Семьдесят лет тому назад, 10 марта 1940 года, в 16 часов 39 минут, в писательском доме в Нащокинском переулке после мучительной наследственной болезни скончался русский писатель и драматург Михаил Афанасьевич Булгаков. Его смерть прошла почти незамеченной.
Скромный некролог в газете, похороны на участке Художественного театра на Новодевичьем кладбище ("Похоронили мы Булгакова, было тяжко. Думалось о его таланте и его неудачной жизни", – писала несколько дней спустя Ольга Леонардовна Книппер-Чехова Марии Павловне Чеховой), и это еще большой вопрос, была ли его воля на то, чтоб его положили рядом с теми, кто доставил ему при жизни столько горя. Но и счастье в том театре у него было, была пьянящая, неверная, ни с чем не сравнимая вспышка признания, о котором он мечтал еще в молодости.
Однако подлинная, безусловная, фактическая, как та бумажка, которую требовал у высокопоставленных пациентов профессор Филипп Филиппович Преображенский, слава обрушилась на Булгакова два десятилетия спустя и не затухает по сей день. Огромные тиражи книг, издания и переводы по всему свету, фильмы, сериалы, театральные постановки, почетные склоки и комплексы грызущихся между собой булгаковедов. За эту "счастливую" участь он сполна заплатил горькой земной судьбой. Да и на первый взгляд, не такой уж горькой была булгаковская доля. Не арестован, не расстрелян, после тяжелого, но успешного вживания в московскую жизнь не бедствовал и не голодал. Напротив, по средним советским меркам, вполне обеспеченный гражданин со своею жилплощадью и хорошим местом службы. То, что беспощадно ругали в газетах? А кого не ругали? То, что не выпускали за границу? Скажите об этом Бабелю или Пильняку, которых выпускали. Не печатали? А Гомера печатали? А Мандельштама много печатали?
И все же едва ли был в русской литературе писатель, более недовольный своей судьбой и сознающий себя неудачником. Это может показаться парадоксальным, нелепым по отношению к человеку, написавшему "Белую гвардию", "Собачье сердце", "Театральный роман", "Бег", "Кабалу святош", "Мастера и Маргариту", но неслучайно во второй половине 30-х годов Елена Сергеевна Булгакова записывала в дневнике: "Усталость М.А., безнадежность собственной работы... У М.А. мрачное состояние... будет одинок и затравлен до конца дней". А сам он в ответ на утешительные слова "Ничего, после Вашей смерти все будет напечатано", приходил в ярость и говорил о том, что его травят так, как никого и никогда не травили. "Мне – трудно, я дурно чувствую себя. Неотвязная мысль о погубленной литературной жизни, о безнадежном будущем порождает другие черные мысли", – писал он композитору Б. Асафьеву в самом начале 1937 года. Он не хотел такой судьбы, да только она его не спрашивала и ставила в те подневольные условия, при которых и был востребован его свободный дар.
Писать о Булгакове взрывоопасно, потому что у каждого из нас он свой и каждый считает, что лишь его точка зрения самая верная. В молодости мы, словно авгуры, обменивались цитатами из его книг, хотя как же трудно было эти книги найти, и зеленый том булгаковской прозы с тремя романами был одним из самых дефицитных товаров советского времени, продававшимся на валюту в Торгсине, который он изобразил в заключительных главах "Мастера". Сегодня купить книги Булгакова нетрудно, да и вообще многое переменилось. Его стало хорошим тоном ругать, и вот уже в одном из модных журналов несколько современных писателей, отвечая на вопрос о самом переоцененном романе ХХ века, уверенно называют "Мастера и Маргариту". Может быть и так (я тоже больше люблю "Белую гвардию"), да только попробуйте, господа хорошие, написать книгу, которая заставила бы о себе столько лет говорить!
А вот почтеннейшая булгаковедка дает интервью иностранной прессе или публикует в узконаучных сборниках "сенсационные" исследования, в которых намекает на то, что третья жена Булгакова была тайной осведомительницей НКВД. Доказательств у ученой дамы никаких, но слух пущен, и желтые журналисты подхватывают сплетню с тем же энтузиазмом, с каким пишут о том, что доктор Булгаков якобы самолично делал аборты своей первой жене. Ну и разумеется, сам в НКВД стучал – а как же еще? На этом фоне зачисление Булгакова в стан сменовеховцев, которых он презирал, подозрения в компромиссах с властью и тайном пристрастии к Сталину кажутся детской забавой.
Впрочем, и у православных читателей отношение к Булгакову более чем настороженное. Чего только не прочтешь на наших душеспасительных сайтах и на духоподъемных форумах. Старшему сыну профессора Киевской духовной академии ставят в вину неправильное воспитание и духовные искания молодости, вменяют горький наркотический опыт, сатирические по отношению к духовенству страницы "Бега" и "богохульство" "Мастера и Маргариты", его обвиняют в связях с масонством и оккультными силами, чуть ли не в иудином грехе. Что может быть эффектнее, чем воскликнуть: "Морфий убил Булгакова-врача и родил Булгакова-писателя"? А между тем, если непредвзято прочесть книгу "Записки юного врача" и сюжетно примыкающий к ней рассказ "Морфий", нетрудно заметить, что Булгаков находился по эту сторону добра и зла, света и тьмы. Видел обе, знал обе, но стоял здесь. И никого никогда не предавал. Это относится ко всей его не очень долгой, но ослепительно яркой жизни, ко всем книгам им созданным.
Он был, конечно, очень некруглым человеком. Страстным, пристрастным, часто несправедливым, эгоистичным и конфликтным. Однако день, когда он умер, не зря пришелся в тот далекий предвоенный год на Прощеное Воскресенье. Отцы и братия, братья и сестры, дамы и господа, товарищи ученые, критики, журналисты, историки и культурологи, простите раба Божия Михаила, если он кого-то лично из вас обидел. Отпустите его...
Источник: Татьянин день
