Совет по делам религий. Вчера и завтра

60-летие создания Совета по делам Русской Православной Церкви отмечалось в среду 8 октября в Институте славяноведения РАН в ходе научной сессии "Власть и Церковь в Советском Союзе и странах Восточной Европы". Как организаторы сессии, помимо Института славяноведения, выступили Кафедра религиоведения Российской академии государственной службы при Президенте РФ, Объединение исследователей религии, Информационно-правовой центр "Есфирь". Среди более пяти десятков гостей сессии были в основном бывшие сотрудники Совета по делам религий, действующие государственные чиновники разных поколений, представители академической среды. Непосредственный организатор сессии сотрудник аппарата Уполномоченного по правам человека при Президенте РФ, доктор исторических наук М. И. Одинцов постарался показать, что идея государственного органа, регулирующего отношения государства и религиозных объединений как никогда актуальна.

Сообщение автора этих строк рассказывало о ближайшем историческом контексте организации Совета по делам Русской Православной Церкви. Перелом в ходе Великой Отечественной войны, ставший очевидным после победы под Курском в июле 1943 года, поставил перед руководством СССР новые задачи. Необходимо было обеспечить благожелательную встречу советских войск жителями Восточной Европы, а в перспективе – и подготовиться к ее послевоенному переустройству. Пришло время наглядно показать, что Церковь в СССР пользуется полной свободой и тем самым привлечь на свою сторону общественность балканских государств и союзников. В этих условиях нахождение церковных дел исключительно в ведении специальных служб (а церковные дела уже давно попали в сферу интересов советской внешней разведки) не отвечало требованиям политического момента, и вместе с тем новый орган должен был оставаться послушным и эффективным инструментом давления на Церковь. Обеим этим задачам отвечал Совет при правительстве, призванный "осуществлять связь" между правительством и Патриархом. Значительную роль в этом органе тогда играли сотрудники НКВД. Первый председатель Совета по делам Русской Православной Церкви полковник госбезопасности Георгий Григорьевич Карпов с декабря 1941 г. возглавлял 4-й отдел 3-го управления НКВД. Первое подразделение этого отдела занималось "борьбой с церковно-сектантской контрреволюцией".

В 1940-е гг. перед Советом ставились прежде всего внешнеполитические задачи, с которыми он в целом успешно справлялся. Между тем, в последние годы сталинского правления и особенно в хрущевские времена его роль, состав сотрудников и место в системе советских властных органов были пересмотрены. Если ранее Совет фактически был филиалом советских специальных служб, то теперь он попал под контроль идеологических органов партии, а внутри него была проведена кадровая чистка: чекисты в основном были заменены бывшими партийными работниками. Кульминацией этого процесса стало смещение в 1960 г. Г. Г. Карпова с поста председателя Совета и слияние двух Советов – по делам Русской Православной Церкви и по делам религиозных культов в один – по делам религий. Об этом "посткарповском" периоде работы нового, объединенного Совета рассказал старейший ныне здравствующий его сотрудник, член Совета в 1960–1980-е гг., руководитель его исламского отдела А. А. Нуруллаев.

Прежде всего, он посчитал нужным опровергнуть распространенное мнение, что Совет был "филиалом КГБ". По его словам, в 1960–1980-е гг. в Совете, "как и везде" работали 2–3 сотрудника из этого ведомства, остальные были "люди гражданские". Затем А. А. Нуруллаев постарался обрисовать взгляды тогдашних сотрудников Совета на принципы взаимоотношений государства и религиозных объединений. По его словам, Совет по делам религий воспринимался ими как орган, который призван "на сколько возможно" отстаивать: законность, государственные интересы, права верующих.

Решая первую задачу, сотрудники Совета доказывали партийным и местным органам необходимость соблюдения советского законодательства о культах, а также проводили экспертизу проектов решений, принимавшихся на политическом уровне. Так, в 1986 г. Совет сумел заблокировать принятие постановления "Об усилении борьбы с проявлениями ислама", которое разрабатывалось в секретариате ЦК на фоне начавшейся подготовки к празднованию 1000-летия Крещения Руси. Отстаивание государственных интересов шло прежде всего во внешнеполитической плоскости, в организации поддержки со стороны религиозных деятелей СССР советских инициатив. Причем, как подчеркнул А. А. Нуруллаев, речь шла об отстаивании интересов "нашей Родины, Отечества, а не КПСС". Кроме того, Совет считал необходимым "воспитывать" духовенство в духе лояльности советскому государству и другим вероисповеданиям, а советскую политическую элиту, прежде всего сотрудников МИД – в духе понимания нужд верующих. Отстаивая права верующих, Совет по делам религий, по сути, был "правозащитным органом" в государственном аппарате, подчеркнул А. А. Нуруллаев. Далее он отметил, что сегодня такого органа не существует, верующим "некуда пожаловаться", негде "спросить совета", потому создание его – насущная необходимость.

