские люди во время войны стремились к свободе. Где бы они ни были и в самых разных условиях – нередко трагических. Советские солдаты думали, что не вернутся уже в прежний сталинский СССР, верили, что прежняя жизнь с колхозами, репрессиями и государственным богоборчеством уже невозможна. В РОА тоже верили, что русскую стихию Гитлеру не победить. Но русское освобождение тогда не сбылось. Не было суждено. Может быть, не созрело духовно? Трудный вопрос. Книга на него не пытается ответить, но дает канву для самых глубоких раздумий. Важно, что здесь нет односторонности. Есть открытость.

Я очень надеюсь, что мыслящими людьми книга будет воспринята верно и что она станет одним из элементов оздоровления атмосферы в России, ищущей свой дальнейший путь.

Борис Любимов,

ректор театрального училища им. М.С. Щепкина:

В книге "История России. ХХ век" проводится различие между традиционной русской культурой, дореволюционной, и русской культурой "осовеченной". Это не случайно.

При большевиках культура утратила важные характеристики, которые, на мой взгляд, вытекают из осознанной религиозности, православия, или христианских традиций, оставшихся даже в произведениях писателей агностиков или атеистов. Это такие чувства, как сострадание, милосердие, умение посмотреть на врага глазами сочувствия, увидеть в другом такого же человека, как и ты. Видимо, за это Томас Манн называл русскую литературу "святой".

В советский же период девизом стали слова "Если враг не сдается, его уничтожают". Тогда проводилось жесткое деление на "чужой – свой", насаждались подозрительность, враждебность, повсюду искали вредителей, диверсантов.

Такие веяния господствовали в культуре между 1935 и 1955 годами, особенно в послевоенные годы. Даже в 1920-е годы еще что-то пробивалось, были проблески писательского таланта, были успехи в театре и кинематографе. Что же до послевоенной культуры... я не знаю ни одного хорошего фильма того времени. Если тогда и писались хорошие стихи (Ахматовой, Пастернаком), то они не печатались. Из прозы можно отметить только искреннюю и честную повесть Виктора Некрасова "В окопах Сталинграда". И, казалось бы, все – нет русской культуры. Но буквально через несколько лет, со второй половины 1950-х годов, она снова начинает подниматься и достигает уровня Солженицына, Федора Абрамова, Бориса Можаева, Виктора Астафьева. Возникают замечательные явления театра, кинематографа, оперного искусства, балета. 1960-е и даже 1970-е годы дали очень сильную филологию, от старейших ученых – Бахтина, Лосева, Лихачева – до Аверинцева и Панченко.

И здесь, может быть, самое вдохновляющее – что, несмотря на уничтожение миллионов людей в лагерях, уход многих лучших представителей народа в эмиграцию, да и еще гибель множества людей в годы Второй мировой войны, не говоря уже о тех, кто вернулись с нее духовными и физическими калекам, культура в России оказалась все-таки неуничтожима.

В тех главах, которые были написаны для книги, я старался показать, как, несмотря на чудовищное давление, все-таки трава пробивалась сквозь асфальт. И для меня это повод не для того, чтобы гордиться, – гордость вообще не христианское чувство. Но чувство человеческого достоинства, мне кажется, должно пробудиться у читателя этой книги. Потому что другой народ в тех обстоятельствах сломался бы и просто сгинул.

Сколько же в те годы было совершено подлостей, мерзостей: предательства, доносы, подсиживание и так далее. Но как много было в это время совершено потрясающих подвигов людьми, которые не хотели смириться с этой подлостью, жертвовали собой, не боялись этого.

А вот, скажем, выдающаяся страна Германия, славящаяся своими произведениями культуры. Вы много назовете произведений, написанных при фашизме, не эмигрантами, как Томас Манн, а теми, кто оставался жить под Гитлером? А у нас – Мандельштам, Ахматова, Пастернак. Тот же Михаил Булгаков – ему ведь намного проще было бы славить Сталина во всю силу своего таланта, а он пишет "Мастера и Маргариту". Сколько было изумительных творений в самую страшную пору!

Или, скажем, такое фантастическое явление, как написание "Архипелага ГУЛАГа". Ведь когда Солженицын прорвался в официальную печать с "Одним днем Ивана Денисовича", кто ему мешал стать первым писателем СССР? Вступить в партию, стать первым секретарем Союза писателей, писать даже в основном честные книги, но все равно славящие КПСС. Он ведь превзошел бы всех, кто тогда находился у руля советской литературы. А Солженицын писал "Архипелаг ГУЛАГ" и "Красное колесо".

Людей честных, совестливых, талантливых и сопротивлявшихся системе тогда было много, как ни в одной другой стране мира. Я в этом глубоко убежден. Поэтому мне не кажется, что у читателей этой книги должно появиться чувства ужаса пред нашим прошлым, наоборот...

Алексей Шестопал,

профессор, заведующий

кафедрой философии МГИМО:

Когда откладываешь срочные дела и читаешь, не отрываясь, два тома (один – в 1000, другой – в 800 страниц), перечитываешь, сравниваешь главы, соглашаешься, споришь, волнуешься, – значит, книга задевает за живое.

"История России. ХХ век" под редакцией Андрея Зубова адресована широкому кругу читателей. Так задумано, так написано. Живо, интересно, с привлечением огромного круга материалов, ранее недоступных, либо известных только специалистам, опубликованных малым тиражом, часто за пределами России.

Это первая коллективная работа такого масштаба, соединившая под одной обложкой авторов, работающих в России, и авторов русского зарубежья. Так что сама эта "История" – факт исторический, факт соединения культурного пространства России, соединения нашей исторической памяти, исторической мысли. У каждой книги по истории России в ХХ веке – трудная судьба. Ведь у каждого читателя есть своя "личная история" России: история наших семей, наших дедов, отцов, матерей, друзей, нас самих, наконец. И мы читаем Большую историю через призму "личной истории". От этого никуда не деться.

С чем я спорил, читая "Историю" Зубова (буду так ее называть для краткости). Во-первых, с интерпретацией Гражданской войны. По-моему, в гражданской войне не может быть правых и виноватых. Гражданская война – Божье наказание для тех и для других. Так оно и было. Так оно потом и осознавалось. Например, в семье моего прадеда, в которой было двенадцать детей и которая разделилась на белых, красных и самостийников (дело было на Украине). Нам надо кончать с гражданской войной, а не передавать ее ненависть в наследство нашим детям. Хороший пример дают испанцы, где еще в 1980-е годы в годовщину окончания гражданской войны все газеты обошла фотография двух мальчишек (внуков видных деятелей республиканского и франкистского правительств), обнявших друг друга за плечи и поднявших свободные руки в приветствии: один – в интербригадовском, другой – в фалангистском.

Во-вторых, я не могу поставить на одну доску противников в Великой Отечественной войне и называть ее "советско-нацистской". И не только потому, что мой дед, врач и полковник в Первую мировую войну, и мой отец, инженер и полковник во Вторую мировую войну, воспринимали эту войну как отечественную. Но потому, что 22 июня 1941 года (задолго до всех перемен во вза-имоотношениях Церкви и режима) Русская Православная Церковь благословила народ на защиту священных границ нашей Родины.

Это главное. И не только в духовно-нравственной оценке войны, но и в оценке других исторических событий. Если мы хотим приподняться над изменчивостью политических, экономических удач и неудач, над субъективностью наших "личных историй", нам надо поставить в центр истории России Церковь – ее судьбу, ее оценки. Тогда центральными событиями нашей истории ХХ века окажутся восстановление патриаршества в начале века, эпопея новомучеников в середине века, Второе Крещение России – в его конце. В этом высокий смысл нашей истории в ХХ веке, залог нашего будущего в грядущих веках.