Выступивший в заключение первый заместитель Руководителя аппарата Правительства Российской Федерации, заместитель председателя Комиссии по вопросам религиозных объединений при Правительстве РФ А. Е. Себенцов вернулся к 1943 г., к началу работы Совета по делам Русской Православной Церкви. Он отметил, что возникнуть такой орган мог лишь при прагматическом подходе государства к религиозной сфере и заинтересованности самих религиозных объединений. Только при совпадении двух этих условий возможно возникновение такого органа вновь. В принципе для государства такого рода структура жизненно необходима, поскольку это позволит профессионально заниматься вопросами взаимодействия с религиозными объединениями. Сейчас же мы наблюдаем вопиющий непрофессионализм в этой области даже у самых высоких чиновников, отсутствует должная экспертиза принимаемых решений и – как показала ситуация с налоговым и земельным кодексами – законопроектов.

С другой стороны, отметил А. Е. Себенцов, заинтересованность в создании такого органа есть у всех действующих религиозных объединений, кроме Русской Православной Церкви, которая неоднократно выступала против "воссоздания Совета по делам религий". Однако, Совет по делам религий, как образно выразился выступавший, был не "рукой КГБ", а только "мизинцем ЦК КПСС". О его "воссоздании" не может быть и речи, так как не возможно "воссоздать мизинец без всего организма".

Иными словами, действовавшие и действующие в государственно-религиозной сфере чиновники были едины в том, что необходим новый орган, который был бы проводником государственной политики в отношениях с религиозными организациями. Как в двух последних выступлениях, так особенно в беседах в кулуарах сквозила тоска по четко сформулированной государственной политике в религиозной сфере и понимание пагубности ее отсутствия. Такое умонастроение понятно и по-человечески, и – так сказать – с точки зрения государства. Интересно другое – то, как собравшиеся определяли содержание этой возможной политики.

И здесь их мнения, высказанные в неофициальной части, были на удивление единодушны. Если определить содержание этой политики одним словом, то она видится как политика либеральная. – Примат юридического подхода к религиозному пространству России – аксиома. Все религиозные объединения, новые и старые равны, ни каких преимуществ у "традиционных" религий не может быть. Поэтому активность Русской Церкви не может быть одобрена: так она, сама того не понимая, расчищает путь зарубежным религиозным экстремистам. Следовательно, интересы национальной безопасности требуют укротить ее активность. Памятники культуры, созданные российскими религиозными объединениями, прежде всего – культурное достояние, признавать их в качестве культового имущества не желательно. В этом контексте совсем не как курьез звучат слова А. А. Нуруллаева о Совете по делам религий как о правозащитном органе. Более того, они придают другим высказываниям новую глубину. Ведь старейший член Совета, очевидно, мыслит в просвещенческой парадигме и понимает права верующих, которые защищал Совет, как их естественные права, то есть права, которые, по мысли философов Просвещения, коренятся в природе самого человека, а не дарованы ему Богом.

Именно просвещенческий пафос звучал в словах того же А. А. Нуруллаева, когда он предложил сформулировать цель вероисповедной политики Российской Федерации как "создание благоприятных условий для свободного мировоззренческого выбора". То есть как создание условий для реализации исконного, "естественного" права человека верить или не верить. Отсюда понятно, что религии – как объект свободного выбора или "мировоззренческий товар" – взаимозаменяемы и равны перед лицом "потребителя", а значит – и перед законом, защищающим права "потребителя". Это и закрепляется приматом юридического подхода в отношениях государства с религиозными объединениями. В контексте просвещенческой парадигмы, утвердившей человека в основании мировоззренческой пирамиды, и древняя церковная утварь, один раз опознанная как памятник культуры – то есть как произведение человека, автоматически получает более высокий статус, чем "культовое имущество". Понятно, что новое "низведение" его в культовый контекст выглядит как оскорбление. Как в недрах партийного аппарата вызревало такое умонастроение – предмет для отдельного разговора. Впрочем, удивительного тут не много: вменяемому человеку трудно было быть консерватором в 1970–1980-е гг.

Однако истинность просветительской линии размышления не очевидна для верующего. Есть для него что-то унизительное уже в том, что его вера – уникальный и драгоценный дар – сводится всего лишь к одному из "естественных" прав. Конечно, в пору работы Совета по делам религий верующим было не досуг уточнять, какие философские положения лежат в основе принимаемого чиновником решения. Другое дело, должна ли в будущем политика российского государства в отношениях с религиозными организациями исходить из той же просвещенческой парадигмы.