И – в заключение. Я думаю, что при всем естественном разноголосии нашей дискуссии по истории России мы должны ценить саму возможность этой свободной дискуссии. Редкая возможность в истории России. И не только ХХ века. Очень, очень надо это ценить. Книга Зубова – тому подтверждение.

Иннокентий,

архиепископ Корсунский:

По моему глубокому убеждению, для абсолютного большинства православных людей знание истории жизненно необходимо. Мы живем в определенную эпоху, в конкретной стране и реально существующих общественно-политических отношениях, и человеку нужно иметь свой взгляд на то, что происходит вокруг. И два условия, на мой взгляд, этому способствуют – это личная духовность и историческое знание. Духовность – для того чтобы освободиться от внешнего влияния: мифов, традиций, стереотипов, чужих мнений; а знание – для того чтобы, опираясь на свое духовное видение, иметь ясную историческую ретроспективу, понимание настоящего и возможные пути развития общества в будущем. Это нужно людям разных поколений: и молодым, и людям средних лет, и людям пожилого возраста. И особая ответственность ложится, конечно, на тех, кто пишет на исторические темы. То, что они скажут людям, будет влиять на умы и формирование общественной

атмосферы в целом. Правда без духовности, на мой взгляд, невозможна. Поэтому всякое новое слово о нашем прошлом должно исходить не только из профессиональных знаний, но и из личных нравственных качеств человека, ученого. Честность в историческом исследовании так же необходима, как и стремление донести правду, хотя любой автор может и ошибаться и не иметь полных данных и нужных источников, чтобы составить объективную картину. И это меньшая беда, чем когда труд человека заведомо идет вразрез с его совестью.

Мне кажется, авторов книги "История России. ХХ век" отличает именно этот подход: духовность и стремление к честности и правде, какой бы горькой и трагичной она ни была. Возможно, они и ошибались, возможно, есть и искажения, но они честно пытались рассказать об истории нашей Родины в ХХ столетии.

Я убежден, что историческая правда существует, но вся правда обнаружится только в свете Христовой истины, и, возможно, это произойдет только на Страшном суде. Человек – существо немощное и ограниченное, но если он честен и стремится к правде, то Бог может открыть ему ровно столько, сколько будет достаточно, чтобы создать объективную картину исследуемого предмета. Мы никогда в этой жизни не узнаем всего.

Мне кажется, новая книга содержит то, что раскрывает глаза на многие процессы, людей и дела Божии о нас и нашей истории. Хотя, я повторяю, субъективные ошибки и мнения здесь просто неизбежны.

Конечно, как человек, получивший воспитание в советскую эпоху, я был подвержен влиянию различных мифов, стереотипов и откровенно лживой идеологии. Хотя со временем, с возрастом многое раскрывалось, и стали известны многие факты нашего трагического прошлого. Тем не менее многие сведения, которые я получил из этой книги, стали для меня откровением.

Я, наверно, буду субъективен, но с особой сердечной болью я читал страницы о Великой Отечественной вой-не. Только милость Божия, Его долготерпение, молитвы святых и тысячелетний православный дух нашего народа привели нас к победе. Если тогда это чувствовали далеко не все, то сегодня, когда Церковь свободна, мы должны понимать, что только Бог нам поможет выйти и из сегодняшней, очень трудной исторической ситуации. Я убежден, что Россия пока не нашла свой исторический путь. И мне кажется, рассматриваемая книга помогает нам понять наше прошлое и то положение, в котором мы оказались сегодня, чтобы осознать, что выход из создавшегося положения – только в нашем народном единстве и уповании на Бога.

Сегодня наш общественный организм тяжело болен. А для выздоровления необходимо осознать свои болезни. Нужно говорить правду. Для исцеления нужна только правда, какой бы горькой она ни была, и, конечно, покаяние перед Богом и упование на Его помощь.

Александр Архангельский,

профессор ГУ – ВШЭ,

литератор, телеведущий:

Книга "История России. ХХ век" – это, несомненно, историософская работа, адресованная широкой аудитории; цель авторов – не просто систематизировать и привести к единому научному знаменателю разнородные факты русской истории ХХ столетия, но выявить сверхполитическую логику, религиозную и нравственную подоплеку ее движения, развития, срывов и подъемов. При этом авторы не скрывают от читателя, что смотрят на ключевые события русского ХХ века сквозь призму вполне определенных ценностей, главные из которых – свобода, ответственность, преемственность, открытость. Из чего никак не следует, что они загоняют исторический процесс в очерченное русло, отбрасывая, затемняя или искажая факты, которые в концепцию не вписываются. Это значит только, что они всему дают свою оценку. Не политическую, а этическую.

Они рассматривают революцию 1917 года как заслуженную катастрофу; при этом не исходят из того, что монархия как таковая безупречна, а Николай II как политик отвечал идеалу православного монарха. Тем более что никто пока не доказал, что между христианской верой и политическим монархизмом должен стоять знак равенства. Это личный выбор каждого – какой системе земного правления отдать предпочтение; все они условны и допустимы, кроме беспримесного тоталитаризма и человеконенавистнических режимов. Просто авторы "Истории России. XX век" исходят из того, что законная власть лучше беззаконной и что большевистский (я читал книгу в рукописи, поскольку она была представлена на конкурс премии "Просветитель", не сверял с печатным текстом, но в рукописном было написано даже "большевицкий") режим принес России зла неизмеримо, несопоставимо больше, чем самая несовершенная монархия. Другой вопрос, что я лично отношусь к проблеме жестче и, ни в коей мере не симпатизируя большевикам, считаю, что спасти проигранную Николаем II (как политиком) Россию к февралю 1917 года было уже невозможно.

"Вписать" историю духовного и нравственного развития российского общества, историю Церкви в общую социально-политическую историю России – это была самая трудная из всех поставленных авторами задач. Потому что нет опыта, на который можно опереться: до сих пор мы имели либо политическую историю ХХ столетия, либо церковную; как, в каких совместимых категориях описывать два взаимосвязанных, но разноуровневых процесса? Не подменяя политику обсуждением духовных проблем. Не сводя религиозную жизнь к политическим контекстам. И не разрывая две эти разные сферы исторической жизни. В качестве первого масштабного опыта решения авторов "Истории" – и концептуальные, и стилистические – можно признать удачными. Хотя наверняка те, кто пойдут следом, найдут и более сильные "ходы".

Российская история в изложении авторов книги выглядит вполне приемлемо "в принципе". Есть вещи, например в главах, посвященных Второй мировой войне, которые вызывают у меня сомнение, а есть – там же – то, что приводит в восторг смелостью суждений и четкостью формулировок. Но это нормально. Главное, что появилась целостная историософская (и при этом просветительская) работа, исходящая из того, что логика ХХ века для России – это борьба народного (культурного и религиозного) и советского (государственного) начал. При этом я совсем не против того, чтобы наряду с такой историей существовали и либеральная, и социальная истории; лишь бы не возвращение в однозначное прошлое советизма.

Такие книги сегодня нужны читателю. Прежде всего, они могут помочь поколению сорокалетних завершить многолетние метания в поисках ясной картины исторического мира. Поколению двадцатилетних – поставить перед собою вопросы о нравственном измерении истории. Всем нам – чтобы заново открыть дискуссию о том, чем был русский ХХ век. Только в результате такой дискуссии может сложиться общенациональный консенсус по ключевым эпизодам истории, без чего целостное общество, способное к саморазвитию, невозможно.

Материал подготовили

Виктор Аверков, Николай Бобринский,

Любовь Пасякина, Вадим Сергиенко,